— Должно быть, они увидали следы зверей, — высказал предположение Гаттерас.
— Не может этого быть! — заявил Клоубонни.
— Почему?
— Потому что в таком случае Дэк непременно бы залаял.
— Однако они разглядывают какие-то следы.
— Пойдем поскорее к ним и посмотрим, в чем дело, — сказал Гаттерас.
Джонсон прикрикнул на упряжных собак, и они ускорили бег.
Через двадцать минут Гаттерас, доктор и Джонсон нагнали Бэлла и Альтамонта и, в свою очередь, пришли в изумление.
На снегу виднелись отчетливые человеческие следы, они были совершенно свежие, точно люди проходили здесь только накануне.
— Это эскимосы, — сказал Гаттерас.
— Да, — ответил Клоубонни, — вот и следы их лыж.
— Вы так думаете? — спросил Альтамонт.
— Ну конечно.
— Ну, а это что такое? — И американец указал на следы совсем другого характера.
— Вот эти следы?
— Ну да, что же, по-вашему, это тоже следы эскимосов?
Доктор стал пристально всматриваться, он просто не верил своим глазам. Европейский башмак четко отпечатался на снегу — и гвозди, и подошва, и каблук.
— Европейцы — здесь! — вырвалось у Гаттераса.
— Ясно, как день, — сказал Джонсон.
— Это до того невероятно, — заявил Клоубонни, — что прежде, чем делать Какие-нибудь предположения, надо как следует рассмотреть эти следы.
Доктор снова и снова всматривался в следы и должен был признать, что они весьма странного происхождения.
Герой Даниэля Дефо, наверное, был так же потрясен, увидав отпечаток человеческой ноги на песчаном побережье своего острова. Но если Робинзон при этом испугался, то Гаттерас почувствовал острую досаду. И в самом деле: европеец так близко от полюса!
Отряд двинулся вперед, чтобы осмотреть эти следы; они тянулись на протяжении четверти мили, перепутываясь со следами лыж и мокасинов, затем поворачивали к западу.
Дойдя до этого места, путешественники остановились, раздумывая, стоит ли дальше идти по следам.
— Нет, — сказал Гаттерас. — Пойдем…
Его прервало восклицание доктора, который подобрал на снегу предмет, который сам говорил за себя. Это был объектив карманной подзорной трубы.
— Теперь, — сказал Клоубонни, — уже нельзя сомневаться, что здесь проходили какие-то путешественники.
— Вперед! — воскликнул Гаттерас.
Он сказал это с таким жаром, что все немедленно последовали за ним. Остановившиеся было сани снова тронулись в путь.
Каждый внимательно осматривал горизонт, за исключением Гаттераса, который задыхался от гнева и ничего не видел перед собой. Пришлось принять предосторожности на случай встречи с отрядом неизвестных путешественников. Какое ужасное невезение: их умудрились обогнать на еще не исследованном пути! Правда, доктор не поддался гневу, как Гаттерас, но все же, несмотря на всю свою философию, он испытывал некоторую досаду; Альтамонт тоже был крепко раздосадован, а Бэлл и Джонсон угрюмо ворчали себе под нос.
— Что делать! Надо покориться судьбе, — вымолвил, наконец, Клоубонни.
— Признаюсь, — пробормотал Джонсон так тихо, что его не мог слышать Альтамонт, — прогуляться до полюса и найти место занятым…
— Да, — ответил Бэлл, — теперь уже в этом не приходится сомневаться.
— Увы! это так, — сказал доктор. — Как я ни ломаю голову, как ни стараюсь убедить себя, что это невероятно, невозможно, но в конце концов приходится признать факс. Ведь не сам же башмак оттиснулся на снегу. Он был на ноге, а нога прикреплена к человеческому туловищу. Эскимосы — это бы еще куда ни шло, но европейцы!..
— В самом деле, — ответил Джонсон, — если все постели в гостинице на краю света окажутся занятыми, — вот будет обидно!
— До смерти обидно, — согласился Альтамонт.
— А впрочем, еще посмотрим, — добавил Клоубонни.
И отряд тронулся в путь.
За этот день им больше не встретилось никаких следов пребывания других путешественников в этой области Новой Америки. К вечеру сделали привал.
Поднялся сильный северный ветер, и для палатки пришлось искать безопасное место в глубине оврага. Надвигалось ненастье. Длинные вереницы облаков с головокружительной быстротой неслись низко над землей; глаз с трудом мог следить за их бешеным полетом. По временам клочья облаков задевали за скалы; палатка еле держалась под натиском урагана.
— Ночь, видать, будет скверная, — сказал после ужина Джонсон.
— Правда, не холодная, зато бурная, — добавил доктор. — Надо как следует укрепить палатку камнями.
— Правильно, доктор. Если ее снесет ураганом, то нам, пожалуй, не поймать беглянку.
Палатку укрепили как можно прочнее, после чего утомленные путешественники расположились на ночлег.
Однако им так и не удалось уснуть. Разыгралась буря; с бешеной яростью неслась она с юга на север. Облака летели над равниной, как клубы пара из лопнувшего котла. Лавины под порывами урагана скатывались в овраги, эхо глухими перекатами вторило их грохоту. Казалось, разыгрывалась неистовая битва воздуха с водой — этих грозных в своем гневе стихий; недоставало только огня.
Настороженный слух улавливал в хаосе звуков особого рода шум; это не был грохот падающих тяжелых масс, но скорее треск ломающихся тел. Среди грохота и воя бури можно было ясно различить четкий, звонкий треск, похожий на треск лопающейся стали.
Грохот легко можно было объяснить падением лавин; но доктор решительно не знал, чему приписать этот странный треск.
Пользуясь мгновениями жуткого затишья, когда ураган, казалось, переводил дух, чтобы разразиться с еще большей силой, путешественники обменивались догадками.
— Такой грохот обыкновенно производят айсберги, сталкиваясь с ледяными полями, — сказал доктор.
— Да, — ответил Альтамонт. — Можно подумать, что лопается земная кора. Слышите?
— Если бы мы находились невдалеке от моря, — сказал Клоубонни, — я подумал бы, что тронулся лед.
— В самом деле, — ответил Джонсон, — иначе и не объяснишь этот треск.
— Неужели же мы подошли к морю? — воскликнул Гаттерас.
— Это вполне возможно, — ответил доктор. — Слушайте, — прибавил он, когда раздался оглушительный треск, — разве это вам не напоминает грохот сталкивающихся льдин? Весьма вероятно, что мы совсем близко от океана.
— Если так, — заявил Гаттерас, — то я готов хоть сейчас пуститься на разведку по ледяным полям.
— Что вы! — воскликнул доктор. — Да ведь буря их наверняка изломает. Посмотрим, что будет завтра. Во всяком случае, я от души жалею тех, кто путешествует в такую ночь.