заходить. Я поднял глаза на Антонину.
— Советы будут?
Девушка с ужасом посмотрела на мою рану.
— Прекращайте все это и идите зашивать. Иначе без руки останетесь!
Я покачал головой.
— Плевать на руку, я быстро восстанавливаюсь. По делу советы будут? Что мне с ним теперь делать?
Лекарь снова попытался сунуться в вольер, но теперь мы вместе с Алтаем неожиданно для нас обоих рявкнули на него.
— Никому не лезть! — крикнул я. — А то сам загрызу.
Мужичок тут же выскочил обратно, бормоча что-то о психованных аристократах. Антонина Дмитриевна сокрушенно покачала головой.
— Раз уж начали подчинять, идите до конца, — сказала она. — Если сейчас не добьетесь покорности, все будет зря. Потом придется начинать все заново, и уже будет сложнее, потому что он почувствовал вашу кровь.
Логично. Пес уже понял, что может причинить мне вред, хотя и не такой существенный, как ему наверняка хотелось. Единственный вариант — поставить его на место сразу же. Значит, буду подчинять дальше. Пока не вырублюсь.
Только сейчас до меня дошло, что этой своей выходкой я здорово подставил Антонину и весь преподавательский состав. Они-то не привыкли к одаренным воинам, которых можно резать на ремни, а им хоть бы хны — только кормить надо посытнее. Это я уже привык к силе и регенерации. А вот для местных все это сейчас наверняка выглядело катастрофически.
Я попробовал осторожно отпустить мохнатого пленника. Но стоило мне разжать пальцы здоровой руки, как Алтай вывернулся и укусил воздух прямо перед моим носом.
— А ну уймись! — рявкнул я так, что стены вольера затряслись. Но эффект был обратным.
На долю секунды, на краткое мгновение, я позволил Тьме проявить себя. И пес ответил яростью. К нему снова вернулись силы, и он мгновенно перешел в режим убийцы.
Вот, значит, в чем дело. Пес не просто бесился от присутствия силы рядом. Его выводил из себя дар Тьмы.
Я мгновенно подавил эмоции и снова взял Алтая в захват.
— Все, я понял, парень. Тебе не нравится та хрень, что у меня внутри. Мне она тоже ужасно не нравится, но я могу ее контролировать. И тебе она зла не причинит, обещаю.
Невероятным усилием я затолкал зов Тьмы поглубже. Почему-то Алтаю я сейчас доверял даже больше, чем себе. Не станет вышколенное и привыкшее к людям животное так яриться на какую-то фигню. Дар был опасен — и Алтай считал это мгновенно. Осталось только придумать, как сделать так, чтобы Тьма никогда не коснулась этого пса.
Надежно зафиксировав Алтая, я принялся ласково поглаживать его по голове и шее, надеясь, что это его успокоит.
— Ты мне все показал, и я с эти согласен. Но я не выбирал Тьму, понимаешь, — шептал я так тихо, что только чуткий собачий слух мог разобрать мои слова. — Это Тьма сама меня выбрала. И я не в восторге. Однажды я найду способ от нее избавиться, но до тех пор обещаю, что никогда не позволю этой силе тебе навредить. Обещаю, Алтай.
Пес тяжело вздохнул под моим весом и, покосившись на меня, демонстративно отвернул морду. Но расслабился и даже тихо заскулил. Словно в один миг превратился в желе.
Я поднял глаза на Антонину.
— Что это значит?
— Он вам покорился, — хрипло ответила девушка. — Теперь осторожно слезайте с него, но будьте бдительны! Это может быть уловка. Он умный и хитрый.
Я погладил уставшего пса по шее. Меня самого пробило на такой лютый пот, что рубашку и куртку можно было выжимать.
— Не глупи, Алтай, — шепнул я, медленно поглаживая его по морде. — Не глупи, пожалуйста. Все будет хорошо. Я дал тебе слово.
Пес не стал сопротивляться и притих. Я осторожно слез с него, продолжая внимательно за ним следить. Но на этот раз больше не было никаких уловок и хитростей. Алтай свернулся калачиком, положил морду на хвост и тяжело вздохнул.
— Ну что, мир, пес? — улыбнулся я, чувствуя, как на меня резко навалилась усталость. Слишком много крови пролил. Скоро начнет кружиться голова.
Но сперва нужно было убедиться, что мы с псом друг друга поняли. Я присел на корточки перед ним и потрепал его по шее.
— Мир? Но должен заметить, хватка у тебя стальная. Словно ты не овчарка, а какой-нибудь питбуль.
Он поднял голову, принюхался и… принялся лизать мою больную руку. Я поморщился от прикосновения собачьего языка к рваной ране.
— Ценю, но давай с этим повременим, хорошо? Тут одним зализыванием не отделаешься.
Алтай отстранился. Поднялся, ткнулся мордой мне в плечо, а затем медленно развернулся и побрел во тьму вольера.
Я обернулся к Антоните.
— И как все это понимать?
— Он вас принял, — прошептала главная по псарне. — А теперь марш к лекарю! Оболенский, из-за вас моя голова с плеч слетит!
— Все будет хорошо, — ответил я, но покачнулся и ухватился за высокий борт вольера. Девушка торопливо открыла дверь и буквально вытащила меня в коридорчик.
А я почувствовал, что больше не мог держаться. Голова резко закружилась, я потерял равновесие и провалился во мрак.
* * *
— Точно живой?
— Он же одаренный, что с ним сделается-то? Да и дышит, смотри…
— Не, ну он же белый как полотно…
— А ну разошлись!
Я приоткрыл глаза и увидел несколько любопытных лиц на фоне потолка псарни. Кто-то ойкнул, когда лекарь грубо всех распихал и склонился надо мной.
— Вы же из воинов, ваше сиятельство?
— Да… Мне только поспать да поесть, будет нормаль…
— А ну замолчите! Что я вашей родне скажу…
Я лежа пожал плечами, отчего вышло совсем неуклюже.
— Да не нужно никому ничего говорить. Все живы, проблема решена, рука заживет. Пес-то, надеюсь, привит от бешенства?
— Разумеется, он не бешеный! — Оскорбилась за спиной лекаря Антонина. — Господи, Оболенский, зачем я вам поверила…
Я приподнялся, оперевшись на более здоровую левую руку. Несколько «старичков» помогли мне сесть.
— Значит так, господа, — стараясь не морщиться от боли, я внимательно посмотрел на всех собравшихся. — Никому о том, что видели, не говорить. Не хочу, чтобы у Антонины Дмитриевны и ее коллег были из-за меня проблемы. Так что помалкивайте. Я жаловаться никому точно не стану, а руку быстро заштопаем и через пару дней заживет. Все понятно?
Ребята кивнули. Но лекарь и Антонина явно моего энтузиазма не разделяли.
— Вас нужно отвести в лазарет…
— Здесь промывайте и штопайте, — отрезал я. — Потом от столбняка уколете или что там еще нужно сделать. Я не стеклянный, не разобьюсь. А у вас будут большие проблемы, если меня зарегистрируют в лазарете. Директор начнет задавать вопросы, а Суворова и остальные