– Хотят заполучить короля?
– Да, по-прежнему.
– Хорошо бы охладить материнский пыл. Нам из-за Анны достаточно забот. Претензии голштинца… Приданое у русских невест неплохое, но от женихов Петербург ждёт гораздо большего. Этот пьяница Карл Фридрих обнаглел. Жаль, не удалось расстроить свадьбу…
Трубка елозит по китайскому лаку, по цветам и пагодам тонкого пейзажа. Бас шевалье жужжит назойливо, как огромный шмель, и Кампредону в каждой фразе слышится упрёк. В кабинете зябко, за окном роится снег, сырые хлопья прилипают к стеклу и вяло соскальзывают.
– Собачий климат, – и трубка наконец исчезла в кармане тёмно-вишнёвого сюртука. – Меня засыплет… Ещё два визита сегодня. А что Меншиков? Он может нам помочь?
– Сомневаюсь.
– Всё равно, познакомьте!
– Официально иностранные проблемы в ведении Остермана. Хитрец первостатейный, отмолчится или запутает нас. Меншиков разговорчив. Тоже хитёр, но личина жуира.
– Спасибо. Говорят, жаден до умопомраченья.
– На подкуп не клюнет. Мало давали, возможно… Нет, по-моему, пресыщен богатством, помышляет о чём-то другом.
– О чём же? Власть – куда ещё выше! Принц-свинопас… Что во дворце у него? Чудовищная безвкусица, не правда ли? Замашки Журдена[268]?
Гость ликовал, предвкушая встречу с мещанином во дворянстве, героем Мольера. Посол улыбнулся кисло.
– Не та пьеса, мсье.
– Да? Сгораю от нетерпенья.
– Вас ещё можно удивить?
– Не знаю. Жажду удивляться, мсье.
Книга ла Мотрея «Путешествие в Польше и в России» – Гаага, 1732 – сообщит читателям:
«Этот принц[269] построил дворец, но скорее маленький великолепный город, судя по количеству зданий и кирпичных сооружений. Я не берусь описать весь дворец, для этого понадобилась бы обширная глава. Фасад замечательный, вход величественный, украшен скульптурой и живопись отменного вкуса. Столовое серебро у принца на редкость изысканное. При мне из Англии прибыл сервиз стоимостью в шесть тысяч фунтов – изделие бесподобного совершенства».
Путешественник отметил домовую церковь принца, прекрасную роспись в ней, необычные для православного храма статуи, звонницу с карильоном – многозвучным набором колоколов. Остановила внимание конюшня в городке – на четыре-пять сотен лошадей.
На целый конный полк… Шевалье так и сказал хозяину.
– Совершенно правильно, драгунский полк могу снарядить, – ответил принц весело и с вызовом.
«Поджарый, тощий, покрытый въевшимся загаром, он таков, каким изображают Дон Кихота», – напишет ла Мотрей. Однако, нет – не мечтатель… Это он – герой Полтавы Это он гнал остатки шведской армии, настиг у Днепра и разбил – король едва успел переправиться. Образ нелепого, глупого Журдена растаял. Постарел лихой кавалерист, но подвижен, хоть сейчас в седло.
– Вы ведь человек военный, – услышал гость.
Брошено как бы невзначай. Улыбка всё время освещает обтянутое, скуластое, славянское лицо, изменчивое от множества настроений.
– На войне я лишь присутствовал, – молвил шевалье сдержанно.
– Я бы кликнул своих молодцов, показал вам экзерсис. Снега-то навалило… В другой раз, если угодно. Наших-то вы, небось, в подзорную трубу видели.
Улыбка исподлобья, остренькая – мне, дескать, многое известно. Что ж, карты раскрыты. Тем лучше, – решил ла Мотрей, разговор будет прямой.
– Я в Турции провёл несколько лет, был там в ставке короля Карла.
– И проводили его домой. Я не ошибся? Слухами земля полнится.
Вставляя в свой северный немецкий язык слова голландские, французские – похоже, ради шика, – хозяин ввёл гостя в большой зал, слепяще светлый благодаря зеркалам, расположенным напротив окон. Сквозняк колыхал знамёна, отбитые у шведов. Принц похвалил Леблона[270], искусного архитектора – он работал для царя в Петергофе.
– Европа есть очаг художеств. Покойный государь велел нам учиться и перенимать.
– Тогда вы блестящий ученик.
Лесть вырвалась чистосердечно – принц знает цену вещам, дешёвку за шедевр не выдаст. Показывает вещи, гордясь выбором. Дельфтские плитки действительно прекрасны, но стены залеплены сплошь, и даже потолок – многовато, пожалуй… Масса серебра, как в музее, – принц, оказывается, коллекционирует. Картины большей частью голландские, морские виды, вероятно, в угоду царю, ибо сам принц, по его признанию, воин сухопутный.
