Читать интересную книгу Вся синева неба - да Коста Мелисса

Эмиль стоит, застыв перед картиной. Ему чудится… Он спрашивает себя… Черные миндалевидные глаза молодого человека кажутся ему знакомыми. Он не может оторвать взгляда от полотна. С кухни слышен смех канадских девушек. Слышен стук кастрюли, которую ставят на ржавую газовую плиту. Он заставляет себя медленно сдвинуться с места. Бросает последний взгляд на картину, прежде чем покинуть комнату. Теперь он почти уверен… Это его нарисовала на полотне девушка… Когда? Зачем? По какому случаю? Он не может понять, что за теснение нарастает в его груди. Как будто ощущение неполноты. Как будто многих деталей не хватает в его пазле.

—

В кухне у ржавой газовой плиты Жоанна смотрит в грязное окошко на усадьбу Ипполита в окружении гор. Долины прекрасно видны уже несколько дней, с тех пор как весна вступила в свои права и облачный покров в небе поднялся выше. Но пейзажа она не видит. Ее мысли далеко. Она думает о картине, которую наконец закончила сегодня поздно ночью. Когда все в пристройке уснули, она устроилась в кухоньке за чашкой зеленого чая и решила закончить эту картину, начатую три месяца назад. Она рассеянно смотрела на подоконник, где еще красовались маленькие елочки из веток, которые они сделали к Рождеству. Задержала на них взгляд. И с грустью отметила, что та пора кажется ей теперь очень далекой. Запах апельсинов. Смятые фантики от конфет. Пазл из пятисот деталей. Тогда-то она и начала портрет Эмиля, лежащего на кровати и пишущего. Они занимались любовью в тот вечер. Она оставила незавершенную картину на подоконнике. А потом была не в силах ее закончить. Рождественский сочельник прошел, и после этого все разладилось. Он никогда больше не был самим собой.

Жоанна отводит взгляд от окна и долин, заметив в кухне Эмиля. У него опрокинутое лицо. У него часто бывает потрясенный вид с тех пор, как он застрял там, с тех пор, как пытается совместить свою реальность с окружающей. Она смотрит, как он садится за деревянный стол и спрашивает Ребекку, одну из канадских девушек:

— Какой сегодня день?

Ее взгляд снова ускользает, на этот раз в кастрюлю с зеленым горошком. После Рождества временные провалы превратились в настоящие путешествия туда, в его другую реальность, в другое пространство-время, где всплывали персонажи из прошлого. Он оставался там дни и дни, иногда недели. В тех редких случаях, когда он возвращался сюда, он был нервным и дерганым. Она в конце концов пожелала ему вообще не возвращаться, хотя ей было больно, потому что по своему Эмилю, прежнему Эмилю, еще не застрявшему там, она скучала.

Когда он вернулся в первый раз, он как будто успокоился, увидев ее. Это было ночью. В середине января. Он прошептал ее имя, и она едва не лишилась чувств от облегчения, потому что уже две недели он смотрел на нее, не узнавая.

— Жоанна…

Она повернулась к нему лицом, дрожа, как в лихорадке. Лунный серпик за открытым окном освещал его плечи, шею, улыбающееся лицо. Он был счастлив.

— Мы еще у Ипполита? — прошептал он.

И она кивнула, не уточняя, что Рождество давно прошло и что он исчез там. Он обнял ее, и она расслабилась, окутанная его теплом. Они лежали неподвижно, обнявшись. Жоанна почти уснула, молясь, чтобы завтра утром он был еще здесь, с ней, как вдруг снова зазвучал его голос:

— Все инструкции записаны на листке бумаги. В черном блокноте. Я подсунул его под резинку обложки.

— Что?

Ей было трудно вынырнуть из сна и осознать сказанное.

— Инструкции, как отдать блокнот моим родителям.

Ей подумалось, что он, возможно, все же почувствовал, что исчез надолго и может больше не вернуться. Что по этой причине он заговорил об инструкциях. Она кивнула:

— Хорошо. Я сохраню этот листок у себя.

— Так будет лучше.

Эмиль замолчал, успокоенный. Поиграл руками Жоанны, ее пальцами, удивляясь, какие они маленькие, покрутил обручальное кольцо на безымянном. Поиграл еще с кольцом в полутьме спальни, а потом уснул с умиротворенным видом.

В следующие разы, когда он возвращался, он уже не был в себе и не казался спокойным. Был в смятении, дерганым, нервным. Одно его возвращение ознаменовалось панической атакой, и тогда она пожелала ему больше не возвращаться. Да, все разладилось после Рождества, и Жоанна была не в силах дописать эту картину — портрет спокойного Эмиля той поры, когда им двоим была дарована последняя передышка и они не знали, что она последняя. Ей потребовалось время. Три месяца. Время, чтобы переболеть и оплакать, чтобы закончить свой труд и чтобы решиться покинуть усадьбу Ипполита.

