Читать интересную книгу Купчино (Трилогия) - Андрей Бондаренко

Он отпустил ещё пару-тройку заковыристых фраз-пожеланий. А после этого убрал в холодильник продуктовые «излишки» и перебрался, прихватив тарелку с бутербродами, фляжку и рюмку, в спальню, окна которой выходили на другую сторону дома.

Перебрался, плотно прикрыл за собой дверь, завершил, никуда не торопясь, скромный ужин, застелил постель чистым бельём, обнаруженным в шкафу, разделся и, отчаянно зевая, залез под одеяло. А залезая, непроизвольно взглянул в окно.

«Ерунда какая-то», — подумалось. — «На улице идёт самый натуральный снег? Практически метель, завывая, метёт? Чушь несусветная. Быть такого не может…. А, кажется, понял. Это, наверное, я уже сплю. Сплю и вижу сон — о суровом Крайнем севере…. Или, всё же, метель настоящая?».

Глава первая Метель, глюки и откушенные ноги

Зяма считался «главным гопником» Шипкинского переулка и примыкающей к нему местности. Вообще-то, он и от почётного звания «главного купчинского гопника» не отказался бы, да только — куда там: годы уже не те, а нынешняя молодёжь, она нагла и отвязана без всякой меры, того и гляди — голову оторвёт. Оторвёт, выбросит в мусорный бак и даже имени-прозвища, презрительно сплюнув, не спросит. И былыми заслугами-подвигами не поинтересуется. Были уже печальные прецеденты…

«Тридцатник, мля, уже не за горами», — навязчиво зашелестели в голове тревожные мысли. — «Здоровье ни к чёрту: сердчишко, мать его, регулярно барахлит, сухой кашель донимает по утрам, изжога, такое впечатление, навечно поселилась в желудке. Да и с черепушкой, мля, не всё в порядке. И глюки временами донимают. И память, если крепко выпить, иногда отказывает. Здесь, понимаешь, помню. А тут, блин, не очень…. Вот, взять, к примеру, тот же вчерашний вечер. Вроде бы всё помню: отобрали с Ржавым у малолетнего пацанчика мобилу навороченную, толкнули её знакомому барыге с «Юноны»[10], бухла взяли, пирожков с капустой прикупили, выпили, закусили. Хорошо, мля, было. Только в конце блевать потянуло. Видимо, с пирожков…. А откуда, мать его, взялся фиолетовый бланш под глазом? Не помню, хоть убей. И Ржавый, мля, аналогично…. Поменять…м-м-м, этот…. Ну, как там его? Э-э-э…, образ жизни? С бухлом завязать? Про анашу забыть? Ну, не знаю, мля…. А что же тогда, завязав и забыв, делать? Как, мать его, дальше жить? А? Кто бы, мля, подсказал…».

— Брателло, эй! Ты, никак, заснул? — кто-то сильно и настойчиво потянул его за рукав куртки. — Или же с «косячка» поплохело?

— А? Что? — «вынырнул» из своих тяжких раздумий Зяма. — Куда?

— В горло, стало быть, — протягивая пластиковый стаканчик, наполненный буро-коричневой жидкостью, выдал свою фирменную щербатую улыбку Ржавый. — Глотай, кореш, мля. Глотай, не сомневайся…

Зяма с трудом, отчаянно дёргая кадыком и болезненно морщась, выцедил предложенный напиток. Выцедил, смачно сплюнул под ноги, откашлялся, занюхал воротником старой джинсовой куртки, бросил в рот кусочек плавленого сырка, вяло пожевал, проглотил, а после этого кратко поделился своими вкусовыми ощущениями:

— Совсем, суки рваные, разучились делать «семьдесят второй» портвейн. Сплошная, мля, химия. А раньше, говорят, его из натуральных яблок гнали. Сволочи буржуинские, мля.

— Гы-гы-гы! — дружно загоготали собутыльники. — Ну, атаман, ты и задвинул! Молодец! Гы-гы-гы…

— Хочешь, красавчик, «Агдама»? — предложила Милка — субтильная и слегка помятая девица со свеже-рассечённой бровью. — Чес слово, вкусненький.

— Давай, шалава купчинская, наливай. До самых краёв…

После щедрой порции «Агдама» всё кардинально изменилось и разительно улучшилось — и общее самочувствие усталого организма, и настроение.

«Сегодня же у нас пятница, девятнадцатое число», — лениво хрустя спелым яблоком, рассуждал про себя Зяма. — «Значит, у бюджетников, мать их бюджетную растак, аванс. Благое дело, мля. Благое…. Надо будет — где-нибудь через часик с гаком — перебазироваться в район кольца «шестьдесят второго» трамвая. Удобное там, мля, место. Справа роддом расположен. Слева — в отдалении — новостройки. А между трамвайным кольцом и новостройками, мать их, имеется приземистая бетонная «коробка» неизвестного «долгостроя». Самое милое, мля, дело: сиди себе под крышей, пей портвешок, анекдоты трави, покуривай и — между делом — высматривай пьяненького одинокого лоха, бредущего от последнего (или там предпоследнего), трамвая к родимому дому…. Ну, а потом, после удачной охоты, можно будет и к Милке на хату завалиться. Типа — пупками потереться слегка. Противная она баба, честно говоря. И повышенной чистоплотностью, мля, не отличается. Но где же, мать его, других взять? Та же Лерка — Милкина подружка — ещё хуже…. Опаньки! Как это — где взять? Вон же идёт — бикса козырная. Причём, мля, прямо к нам…