– Однажды дрался на воде… Абордаж, вместе с его величеством. Вот, небываемое бывает.
Перевёл надпись на медали, выбитой в честь битвы. Здесь, на Неве, подкрались в лодках, захватили два парусника внезапно, шведы не успели изготовить орудия к стрельбе.
– О, муза истории вам благодарна!
Медаль в память взятия Шлиссельбурга – дымы над крепостью, траектории ядер. Геракл с палицей над поверженными пушками – эмблема победы полтавской. Голубь, летящий с лавровым венком, – вестник Ништадтского мира…
– Потомкам надобно помнить, мсье, кто возродил Россию … Кто из ничтожества поднял…
Царя Петра принц поминает, цитирует ежеминутно. Но он первый помощник монарха. Медаль во славу битвы у Калиша[271] он задержал на ладони. Звёздный час принца… Он сам командовал, разгромил тридцатитысячную армию, потеряв – не диво ли – всего восемьдесят человек убитыми.
– Награда царя, мсье…
Трость, унизанная алмазами, изумрудами. Сообщил стоимость – внятно, деловито – три тысячи шестьдесят четыре рубля. Принц-полководец, принц-коммерсант.
Гонг позвал обедать.
Сервировку шевалье нашёл безупречной. Серебро и тут в избытке, страсть хозяина… В центре четыре массивных слона, на спинах вместо паланкинов[272] посудины с приправами. Неизменный у русских чеснок… Хозяин ударился в воспоминания, шевалье обдумывал, как направить беседу в нужное русло. Помогло блюдо с сочным ростбифом.
«Зарежу свинью, забью быка, – струилась по ободу надпись, – вкусно хочу я есть»…
Шевалье засмеялся, перечёл вслух:
– Аппетит приходит во время еды. Коронованные особы, мой принц, не исключение. Военные удачи разжигают аппетит в огромной степени. Позвольте привести пример!
– Сделайте одолжение, мсье!
– Покойный ваш царь, помнится, уступал всё завоёванное[273], кроме Петербурга, лишь бы заключить мир. А впоследствии… У вас Выборг, у вас Ревель, Рига… В Финляндии поселяют русских. Царь выдаёт племянницу за курляндского герцога[274], увы, отошедшего после пира в царство мёртвых.
Осушив чарку водки, ла Мотрей хмурится, бороздит ногтём скатерть. Мекленбург. Была сосватана и вторая племянница[275] за тамошнего герцога. Полоумный сатрап, изгнанный из страны, но союзный договор, скреплённый брачным кольцом, в силе. В Мекленбурге русские солдаты.
– Но вам мало, мой принц.
Водка придаёт смелости, ноготь чертит контуры Балтики. Голштиния… Скоро свадьба, не так ли? Жених уже на правах зятя её величества, и расчёт понятен – одним выстрелом поразить двух фазанов. Племянник Карла XII имеет права на шведский престол. Сорвётся, так что ж, и Голштиния не пустяк. Княжество сильное, угрожает Дании. Меншиков улыбался поощрительно.
– Боитесь нас? – спросил он в упор.
– Согласитесь, есть основания! У вас мощный флот, самое многочисленное в Европе войско, отличнейшая артиллерия. С Швецией военный союз, она вам не опасна.
– Дальше, мсье!
– Логический вывод один… Россия хочет стать господином на Балтийском море. Слова не мои – короля Георга. Между тем покойный царь декларировал равновесие в Европе.
– Позвольте, позвольте! У англичан, у французов простор океана, а Балтика сосуд замкнутый. Как же нам угодить королю Георгу? Пребывать на самом дне сосуда и в одиночестве? Ясно ли я выражаюсь?
– Вполне, мой принц. Но мы обеспокоены… Каков же следующий шаг России? Вы стремитесь усилить Голштинию. Требуете для Карла Фридриха Шлезвиг. Да, провинция спорная…[276]
– Грубо захваченная, мсье.
– Не отрицаю… Но Англия гарантировала владения Дании, этого не изменить.
– Значит, и Франция тоже?
– Наш альянс с Англией при любых обстоятельствах сохраняется. Русских это раздражает. Кампредон, скажу по секрету, в отчаянии. Договор висит в воздухе, всё упирается в Шлезвиг. Для Дании кусок земли существенный. Она в клещах, а вы ещё понуждаете её отменить зундскую пошлину. Но платят все суда, идущие через пролив. Мы не протестуем.
Бурный, негодующий жест. Из рукавов сюртука выбились, распушились манжеты – пена валансьенских кружев. Щёки шевалье розовеют, он увлечён беседой. Приватная, ни к чему не обязывающая, она позволяет лучше понять Россию, соперника, во многом загадочного. Меншиков отхлёбывает из чарки крошечными глотками, спокойно.
– Дания нам должна, мсье, – сказал он. – От шведа кто избавил? Мы, мсье.