— О, — сказала Сусанна. О Боже. Сусанна, ты будешь мо...
Ее сердце бешено колотилось. Чувствовал ли он это через ее спину? Когда они говорили о браке, еще там, в Праге, она была непреклонна. Ну, ладно. Она была смущена, чтобы думать об этом; она не была одной из тех девушек, которые мечтали о свадебном платье, и она была слишком молода.
Е, почувствовала она.
— Е, — прошептала она.
Рука Мика упала.
— Неверно, — сказал он. — Это была Р.
— Р? Это не то, что ты писал... — осеклась она.
— А что ты подумала? — поддразнивая, спросил Мик. — Я писал, Сусанна, ты будешь морить меня голодом, а дальше должно было быть, или сделаешь мне бутерброд? А ты что подумала?
Она одернула рубашку на спине.
— Ничего, — сказала она, скатываясь с кровати.
Мик схватил ее за талию и притянул к себе.
— Ты же не подумала, что...? О. Как неловко получилось-то.
Ее лицо пылало. Ну вот, он опять. Господи. По-видимому, она и была той самой легкомысленной девушкой, которая мечтала о свадебном платье.
— Отпусти меня, — сказала она.
Но он не отпускал ее. Он продолжал ее удерживать.
— Я пока не могу просить тебя об этом, — прошептал он ей на ухо. — Потому пока приберег несколько буковок.
— Очень смешно.
— Я не шучу. — По голосу он был абсолютно серьезным, а когда она взглянула на его потное лицо, поняла, что он действительно не шутит. — Ты бы согласилась? — спросил он.
Ну, да, только там, несколько буковок и целое слово. Серьезно. Она же не сказочная принцесса. Хотя прямо сейчас, она чувствовала себя именно ею, и это было не самое худшее ощущение.
— Нет, — сказала она и перестала пытаться вырваться. — И я не шучу, а вот теперь я тебе задам задачку. Раздобудь кондиционер и сможешь излечить мою скуку.
75
ЭТО БЫЛО РЯДОМ, И ЭТО БЫЛИ КРЫЛЬЯ
Кару была в своей комнате. Стояла ночь. Опять. Со времени событий в яме прошел день. Каким-то образом.
Дверь была закрыта, но подпорки Мика исчезли. Они их забрали, и повесили ставень на засов, а ее безопасность, что теперь было предельно ясно, всегда была не более, чем иллюзией.
Она представила, как луна по орбите огибает землю, а земля, в свою очередь, идет по курсу вокруг солнца, и блеск звезд в этих дугах — но... нет. И это иллюзия, как и то, что восход и заход солнца, были всего лишь уловкой. Это мир двигался, а не звезды, не солнце. Небо двигалось, панорамируя* через ту необъятность, катясь через пространство, мчась из конца в конец, и эта стремительность заставляла ее находиться здесь. Одну из миллионов.
«Неважно, что случится со мной, — сказала она себе. — Я одна из миллиардов. Я всего лишь звездная пыль, которая на мимолетное мгновение соединилась в единую форму. Я рассыплюсь на частички. Когда-нибудь звездная пыль соединится во что-то иное, и я буду свободна. Как свободен Бримстоун».
Звездная пыль. Это была целая наука, она слышала и читала о ней все самое важное, произошедшее от взрыва звезд, но это было скорее похоже на человеческую версию мифов Эретца. Может, несколько суше: без насильника солнца и палача луны. Никто никого не заколол. Это была история Кирин: солнце пыталось силой взять Эллай, и она заколола его, как Кару — Тьяго. Нитид расплакалась, и ее слезы обратились в химер. Детей сожаления.
Кару подумалось: «А Эллай плакала? Она искупалась в море, чтобы снова почувствовать себя чистой? Это могло стать частью легенды: ее слезы подарили морям соль и повсюду в мире родились насилие, предательство и горе».
Кару искупалась бы в реке. Ее слезы не превратились бы в море, они стали бы водоемом с пальмами в каком-нибудь оазисе; они превратились бы в фрукты, которые были бы съедены; и, возможно, были бы выплаканы другими глазами.
Но все происходит не так.
Именно так. Ничто никуда не девается. Даже слезы.
А как же надежда?
Она отмылась дочиста, насколько это было возможно без горячей воды и мыла. Она погружалась и погружалась в бурлящую воду, пока руки с ногами не онемели, а с порезов на коже не была смыта кровь — ее собственная кровь... и не только ее. Не в последнюю очередь.
И не только Тьяго.
Ей послышался звук, он был совсем рядом и это были крылья.
Она выбросила из разума воспоминание, словно это было лицо, которому она дала пощечину.
Думай о чем-нибудь другом.
О своей боли. Мысли о ней пойдут на пользу. Только вот, о которой? Ее было столько, и она становилась таким большим знатоком по части боли, что позволила ей перемешаться в единый туман в голове. Каждая царапина, каждый ушиб были ее сущностью, как звезды в созвездии. В созвездии под названием? Жертва?
Она была похожа на жертву. В ссадинах. Истерзанная. Правая сторона ее лица была исцарапана песком. Губа разбита, щека стала фиолетового цвета, окарябанная и в засохшей крови. Волдыри на руках были содраны черенком лопаты. Лопата. Не думай. Ее ухо. Вот боль, на которой следует сосредоточиться; с этим она может что-то сделать. Мочка уха там, где ее укусил Волк, была порвана и опухла. Она могла бы заштопать его, как сшила руки Зири и разрезанную улыбку, но она не думала, что у нее получится сосредоточиться. Но как бы там ни было, ей была невыносима мысль о тисках. Все ее тело болело и жгло, и кричало от боли.
— Ты заставляешь синяки выглядеть красиво, — сказала ей как-то Тьяго. «А ты нет», — подумала она, глядя на уродливые пятна растопыренных отпечатков пальцев, покрывающие ее руки, по которым было видно, что он сделал с ней.
«Попытался сделать», — напомнила она себе.
Она задумалась, а вовремя ли Эллай успела нанести удар солнцу, или солнце преуспел в задуманном? Легенда не давала четкого ответа. Кару решила, что будет полагать, что Эллай смогла защититься, как и Кару. Кару подержала над пламенем свечи изогнутую иглу, чтобы стерилизовать ее. На столе перед ней лежало карманное зеркальце. Когда она устанавливала его, чтобы было видно ухо, то постаралась избегать смотреть на отражение своего лица. Ей не хотелось видеть свое лицо.
Кару думала обо всех тех годах, которые она посвятила занятиям боевыми искусствами, в то время, как игла раскалилась. Ты думаешь, что драки будут выглядеть так же, как в кино: достаточно места, чтобы как можно элегантнее проявить свое умение, удары, которые разят наповал и обмен холодными взглядами. Ха. Нет никакого пространства, только борьба да паника, и сила Тьяго, которая чертовски превышает всю ее фантазию, касающуюся ее репертуара затейливых ударов.
Разумеется, она должна была убить его. Может, она и была похожа на жертву, но таковой не являлась. Она должна была остановить его.