Некоторые борцы за независимость, в большинстве своем из среды имущих классов, надеялись добиться отделения колоний от метрополии при содействии враждебных последней держав — Англии и Франции, а также США. Позиция этих кругов испаноамериканского общества нашла наиболее яркое выражение в деятельности венесуэльского креола Франсиско де Миранды (1750–1816).
Этот незаурядный человек родился в Каракасе в семье состоятельного коммерсанта. Окончив школу и университет в родном городе, он в качестве волонтера принял участие в войне за независимость британских колоний в Северной Америке. Еще тогда в его сознании зародилась мысль об освобождении заокеанских владений Испании от колониального ига. Свои замыслы молодой офицер рассчитывал реализовать при помощи противостоявших пиренейской монархии государств. За многие годы скитаний вдали от родины, в поисках иностранной поддержки вынашиваемых им революционных планов, он провел продолжительное время в Англии и Франции, побывал в США и на Антильских островах, объехал почти всю континентальную Европу, включая Пруссию и другие германские государства, Италию и Грецию, Турцию и Швецию, Голландию и Швейцарию и т. д.
Важнейшим этапом продолжительных странствий Миранды по Европе стало почти годичное пребывание в России (1786–1787). Он посетил Петербург и Москву, Киев и Херсон, Гатчину и Царское село, Выборг и Кронштадт, побывал в Крыму. Путешественник неоднократно встречался и подолгу беседовал с благоволившей ему императрицей Екатериной И, ее всемогущим любимцем светлейшим князем Г.А. Потемкиным, очередным фаворитом А.М. Дмитриевым-Мамоновым, наследником престола Павлом Петровичем, фактическим главой Коллегии иностранных дел графом А.А. Безбородко, малороссийским генерал-губернатором фельдмаршалом П.А. Румянцевым-Задунайским и другими высокопоставленными сановниками.
Редкий прием при Российском дворе обходился без участия Миранды. Он многократно приглашался к царскому столу, периодически виделся с императрицей на званых обедах и балах. При этом государыня неизменно была с ним приветлива и оказывала знаки внимания: подзывала к себе, заговаривала, ласково улыбалась, шутила, заботливо осведомлялась о самочувствии, спрашивала о чем-то, а если он почему-либо отсутствовал, справлялась у окружающих о причине.
Содержание их бесед, подчас продолжительных, а иногда мимолетных, отличалось большим разнообразием. Иной раз они касались вполне серьезных предметов. Так, под свежим впечатлением от вечера, проведенного в обществе монархини, креол записал в дневнике: «Играл в карты, ее величество расспрашивала меня о нашей Америке, об иезуитах, языках, туземцах; рассказала, как мадридский двор отказался прислать сведения… необходимые для составления задуманного ею словаря всех известных языков. Ее интересовали афинские древности, храмы Минервы и Тезея, Италия, правление Карла III в Неаполе. Затем мы обратились к состоянию искусств в Испании, знаменитым полотнам королевских дворцов, ауто-да-фе, древним достопримечательностям Гранады… Беседа длилась долго и раскрыла передо мной ее сердечную теплоту, человечность, просвещенность, благородные душевные качества» (Миранда Ф. де. Путешествие по Российской империи / пер. с исп. М., 2001. С. 97–98).
Чаще, однако, в общении самодержицы всероссийской с галантным венесуэльцем преобладала непринужденная светская болтовня, искусством которой в совершенстве владела Екатерина II, умевшая своевременно вставить приятный комплимент, удачно подать остроумную реплику, проявить мнимую непосредственность. То она допытывалась у заморского гостя, чем вызвана его сегодняшняя задумчивость, то выражала беспокойство по поводу того, что он похудел (не наложена ли на него епитимья?), то с наигранным смущением признавалась, что позволила себе слишком долго вздремнуть после обеда, то предлагала пощупать материю своего платья, то угощала его апельсином и т. п.
Однако, несмотря на теплый прием, оказанный заморскому гостю при петербургском дворе и во влиятельных сферах российского общества, венесуэлец явно не питал иллюзий относительно возможного содействия екатерининской империи его революционным планам. Царица и ее приближенные сочувственно внимали обличительным речам южноамериканца, возмущались произволом и насилиями колониальных властей в Испанской Америке. Но все это вовсе не означало готовности предпринять какие-либо реальные шаги, чтобы прийти на помощь освободительному движению.
