Письмо Мей Су-Mo к пастырю и к пастве несторианской христианской общины в Лань-Чжоу, так и не доставленное по адресу, ибо корабль, на борту которого оно находилось, через шесть дней после отплытия затонул.
Дни празднования Первых Морозов, хотя таковых тут не наблюдается, год Тигра, пятнадцатый год шестьдесят пятого цикла, одна тысяча двести восемнадцатый год от Господнего Рождества.
Вот уже больше месяца я нахожусь в Пу-На. Христиан тут практически нет. Правда, мне все же удалось свести знакомство с одним уроженцем Константинополя, или по-нашему Ки-З-Да-Ни. Он говорит на местном наречии, я тоже начала его понемногу осваивать, так что мы кое-как понимаем друг друга. Этот человек, зовут его Гемедор, исповедует веру в Христа и утверждает, что может довезти меня до Египта, чтобы оттуда препроводить на свою родину, где обитает множество наших братьев по вере. Так он говорит, но мне не особенно хочется ему доверяться. У Гемедора нет ни жен, ни наложниц, и он сожительствует с блудницами из подворотен, признавая, впрочем, что это грех, и собираясь покаяться по возвращении в христианские страны. Однако ходят упорные слухи, что христиане на Западе избрали иной путь поклонения Господу, и поведение Гемедора показывает, что путь этот от истинного довольно далек. Впрочем, возможно, все и не так, и я вполне искренне на то уповаю.
Пу-На — город довольно большой, тут каждый занят собой, но всех одинаково заботят монголы. Рассказы о том, что они вытворяют, настолько ужасны, что я не стану их здесь приводить. Господь да упасет вас от этой беды! Я удивляюсь, как они могут одновременно быть и в Китае, и в Персии, а матросы смеются. Им, говорят, на своих лошадках нетрудно перемахнуть и через море. Смех смехом, но здесь — в Пу-На — очень многие в это верят и трясутся от страха. Я же считаю, что лишь заслужившие одобрение Господа могут пройти по водам, не замочив ног.
Знайте, что я тверда в нашей вере, однако меня все же порадовала встреча с одним странствующим буддийским ученым, человеком доброжелательным, сведущим и пребывающим в преклонных летах. В беседах с ним я начала понимать, что наши вероучения не враждебны друг другу. Кстати, он неодобрительно отнесся к замыслу Гемедора, предупредив меня, что есть люди, входящие в доверие к странникам и затем продающие их в рабство. Я, поразмыслив, решила, что Гемедору ничто не мешает так со мной поступить. Ведь я одинока, нахожусь на чужбине, а в далеком Египте нет никого, кто бы встретил меня. К тому же он предложил мне оплатить плавание своим телом. Будьте уверены, я никуда с ним не поеду, да и на суше не стану его ублажать, ибо подобное поведение, несомненно, уронило бы меня в ваших глазах и нанесло оскорбление всей нашей общине.
Дождей в это время года здесь не бывает, однако земля все никак не просохнет, и от нее поднимается пар, точно такой, какой погубил моего брата. Правда, свежие ветры с моря временами разгоняют висящий над городом смрад, а дыхание далеких гор иногда приносит легкий морозец, неизменно радующий меня.
К сожалению, деньги, какими вы снабдили нас на дорогу, уже закончились, и я несколько растерялась. Впрочем, пока меня выручает вышивка: владелец гостиницы, где я живу, находит мне хороших заказчиков. Правда, деньги за рукоделие он кладет в свой карман, зато кормит, дает крышу над головой и обещает оплатить мой переезд через море. Когда это время наступит, не знаю, хотя неустанно прошу Господа наставить меня. Признаюсь, я сохранила пару драгоценных подвесок, доставшихся мне от брата: жаль было бы с ними расстаться, ведь это единственная память о нем. И все же я их продам в случае крайней необходимости, за что обещаю в самой большой церкви Константинополя вознести самые искренние молитвы за упокой его светлой души.
В мои намерения вовсе не входит обременять вас своими заботами, и все-таки может статься, что в том возникнет нужда. Тогда я пошлю вам письмо с просьбой оказать мне посильную помощь. Несомненно, пройдет более года, прежде чем я ее получу, но жить в ожидании легче, чем без надежды. Брат мой умер, Чанг-Ла сбежал, я осталась одна, как это ни печально. Прошу, не отвергайте меня за подобную неучтивость. Вспомните о своих женах и дочерях. Ведь вы не оставили бы их в таком положении. Эти деньги я вряд ли сумею когда-либо вам отдать, однако они позволят мне исполнить свой долг. Я не забыла о нем и жду лишь удобного случая, чтобы пуститься в дорогу.
Поговаривают, что в этих местах в свое время проповедовал апостол Фома и что тут он и умер. Я хотела поклониться его могиле, но все указывают на разные холмики и курганы. Легенда красивая, однако вряд ли можно ей доверять. Как и той, что гласит о некогда населявших эти края христианах. Возможно, они тут и жили, но потом их не стало. А вот в Константинополе все христиане, и даже сам государь. Там-то мое путешествие и закончится. Скорей бы пришел этот радостный миг!
Я всегда поминаю вас в своих ежевечерних молитвах. Уверена, если нам не суждено свидеться в этой жизни, мы непременно обнимемся в райских садах, на которые, смею заметить, город Пу-На никак не похож.
Мей Су-Mo, сестра Мея Са-Фонга Пу-На
ГЛАВА 7
Рахур возобновил было чтение древних текстов, но Датинуш, зябко поежившись, отрицательно мотнул головой. Солнце в тронный зал проникало сквозь полуприкрытые ставни, и потому тут становилось прохладно, когда задувал ветерок.
— Я набросал несколько строк — и довольно забавных, — сказал с нарочитой бодростью Джаминуйя. — Очнись-ка, любезный. Подавленность тебе не к лицу.
Обычно его фамильярные выходки веселили раджу, однако сейчас все вышло иначе. Брови князя сошлись к переносице.
— Я повелел всем молчать.
Джаминуйя поспешно отпрянул и сделал вид, что перечитывает написанное. На деле же строчки в глазах его расплывались, а по спине полз предательский холодок.
Рахур рискнул приблизиться к трону.
— Будет ли мне позволено удалиться?
— Нет, не будет! — взорвался раджа. — Вы — мои приближенные и должны быть у меня на виду. — Внезапно он встал и подошел к окнам. Роскошный наряд его вызывающе засверкал. — Кто-то, — произнес угрожающе князь, — хочет моей смерти. Я полагал, что мы покончили с этим еще три года назад.
Джаминуйя бросил испуганный взгляд на брамина, но тот отвернулся. Молчание затягивалось. Надо было что-то сказать, однако голова у поэта пошла кругом, а руки предательски затряслись. Осознав это, он скрутил свиток и сунул его за кушак.
— Дворец мой набит шпионами, — продолжил раджа. — Все службы пронизаны ими. Это уже не дворец, а лавка, торгующая государственными секретами. У пятерых рабов по моему приказу вырвали языки. — Он распахнул ставни пошире и высунулся в оконный проем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});