— Что с тобой? — спокойно и ласково спросил он, хотя прекрасно знал ответ.
— У меня сильно болит голова, — натянуто произнесла Лила.
— В твоем состоянии это возможно, — сказал Джейк и погладил ее по лицу. Потом подошел к окну и, взглянув на потемневшее небо, сказал: — К тому же будет гроза.
Он вспомнил, что Лила впервые отдалась ему именно в грозу. И уже тогда он думал о том, что она не должна рожать ему детей.
Джейк вышел из комнаты и вернулся со стаканом в руках.
— Выпей. Тебе станет легче.
Лила покорно взяла и, отхлебнув, поморщилась.
— Горькое!
Он принужденно рассмеялся.
— На свете мало сладких лекарств!
Когда Лила послушно осушила стакан, он заботливо укрыл ее одеялом.
— Спи.
— Ты не рад, Джейк? — грустно спросила она.
— Рад. Просто мне нелегко привыкнуть к переменам. Мужчины — примитивные существа, Лила; случается, их пугают самые простые вещи, если эти вещи происходят неожиданно. И я не знаю ни одного человека, которого бы не страшила ответственность.
— Я ничего от тебя не потребую, — прошептала она, закрывая глаза, — я просто хочу ребенка. Он нужен мне, Джейк. С тех пор, как умерла мама, я никак не могу вернуться туда, где должна быть. Надеюсь, ребенок поможет мне обрести себя.
Она быстро заснула. Джейк вновь подошел к окну и долго стоял, вглядываясь во мрак. Тучи ушли дальше, на запад, гроза миновала. Звезды казались крохотными дырочками, просверленными в ночи. Их свет не мог победить убийственный холод, который сочился с небес, и едва ли этот холод был страшнее пустоты, которая образовалась в том месте, где некогда находилось его сердце.
Когда он лег, то сразу провалился в сон и проснулся от жуткого крика Лилы.
Ее глаза были вытаращены, а зубы оскалены. Простыни промокли от крови; кровь была повсюду, словно здесь только что совершилось зверское преступление.
Впервые в жизни Джейк испугался до такой степени, что был готов позвать другого врача. Только сейчас он понял, какую растерянность, беспомощность, убийственный ужас испытывают те, с чьими близкими случается беда.
Невероятным усилием воли он взял себя в руки, сдернул с постели испачканное белье, уложил Лилу, как надо, принес чистые полотенца и салфетки. Джейк совершенно не помнил, куда он бегал и где добыл пузырь со льдом, как заставил ее разжать зубы и выпить лекарство.
Потом он сидел возле Лилы, гладил ее руку, вытирал со лба пот, менял окровавленные тряпки.
У нее была влажная холодная кожа, из ее груди вырывалось хриплое дыхание, тело сотрясала дрожь.
Через четверть часа Джейк с облегчением произнес:
— Кровотечение уменьшилось. Не волнуйся, все будет хорошо.
Лила опустила тяжелые веки.
— Почему это произошло?
— Не знаю, — его голос дрогнул, — такое случается. Придется несколько дней полежать в постели. Ты здоровая, сильная женщина и обязательно поправишься.
Его слова ничего не значили. Он впервые ничем не мог ей помочь.
На рассвете Джейк сказал:
— Я должен идти.
Лила не удивилась и только спросила:
— Куда?
— У меня куча встреч, которые я не смогу отменить.
С тобой побудет Унга. Сейчас я ее приведу. А тебе лучше поспать. Не беспокойся, ты не умрешь.
— Мне безразлично, умру я или нет, — сказала Лила и отвернулась к стене.
Джейк понял, что не сможет уйти сразу, и зашел в кухоньку. Он стоял там, стиснув зубы, тяжело дыша, и с трудом удерживался от того, чтобы не расцарапать себе лицо или не порезать ножом запястья. Казалось, лишь сильная физическая боль, нанесение увечий самому себе способны хотя бы немного облегчить то, что творилось в его душе. Наконец он не выдержал и полоснул лезвием по руке, а потом наблюдал, как кровь струится по коже тонкой алой змейкой и капает на пол.
Джек вспомнил, как, освобождая Лилу, он убил человека, а еще — как Уильям и Юджин О’Келли поступили с Айрин, отняв у нее сына, которого ей едва ли удастся отыскать.
Их с Лилой ребенка тоже уже не вернешь. Его кровь была на руках Джейка, его гибель черным пятном легла на его совесть.
Он всегда любил узкие кривые улочки креольского квартала с их каменными лестницами, чьи ступени были истерты от времени, изящными фасадами домов с коваными балконами, настоящим произведением искусства. Но сейчас он шел по ним, не разбирая дороги, поражая прохожих бледным лицом и остекленелым взглядом.
Дверь открыла мать и сразу заключила его в теплые, привычно и приятно пахнущие объятия.
— Сынок! Как хорошо, что ты зашел!
Джейк проведывал ее время от времени, когда отец был в лавке. Сейчас он вспомнил, что довольно давно не заглядывал в родной дом.
— Я ненадолго и по делу. Мне нужна Унга. На целый день. Присмотришь за детьми?
— Конечно, — сказала Кетлин, разглядывая сына, — сейчас я ее позову. А что у тебя с рукой?
— Пустяки. Я поранился.
— Неужели ты не войдешь в дом?
Джейк почувствовал, что вот-вот свалиться с ног, и согласился:
— Хорошо.
Кетлин провела его во дворик и усадила за стол под оплетенным зеленью навесом.
— Что-то случилось? На тебе лица нет!
— Я просто устал.
— К тебе обращаются даже ночью? — сочувственно спросила она.
— Случается.
Появилась Унга, и мать пошла за кофейником и чашками. Понимая, что у него мало времени, Джейк как можно короче объяснил, что случилось. Индианка не удивилась и только кивнула. Впрочем, она не удивлялась никогда и ничему.
— Мать согласилась присмотреть за детьми. Отправляйся к Лиле прямо сейчас. Ты помнишь, где она живет?
— Да, — ответила Унга и больше не промолвила ни слова, однако Джейк достаточно хорошо знал индианку, чтобы понимать: ее молчание всегда скрывает в себе нечто гораздо большее, чем можно выразить словами.
Когда Унга ушла, он сделал большой глоток кофе и не почувствовал вкуса. Отставив чашку, спросил у матери:
— Отец дома? Я зашел без предупреждения.
— Энгус в лавке. Не беспокойся, он бы тебя не выгнал. Отец близок к тому, чтобы помириться с тобой! О тебе идут хорошие слухи. Говорят, ты никому не отказываешь. Неважно, южанин перед тобой или янки, богач или бедняк. Я много раз пыталась внушить отцу, что врач не может выбирать, кого лечить, а кого нет. И почему мы должны ненавидеть тех, кто сумел нажить денег, но не имеет южных корней? Да, прежде не было принято кичиться богатством, но многие люди, кого раньше называли душой города, не пускали на порог тех, кто не принадлежал к определенному клану и не родился на Восточном побережье. Теперь былой разобщенности пришел конец. Я рада, что тебя принимают в новом обществе.