Действительно, к загулявшей гопницкой компании, расположившейся под уличным фонарём, медленно приближалась женщина: лет двадцати семи-восьми, очень стройная, с угольно-чёрными волосами ниже плеч, в длинном тёмно-бордовом кожаном плаще непривычного покроя. А ещё у незнакомки было очень приметное лицо: смуглое-смуглое, с тонкими породистыми чертами и заострёнными скулами.

«Может, мля, японка?», — насторожился Зяма. — «Ну, их, этих иностранцев и иностранок. В том смысле, что менты потом — ежели что — запрессуют по полной…. И глаза у пришлой дамочки особенные: чёрные, мля, бездонные и неподвижные. Многообещающие такие глаза…. Бр-р-р. Даже шустрые мурашки, мать их колючую, по спине побежали…. Может, шаманка? Читал про них когда-то, ещё в школе…».

— Добрых вам дорог, путники, — поздоровалась — глубоким грудным голосом — странная женщина. — Скучно мне сегодня, ребятки. Скучно. Разговоров хочется — всяких и разных…. Примите в ватажники? — достала из бокового кармана плаща пузатую бутылку, щедро украшенную цветными этикетками.

— Ух, ты! Виски, мля, — восхитился непосредственный Ржавый. — «Белая лошадь», мать её лошадиную. Ёлочки зелёные и сосёнки стройные…. Подходи, барышня скучающая, не сомневайся. За свою, мля, будешь…. Как величать-то тебя, черноглазая?

— Шуа.

— Ну, и имечко, однако.

— Обыкновенное. Северное.

— Бывает, мля, конечно. Базара нет…. Значит, хочешь, скуластенькая, к нам прибиться, дабы вечерок скоротать с пользой? Хорошее, конечно, дело…. А, вот, расскажи-ка ты нам какой-нибудь дельный анекдотец. Только свежий, мля. На старые и «бородатые» мы и сами мастера нехилые. Понравится, так и примем в коллектив.

— Хорошо, путники беззаботные, слушайте…. Просыпается мужик с крепкого-крепкого бодуна на скамеечке. Раннее погожее утро. Прохожие идут по тротуару. «Где я, люди добрые?», — спрашивает мужик. «Проспект Ветеранов», — отвечает ему сердобольный старичок. «К чёрту подробности, дедуля. Город какой?».

— Гы-гы-гы! — дружно заржали гопники. — Нормальный, мля, вариант. Принимаем в компанию…

— Тогда, путники, угощайтесь, — Шуа ловко отвернула пробку, коротко приложилась узкими губами к бутылочному горлышку, после чего пустила «Белую лошадь» по кругу.

«Божественный, мля, напиток», — сделав несколько крупных глотков, оценил Зяма. — «Только, мать его, слегка сладковат…. Виски-то мне уже доводилось пробовать: лет пять с половиной тому назад — по весне, когда возле Волковского кладбища одного пьяненького «баклана» распотрошили. Вот, в его дипломате похожая бутылочка и обнаружилась. Только в тот раз оно (виски), мля, совсем другим было. В том смысле, что поганым деревенским самогоном так и отдавало. За версту, мля…. Что-то я захмелел после этого вискарика, так его и растак. Даже безразличная сонливость, мля, навалилась. А ещё, в довесок, и заумные мысли — о бренности всего сущего. Мол, все мы — однозначно и скоротечно — смертны…. Странные такие мысли, мля. В том плане, что никогда прежде они мою глупую черепушку не посещали. Никогда…».

— Что это такое? — вытянув ладошки перед собой, несказанно удивилась Милка. — Снег пошёл…

Действительно, с ночного питерского неба начали плавно опускаться, словно бы кружа в каком-то старинном медленном танце, снежинки: белые, очень крупные, мохнатые и неправдоподобно-разлапистые.

— Хрень охренительная, — задрав голову, прокомментировал Ржавый. — Зима наступила?

— Очень похоже на то, мля, — громко шмыгнула длинным носом лохматая Лерка. — И похолодало. Резко так. У меня даже сопли зелёные, так их и растак, потекли из носа…. Может, «семьдесят второго» портвейшка накатим? Типа — для сугрева?

Но «накатить» было не суждено.

Со стороны Бухарестской улицы — неожиданно и резко — ударил сильнейший порыв льдисто-холодного ветра. Ну, оно тут же всё и закружилось — в едином изысканном кружеве: пластиковые стаканчики, фольга от плавленых сырков, обрывки газеты и снежинки, снежинки, снежинки…

— Метель, мля, началась, — зябко ёжась, сообщила Милка. — Серьёзная такая, мать её. Не шутейная. Так, сволочь, и сдувает. А холодный колючий снег даже в уши залезает…. Что будем делать, атаман?