Читать интересную книгу Стрекоза в янтаре. Книга 1. Разделенные веками - Диана Гэблдон

Раймон замер, обхватив обеими руками мой разбухший живот. Мне показалось, что он нахмурился, но трудно сказать с полной уверенностью. Раймон насторожился, прислушиваясь к характерным больничным звукам, доносившимся издалека. Никаких шагов поблизости также не было слышно. Я невольно содрогнулась, когда его рука скользнула вниз и очутилась у меня между бедрами, но легшая на живот вторая рука тут же успокоила меня. В следующее мгновение его грубоватые пальцы проникли внутрь. Я зажмурилась и замерла от страха, но мои внутренние органы спокойно отреагировали на вторжение.

Пальцы скользнули дальше и достигли матки. Стенки матки судорожно сжались, причинив мне острую боль. Я застонала, но Раймон укоризненно покачал головой, и я, сделав над собой усилие, немедленно умолкла.

Одна рука Раймона мягко нажимала время от времени на живот сверху, в то время как пальцы другой продолжали исследовать матку. Вдруг он замер, бережно, словно хрупкий стеклянный сосуд, держа между руками источник моей боли.

– Ну а теперь, – мягко проговорил он, – зови его. Зови своего рыжего молодца.

Пальцы его обеих рук – одна внутри, другая снаружи – надавливали с такой силой, что я уперлась ногами в кровать, чтобы удержаться в нужном положении. Но я для этого была слишком слаба. А он все продолжал сдавливать этот хрупкий сосуд.

Мое сознание помутилось, сделалось хаотичным. Горе, отчаяние и страх переполняли меня, и я отчетливо ощутила запах смерти.

Мысленно взывая о помощи, я вновь услышала тот же голос, повторяющий терпеливо, но твердо: «Зови же его».

И я закричала изо всех сил:

– Джейми! Джейми!

Словно электрическая искра пронзила мой живот, и по телу прокатилась горячая волна. Мертвая хватка Раймона ослабла, чувство покоя и гармонии наполнило меня. Кровать задрожала, когда он нырнул под нее, и как раз вовремя.

– Миледи, с вами все в порядке? – осведомилась сестра Анжелика, появившаяся возле меня.

В ее сочувственном взгляде читалась готовность к худшему. Сестры знали, что я должна умереть, и дежурившей сейчас Анжелике предстояло позвать ко мне священника.

Она осторожно провела рукой по моей щеке и лбу, затем снова по щеке… Простыня лежала скомканной у моих ног, рубашка была распахнута. Руки Анжелики скользнули мне под мышки, растерянно задержались там на мгновение.

– Слава богу! – воскликнула она, давая волю слезам. – Жар прошел!

Она вновь наклонилась ко мне, желая получше удостовериться, что жар отступил не потому, что я умерла…

Я слабо улыбнулась ей:

– Скажите матери Хильдегард, что все в порядке.

Сестра кивнула, заботливо поправила на мне простыню и выбежала из палаты. Едва складки ширмы сомкнулись, Раймон вылез из-под кровати.

– Мне нужно идти, – сказал он, пощупав мой лоб. – Поправляйся, мадонна.

Несмотря на слабость, я приподнялась и схватила его за руку. Провела рукой по его предплечью, как будто что-то искала, но не могла найти. Его кожа была совершенно гладкой, без каких-либо шрамов. Он удивленно посмотрел на меня:

– Что это значит, мадонна?

Я откинулась назад, разочарованная. Я была слишком слаба и не задумывалась над своими словами:

– Я хотела проверить, если ли у вас шрам от прививки.

– Прививки?

Судя по его лицу, он совершенно не понимал, о чем идет речь.

Я уже обладала достаточным жизненным опытом, чтобы уметь читать по лицу.

– Почему вы продолжаете называть меня мадонной?

Руки мои задержались на опавшем животе, как бы боясь потревожить его зыбкую пустоту.

– Я же потеряла своего ребенка.

Он выглядел слегка удивленным.

– Я называл вас мадонной не потому, что вы были с ребенком, миледи.

Уставшие, совершенно без сил, мы ощущали себя так, будто оказались в замкнутом пространстве, где время остановилось и не существовало будущего; единственное, что там оставалось, – это истина.

– Тогда почему же?

В сущности, я не ждала от него ответа, но он ответил:

– Вокруг каждого человека существует некое поле, окружающее его подобно облаку. И каждому человеку присущ свой цвет. Ваше облако голубого цвета, такого же, как покрывало Святой Девы Марии, и такого же, как у меня.

Мягкая ткань ширмы сомкнулась за ним.

Глава 26

Фонтенбло

Я спала несколько суток. Не знаю, чем это было вызвано – то ли физической слабостью, то ли стремлением уйти от существующей реальности, – но я просыпалась только для того, чтобы немного поесть, и снова погружалась в забытье, словно чашка бульона у меня в желудке становилась своеобразным якорем, удерживающим меня в постели.

