— Только по-тихому! — строго добавил Петр. — Вы никого не знаете, и вас никто не знает. Ни среди нас, ни в городе. Одна нога здесь, другая там. Час на все про все…
Андрей и Филипп рысцой рванули в город.
С горы, по ту сторону глубокого оврага Кидрон, на его противоположном обрезе, отлично была видна громада Храма, его высоченная восточная стена с неизвестно почему называемыми Золотыми воротами или воротами Милосердия, которые открывались нечасто и служили только для стока крови и сброса всякого костяного мусора, остающегося после массированных жертвоприношений. Петру не довелось видеть, как это происходит, но очевидцы утверждают, что зрелище впечатляющее, когда эта кровавая каша, в которой, кстати, пришлось однажды бродить Петру и маленькому. Иешуа двадцать лет тому, узким и пенным языком вываливается на крутой и длинный откос оврага, и несется вниз, в крохотный ручеек, робко бегущий по дну, сметая попавшиеся на пути камни, ветки, прочий мусор, которым пригородная нищета всегда изрядно захламливала застенное пространство Иерусалима.
Справа от стены Храма, которая, по сути, и была восточной стеной самого города, жил, кипел, бурлил этот самый нищий пригород, где построенные из случайных камней хижины, почти землянки, кишели голодными, злыми, часто больными людьми, лишь мечтающими О том, чтобы стать когда-нибудь частью города, — типичным, как принято говорить в политкругах, электоратом Иешуа.
Осла там, конечно, найти было затруднительно, вряд ли у кого из жителей водилось что-то крупнее курицы, но при терпении — можно. В крайнем случае ребята зайдут в город через северные ворота, там недалеко, отпущенного Петром часа должно хватить.
Ребята обернулись быстрее.
Осел нашелся как раз в пригороде, мирно пасся неподалеку от Овечьих прудов, называемых Вифезда или Бейт-Хасда, то есть «Дом милосердия», или все же бассейнов, поскольку были они искусственного происхождения, и принадлежал меднику из Виффагии, приходящему сюда, к стенам Иерусалима, на приработки. Когда он узнал, что осел понадобился Машиаху из Галилеи, он даже денег брать не хотел, так возрадовался, но Андрей и Филипп все же всучили ему бронзовую монетку Пилата, отпущенную на это дело прижимистым Иудой Искариотом, назначенным в этом походе казначеем.
— Там так тебя ждут, — чуть не хором восторженно запричитали они Иешуа, столько людей собралось, наверно, весь город. Да что город — все, кто пришел на Песах!
— Все-таки протрепались, — без особой, впрочем, строгости заметил Петр. Я же приказал: молчать.
— Мы и молчали, — обиженно возразил Андрей. — Но там, среди всех, — наши люди: Исав, Нафтали, Шева, Шауль… Те, кого Учитель послал в Иершалаим из Нацрата. Из тех семидесяти… Они всех давно предупредили, люди третий день ждут, даже ночью не уходят. Так что мы ни при чем…
Иешуа внешне не выражал ни радости от ожидаемой впереди массовой встречи, ни тем более удивления. Встречают и встречают, так и должно быть… Обошел животинку, немедленно приступившую к пощипыванию молодой травки, похлопал ее по спине, поправил нестерильную дерюжку, покрывающую спину и закрепленную под брюхом парой веревочек. Усмехнулся чему-то своему и взобрался на осла.
— Раз Петр решил соблюдать пророчество Захарии, будем соблюдать… стукнул осла пятками, тот пошел потихоньку под гору, упираясь передними копытами в землю, высокий Иешуа мерно покачивался на нем, малость подобрав ноги, согнув их.
Было неудобно, но раз Петр решил…
Процессия и в самом деле выглядела со стороны довольно комично. Впереди всех — Иешуа на меланхоличной ослице, кстати, не осел это оказался, Андрею и Филиппу частично удалось подтвердить Канон. А что до осленка, так в текстах Марка и Луки, например, и вообще был только осел. Мужеского полу. Молодой. Но без мамы… Позади шли Петр и Иоанн. Чуть сбоку — Симон и Иуда. Остальные ученики — еще дальше. Потом — мать с Марией из Магдалы, весьма довольные своевременным предложением Петра подтвердить пророчество. А уж дальше — все остальные родичи: всяческие братья, сестры, зятья, невестки. И все это шумное, довольно пестрое, галдящее спустилось в овраг, легко перебралось через ручей, значительно медленнее — ослице подъем сильно не понравился — забралось в гору, и мгновенно оказалось в куда более шумной, пестрой и галдящей толпе.
Петр и Иоанн мгновенно вышли вперед, прикрывая Иешуа с фронта, к Иуде и Симону подтянулись крепкие парни Яаков и Фома, тыл плотно прикрыли остальные ученики, среди которых самым хилым был Левий Матфей. Да и его руку с явным усилием укладывал на столешницу мастер местного армрестлинга Иуда Искариот: видно, сборщикам податей без физической силы — никуда.
Вход в город, к мимолетному удовольствию Петра, ничем от канонов не отличался. Были и одежды — плащи в основном и головные платки, подстилаемые под ноги учеников и копыта ослицы, на которой по-прежнему восседал Иешуа, были и свежесрезанные ветки смоковниц, дубовые, тополиные, даже листья вечнозеленых пальм, срезанные достаточно высоко, с приложенным к тому трудом, ибо нижние ветки и селяне, и горожане срезали осенью, на праздник Кущей, а новые пока не подросли.
Но вот, к слову, новость.
Все встречающие довольно дружно и явственно кричали Христу на небогатом в эти многоязычные годы еврейском: «Хошина!» — что в переводе значило: «Спаси нас!» — и было весьма созвучно ласково произнесенному имени Машиаха — Иегошуа. Слова-то однокоренные. И обращение к Машиаху, к Спасителю — вполне естественно: что ему делать, как не спасать?.. Похоже, что многочисленные переписчики и переводчики евангельских текстов с удивительной легкостью заменили непонятное древнееврейское словосочетание на привычное цивилизованному уху греческое «Осанна!» — «Славься!». Евангелисты, по правде говоря, уж столько подправили, переделали, дописали, досочинили, что слово «канон» плоховато подходило к официальным священным писаниям…
Иешуа легко и мимолетно улыбался каждому, гладил руки тех, кто сумел дотянуться до него, несмотря на плотную охрану, привычно бросал в толпу:
— Бог вас хранит… Крепите веру… Верьте в меня, сильнее верьте: я приведу вас в Царство Божье…
У колоннады, окружавшей два городских, а точнее, предмест-ных, пригородных бассейна, называемых «Вифезда», — или, попросту говоря, водохранилища, столь необходимых в сухом жарком городе, — толпилось особенно много людей. Бассейны считались святыми, поэтому вокруг них ежедневно сидело, лежало, бродило множество сирых и убогих телом. По преданию, к воде время от времени — как уж ему Бог на душу положит, спускался Ангел Господень, «возмущал воду», как буквально сказано в Писании, и первый, кто успевал в данное «возмущение» нырнуть, оказывался мгновенно исцеленным. Повторим, так гласила легенда. Петр не готов был ее подтвердить, он ни разу не сидел около бассейнов. Ангела не видел, с исцеленными не общался, он лишь иной раз проходил мимо, стараясь побыстрее миновать не самое приятное глазу место.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});