Читать интересную книгу Повести. Рассказы - Лу Синь

Повелитель судеб. Ха-ха! Неискренние это слова. Наверное, ты напился, да не наелся, вот и хочешь заглушить голод. В общем, не пойму, серьезно ты говоришь или шутишь. Иди-ка лучше своей дорогой и не морочь мне голову. Надо знать, что «жизнь и смерть предначертаны судьбой»,[437] даже я не в силах распоряжаться ими, как угодно.

Философ. Ты ошибаешься, старец. Ведь в действительности нет границы между жизнью и смертью. Однажды во сне я превратился в бабочку — настоящую бабочку, которая порхает в воздухе, а проснулся самим собой — вечно беспокойным и хлопотливым Чжуан Чжоу. Так я до сих пор и не могу понять: то ли философ заснул и превратился в бабочку, то ли бабочка заснула и превратилась в философа. Если вдуматься, кто знает: может, сейчас этот череп как раз живой, а когда он будто бы оживет, то на самом деле помрет. Молю тебя, Великий старец, смягчись немного, пойди на компромисс. Человек должен быть гибким, да и богу консерватизм не к лицу.

Повелитель судеб (улыбаясь). А ты по-прежнему действовать не умеешь, зато говорить мастер и отдаешь предпочтение людям перед богами… Ну ладно, ради тебя попробую.

Повелитель судеб указывает хлыстом в бурьян, где лежит черен, и исчезает. Из травы вылетает огонь, а вслед за ним — воскрешенный, совершенно голый. Это высокий, крепкий человек лет тридцати, с красным лицом, по виду крестьянин. Придя в себя, воскрешенный протирает кулаками глаза и замечает Чжуан-цзы.

Крестьянин. Ты кто?

Философ. Я? (С улыбкой подходит к нему и рассматривает.) Расскажи лучше, что с тобой стряслось?

Крестьянин. Ох, заспался я. А ты что тут делаешь? (Оглядывается по сторонам и начинает кричать.) Ой, где мой узел и зонтик? (Смотрит на себя.) Ой-ой, где моя одежда? (Стыдливо садится на корточки.)

Философ. Успокойся, ничего страшного с тобой не приключилось, наоборот, ты только что воскрес. Твои вещи, наверное, давно уже сгнили, а может, их кто-нибудь унес.

Крестьянин. Ты что болтаешь?

Философ. Скажи-ка лучше — как тебя звать и откуда ты родом.

Крестьянин. Кличут меня Ян Большой, а родом я из Деревни семьи Ян.

Философ. Как ты сюда попал и зачем?

Крестьянин. К родичам пошел, да по дороге заснул ненароком. (Снова волнуется.) Ну, а где моя одежда, узел и зонтик?

Философ. Ты не волнуйся, будь спокойнее… Скажи мне, из какой ты эпохи?

Крестьянин (удивленно). Чего? Что значит «из какой эпохи»?.. Где моя одежда?

Философ. Ну и глуп же ты, да и эгоист закоренелый, — думаешь только о своих пожитках! При чем тут одежда! Я еще не знаю, что ты за человек, поэтому и спросил первым делом, из какой ты эпохи. Ах, ты не понимаешь… Тогда (думает) скажи мне: во время твоей жизни в деревне случались какие-нибудь события?

Крестьянин. События? Случались. Вот вчера Вторая невестка повздорила с Седьмой бабушкой.

Философ. Не очень-то крупное событие.

Крестьянин. Не очень?.. Ну еще Яна Третьего объявили почтительным сыном.

Философ. Вот это действительно событие, но все же недостаточно крупное, чтобы определить эпоху… (Подумав.) А не было ли такого, из-за чего бы шум поднялся?

Крестьянин. Шум… (Думает.) Как же, было! Месяца три-четыре назад, когда начали строить Башню оленя, потребовались детские души,[438] вот тогда и поднялся страшный шум: даже курицы разлетелись и собаки убежали, а люди просто с ног сбились, чтобы найти ладанки для своих детей…

Философ (пораженный). Когда, говоришь, начали строить Башню оленя?

Крестьянин. Я же сказал, что с тех пор месяца три или четыре прошло.

Философ. Выходит, ты умер при царе Чжоу-сине, то есть больше пяти веков назад?! Это просто невероятно!

Крестьянин (слегка разозлившись). Мы видимся с тобой в первый раз, господин, так что нечего шутки шутить. Я просто вздремнул здесь, а не помер бог знает когда. Дело у меня серьезное, я иду к родичам. Отдавай скорее мою одежду, узел и зонтик. Некогда мне с тобой зубы скалить.