Несколько дней спустя я проснулась от шума голосов, звучавших над самым ухом. Чьи-то сильные руки подняли меня с кровати, и я внезапно почувствовала радость. Я продолжала бодрствовать еще какое-то время, борясь с запахом табака и дешевого вина. Наконец осознала, что меня несет на руках Хьюго, слуга Луизы де ла Тур.

– Опустите меня на пол! – сказала я, слабо отталкивая его.

Он не ожидал такой прыти от умирающей и от растерянности чуть не уронил меня. Однако высокий властный голос мгновенно все расставил по местам:

– Клэр, моя дорогая подруга! Не бойся, все в порядке. Я везу тебя в Фонтенбло. Свежий воздух, хорошее питание – вот что тебе сейчас необходимо. И отдых. Тебе необходим отдых.

От яркого света я заморгала глазами, словно только что родившийся ягненок. Лицо Луизы, круглое и розовое, плыло рядом со мной подобно херувиму на облаке. Мать Хильдегард шествовала за ней следом. Высокая и стройная, она напоминала ангела у ворот Эдема. Иллюзия усугублялась тем, что обе они стояли на фоне цветных витражей в вестибюле «Обители ангелов».

– Это действительно будет вам очень полезно, – сказала мать Хильдегард.

Эти простые слова, произнесенные матерью Хильдегард, звучали более весомо, чем щебетание Луизы.

После этого, не имея ни сил, ни желания протестовать, я безропотно позволила перенести меня в карету Луизы.

Карета то и дело подпрыгивала на рытвинах и ухабах, и это не позволяло мне уснуть на протяжении всего пути в Фонтенбло. Ну и еще безостановочная болтовня Луизы, конечно. Поначалу я пыталась что-то ей отвечать, но вскоре поняла, что она не нуждается в этом.

После дней, проведенных в холодных, мрачных каменных покоях «Обители ангелов», я чувствовала себя непривычно и вздрагивала от яркого света и красочного разнообразия за окном кареты. Я предпочла не вглядываться в окружающий меня мир. Так было спокойнее. Избранная стратегия очень помогала мне, пока мы не добрались до небольшого леса рядом с Фонтенбло. Стволы дубов были темными и толстыми, огромная крона дарила благодатную тень. От слабого ветра тени ветвей на земле начинали шевелиться, и оттого казалось, что лес тоже не стоит на месте, а куда-то движется. Я долго любовалась этим эффектом, и вдруг мне почудилось, что деревья и впрямь двигаются, вернее, раскачиваются из стороны в сторону и поворачиваются при этом.

– Луиза! – вскрикнула я, схватив ее за руку и прервав болтовню на полуслове.

Луиза умолкла и, приподнявшись с сиденья, посмотрела в окно, находившееся рядом со мной. В следующую же минуту она отпрянула от окна и закричала на кучера.

Мы подъехали к грязной площадке на опушке леса и увидели висящие на деревьях три трупа. Двое мужчин и одна женщина. Высокий властный голос Луизы все еще продолжал звучать, то увещевая, то спрашивая о чем-то. Изредка можно было различить робкий голос кучера, пытавшегося что-то объяснить извиняющимся тоном, но я ни на что не обращала внимания. Несмотря на то что трупы раскачивались, а одежда развевалась на ветру, они казались более неподвижными, застывшими и инертными, чем деревья, на которых они висели. Лица почернели от удушья. Зрелище потрясло меня. В моем замутненном сознании всплыл образ месье Форе. Он не одобрил бы такую работу. Казнь была проведена непрофессионально. Подул ветер, и на нас пахнуло страшным зловонием.

Луиза пронзительно взвизгнула и неистово заколотила руками по раме, лошади рванули, и она повалилась на сиденье кареты.

– Дерьмо! – воскликнула она, обмахиваясь носовым платком. – И надо же было этому идиоту остановиться в таком месте! Какое безрассудство! Я уверена, это плохо скажется на ребенке и на тебе, моя дорогая… О дорогая, моя бедная Клэр! О моя дорогая!.. Прости меня! Я не хотела напоминать тебе… О, я такая бестактная! Сможешь ли ты простить меня!

К счастью, причитания Луизы по поводу того, что она расстроила меня, помогли ей в конце концов забыть о трупах, но мне они порядком надоели, и в полном отчаянии, не видя другого способа положить этому конец, я вернулась к разговору о повешенных.

– Что это были за люди? – спросила я.

Мой замысел удался. Луиза закрыла глаза, вспомнив потрясшее ее зрелище, поспешно вытащила пузырек с нашатырным спиртом, глубоко вдохнула его и с облегчением чихнула.

– Гуге… пчхи! Гугеноты, – пояснила она, морщась и чихая. – Еретики-протестанты. Так сказал кучер.