Исколесив почти всю Европу, венесуэлец обосновался в Лондоне и в феврале 1790 г. представил британскому правительству проект снаряжения военной экспедиции с целью ликвидации испанского владычества в Америке. Министерство Питта положительно отнеслось к этой инициативе, но ее осуществлению помешали мирное урегулирование англо-испанского конфликта и последовавшее сближение двух держав на почве их совместной борьбы против Французской революции.
В сложившейся ситуации помыслы Миранды и его единомышленников обратились к революционной Франции. В надежде на ее поддержку он в чине генерала вступил в армию Французской республики. Но первоначальные успехи, достигнутые им в боях с австро-прусскими войсками (1792–1793), сменились затем полосой неудач на полях сражений. Возвратившись в Англию, венесуэлец в начале 1798 г. вновь предложил Сент-Джеймскому кабинету послать экспедиционный корпус в Южную Америку. Тогда же он направил премьер-министру Великобритании составленный им «Проект конституции для испаноамериканских колоний», который предусматривал создание огромного континентального государства, простирающегося от реки Миссисипи до мыса Горн и от Тихого до Атлантического океана (исключая Бразилию и Гвиану). Но и на сей раз лондонские переговоры креола так и не привели к каким-либо практическим результатам.
Ж. Руже. Франсиско де Миранда в форме дивизионного генерала французской революционной армии. 1835 г.
Одновременно Миранда неоднократно обращался к своим влиятельным североамериканским знакомым Гамильтону и генералу Ноксу, а также к президенту США Дж. Адамсу с посланиями, содержавшими весьма прозрачные намеки на прежние заверения, данные во время его пребывания в США. Но никакого определенного ответа не дождался. Тем не менее победоносная освободительная война в Северной Америке в его представлении продолжала оставаться вдохновляющим примером. «У нас перед глазами два великих образца: американская и французская революции, — писал он в самом конце бурного XVIII столетия. — Будем же благоразумно подражать первой и с величайшей осторожностью избегать роковых последствий второй».
РУССКАЯ АМЕРИКА
ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ
Стремительное продвижение Российского государства на северо-восток к Тихоокеанскому региону в XVII в. получило заметный импульс (выход отряда И. Москвитина в Охотское море, экспедиция В. Атласова, обследовавшая в 1697 г. западное побережье Камчатки и частично ее внутренние районы, особенно же — знаменитое плавание С. Дежнева и Ф. Алексеева (Попова), которые достигли в 1648 г. северо-восточной оконечности Азии, открыли пролив, отделяющий евразийский материк от американского континента, и впервые обогнули Чукотский полуостров, добравшись до устья Анадыря). Это «открытие Америки со стороны России», в течение долгого времени остававшееся неизвестным как на родине отважных мореходов, так и за ее пределами, являлось, по словам российского историка Н.Н. Болховитинова, «закономерной частью широкого колонизационного движения через Сибирь к берегам Тихого океана, а затем и северо-западной части Америки».
Походы и географические открытия землепроходцев и мореплавателей XVII в. получили успешное продолжение в следующем столетии, чему несомненно способствовали территориальные приобретения России на ее северо-западных и юго-западных рубежах: убедительная победа над Швецией в Северной войне, увенчавшейся выходом к Балтийскому морю и утверждением на его берегах, взятие Азова, персидский поход 1722–1723 гг. и присоединение прикаспийских провинций Ирана. Ништадтский мирный договор 1721 г. закрепил существенное изменение международного статуса монархии Романовых и ее возросшую роль в мировой политике. Не прошло и двух месяцев, как Петр I принял титул императора, символизировавший превращение России в великую державу. Столь кардинальные перемены стимулировали намерение петербургского двора форсировать проникновение в северную часть Тихого океана, ее исследование и колонизацию. При этом крайне важным являлось создание необходимой материальной базы, появившейся в результате реформ Петра I: развитие отечественной металлургии, судостроения, торговли, астрономии и картографии. Перед тихоокеанскими экспедициями ставились не только научные, прежде всего географические, задачи, но также цели политического и стратегического характера.