Философ. Погоди, не спеши, дай подумать немного. Как же ты все-таки уснул?

Крестьянин. Как уснул? (Припоминает.) Утром пришел сюда, вдруг в голове зашумело, в глазах потемнело, и я заснул.

Философ. А больно было?

Крестьянин. Вроде бы нет.

Философ. Эге… (Задумывается.) Теперь я, кажется, понял. Итак, ты жил при царе Чжоу-сине из династии Шан, пришел сюда один и, наверное, наткнулся на разбойника, который сидел в засаде. Он ударил тебя сзади дубинкой, а потом ограбил дочиста… С тех пор прошло пятьсот с лишком лет. Сейчас у нас правит уже не царь Чжоу-синь, а династия Чжоу. Так что одежда твоя давно истлела. Соображаешь?

Крестьянин (смотрит на философа вытаращенными глазами). Ничего не соображаю. Господин, ты не дури, отдай мне одежду, узел и зонтик. Дело у меня серьезное, к родичам спешу. Некогда мне с тобой шутить!

Философ. Да, ты неисправим в своей глупости…

Крестьянин. Кто это неисправим? Я проснулся, увидел тебя, а вещей моих нет. С кого мне еще требовать их, как не с тебя? (Встает.)

Философ (взволнованно). Послушай, что я тебе скажу: ты был обыкновенным черепом, который я заметил и пожалел, умолив Повелителя судеб оживить тебя. Но мне не нужно твоей благодарности, я просто прошу тебя понять, как могла сохраниться твоя одежда, если ты умер столько лет назад! Садись лучше и поговорим о временах царя Чжоу-синя…

Крестьянин. Врешь! В твою болтовню не поверит даже трехлетний ребенок, а мне уже тридцать три! (Надвигается на своего спасителя.) Ты…

Философ. Я действительно обладаю способностью воскрешать. Ты, должно быть, знаешь про Чжуан Чжоу из Циюаня.[439]

Крестьянин. Нет, не знаю. Но даже если ты обладаешь этой способностью, она ни черта не стоит. Очень надо было мне воскресать, чтобы оказаться голым! Как я теперь пойду к родичам? Узел и тот исчез… (Чуть не плача, подбегает к философу и хватает его за рукав.) Не верю я твоему вранью. Кроме меня, ты здесь один, значит, я должен требовать с тебя. Пойдем к старосте!

Философ. Погоди, погоди, халат у меня ветхий, еле жив, а ты его дергаешь. Дай сказать хоть несколько слов. Не заботься ты так о своей одежде: с ней хорошо, а без нее, может, еще лучше. У птиц есть перья, у зверей — шерсть, а огурцы и баклажаны голые, но ничуть не страдают от этого. Словом, и в том, и в другом заключается верное и неверное.[440] Конечно, нельзя сказать, что следует ходить без платья, но разве можно сказать, что надо непременно носить платье?

Крестьянин (в ярости). Хватит болтать! Отдавай мои вещи, или я тебя укокошу! (Одной рукой продолжает держать мудреца, а другую сжимает в кулак и замахивается.)

Философ (взволнованно заслоняясь). Ты не смеешь действовать силой! Отпусти, а то я попрошу Повелителя судеб вновь умертвить тебя!

Крестьянин (презрительно усмехается и отпускает философа). Ладно, убивай меня. Иначе я заставлю тебя вернуть и одежду, и зонтик, и узел, в котором было пятьдесят две монеты, полтора цзиня сахару и два цзиня фиников.

Философ (сурово). Смотри, не успеешь даже пожалеть!

Крестьянин. Сам жалей, мерзавец!

Философ (решившись). Хорошо, раз ты так глуп, возвращайся к прежнему состоянию. (Обратившись лицом на восток, поднимает руки к небу и во весь голос кричит). Прими мои искренние, высочайшие почести, о божественный Повелитель судеб!

Земли жёлты, небо тёмно,Вся вселенная огромна,У светил — восход, закат…Звезды выстроились в ряд.

Чжао, Цянь, Сунь, Ли,Чжоу, У, Чжэн, Ван,Фэн, Цинь, Чу, Вэй,Цзян, Шэнь, Хань, Ян…

Великий старец, стремительный, точно указ! Появись! Появись! Появись!

Молчание, никакого отклика.

Земли жёлты, небо тёмно!

Великий старец! Появись! Появись! Появись!.. Появись!..

Снова никакого отклика. Чжуан-цзы оглядывается по сторонам и медленно опускает руки.

Крестьянин. Ну как, умер я или жив?

Философ (растерянно). Не знаю почему, но на этот раз заклинание не подействовало.