— Как дела? — спрашивает Ребекка, видя, что Жоанна притихла над своей тарелкой.

— Все хорошо.

Ребекка и Эмма, две девушки из Канады, двадцати и двадцати одного года, путешествуют по Европе, а на родине их ждет учеба в языковом университете в Торонто.

— Мы хотим приготовить вам канадское блюдо сегодня вечером, — говорит Эмма со своим сильным акцентом.

Выдавив улыбку, Жоанна кивает.

— О… Что же это будет?

— Мясные хлебцы.

Эмиль рядом с ними ест молча. С некоторых пор ему трудно участвовать в разговорах. Он стал дерганым, рассеянным. Ему редко удается сосредоточиться на одном деле больше чем на несколько секунд. Тоже, видимо, симптомы болезни.

— Что это такое?

— Это вроде жаркого из рубленого мяса с размоченным в молоке хлебом, луком и…

— И яйцами, — подхватывает Ребекка. — С изрядной дозой специй.

Жоанна усиленно изображает энтузиазм.

— Звучит вкусно.

Никто, кажется, не помнит, что она не ест мяса. Раньше помнил Эмиль. Сколько усилий он прилагал, чтобы готовить ей вегетарианские блюда! Новый Эмиль чаще погружен в задумчивость, наверно, накатывают давние воспоминания. Он говорит мало. Да и разговоров толком не слушает. Три девушки поднимают головы, когда он резко встает.

— Куда ты? — спрашивает Жоанна.

Ей ненавистно так за ним надзирать, но у нее нет выбора с тех пор, как он пропал на прошлой неделе. Она вернулась со стройки, а его не было. Битый час они искали его все вчетвером и нашли в деревне Аас, совершенно растерянного.

— Я хотел встретиться с Рено в кафетерии, — заявил он.

Тем временем в кухне Эмиль направляется к грязному окошку.

— Кот пришел, — говорит он.

Они не сразу понимают, что он хочет сказать, но в следующую секунду он открывает окошко, и на середину кухни спрыгивает Пок.

— Это Пок, — ласково напоминает ему Ребекка.

— Я не знаю по именам всех бродячих котов в Пиренеях!

Обе девушки растерянно смотрят на Жоанну. Они еще не совсем привыкли к забывчивости Эмиля. Ничего не поделаешь, пришлось посвятить их в тайну. Эмиль постоянно спрашивал всех: «Где мы?», «Вы не знаете, кто меня сюда привез?», «Почему меня не отвезут в Роанн?», «Вы подруги Маржо?».

Они всегда добры к Эмилю. Отвечают на все его вопросы, даже самые настойчивые и самые частые.

— Это не бродячий кот, — объясняет Эмма. — Это Пок. Это твой кот.

Жоанна незаметно подает девушкам знак: бросьте.

— Если бы у меня был кот, я бы об этом знал, — отвечает Эмиль, садясь за стол.

Никто не настаивает. Он принимается за еду, а через несколько минут, когда он заканчивает, Жоанна забирает его тарелку, ласково приговаривая:

— Иди отдохни немного. Я разбужу тебя, когда вернусь.

В кухоньке пристройки три девушки молча моют посуду.

— Значит, вы уезжаете… я хочу сказать… совсем? — вдруг спрашивает Эмма.

Жоанна хмурит брови, не понимая.

— Да. Совсем.

И добавляет почти агрессивно:

— А что?

Эмма беспомощно поводит плечами.

— Мы думали, что вы останетесь с нами до мая.

— Да, — подхватывает Ребекка. — Мы к вам привыкли.

Жоанна невольно улыбается при виде их огорченных лиц.

— И потом, Ипполит беспокоился… из-за обмороков Эмиля… — добавляет Эмма.

Жоанна помнит долгие споры с Ипполитом между дверьми пристройки, когда она сообщила ему, что они уезжают. «Вы же тоньше былинки. Что вы будете делать, если он упадет?» Однако уезжать надо. Эмиль слабеет, обмороки все чаще, и он не может больше работать на стройке. Он проводит дни взаперти, кружа по своей комнате, и она каждую минуту боится, что он опять убежит и потеряется. Она не может присматривать за ним постоянно. Ей надо работать. Его присутствие здесь, эта комнатка на двоих и стол, который предоставляет им Ипполит, имеют смысл только потому, что она старается работать на стройке за двоих. Но у нее тоже осталось немного сил.