В одно прекрасное утро Дедушка почувствовал себя лучше и захотел увидеть своих внуков. Он поздравил Сашу с помолвкой и сказал ему: «И моя мать была из Дармштадта». Мне он сделал жест снять чепчик и приказал: «Налево кругом», чтобы он мог видеть меня и сзади. «Выглядишь как новобранец», – сказал он, увидев мою бритую голову.
26 мая, в день Св. Троицы, семья присутствовала на богослужении в Малом дворце. Старый король причащался и благословил своих детей. Проповедь была очень трогательной, молились о продлении жизни короля, но вскоре после того, как Папа прибыл из Варшавы, часы деда были сочтены. Приезд Папа был последней радостью Дедушки. Он узнал его, хоть и не мог больше говорить, взял его за руку, прижал ее к своему сердцу и посмотрел на Мама, точно хотел поблагодарить за то, что Папа так бережет его горячо любимую дочь.
Через несколько часов после этого нас всех позвали. В то время как мы стояли на коленях вокруг умирающего, священник читал отходную. Княгиня Лигниц (урожденная графиня Гаррах, морганатическая жена короля Фридриха Вильгельма III Прусского) стояла в изголовье и прижимала к вискам больного одеколон. Затем последовал вздох – молчание – наступил конец. Княгиня поцеловала его лоб, закрыла ему глаза и исчезла, чтобы предоставить место детям. Все рыдали, даже лейб-медик Гримм и старый камер-лакей Кинаст, – это была кончина патриарха. Для меня же это была первая смерть, которую мне довелось увидеть так близко.
Кронпринц, ставший теперь королем, искал глазами княгиню Лигниц, которая находилась в глубине комнаты. Он тепло поблагодарил ее за любовь к его отцу и заверил в почтении и благодарности всей семьи. В этот день вечером семья собралась в нижнем этаже в комнатах моих Родителей, чтобы читать Евангелие.
Король начал с цитирования слов, которые он видел на стене в одной старой церкви Кенигсберга: «Мое время в беспокойстве, моя надежда на Господа». Эти слова остались девизом на всю его жизнь.
На следующий день мы с Мама встали рано. Покойного короля уже перевезли в часовню, где он лежал в шинели и фуражке на походной постели. Камер-лакей и один из адъютантов дежурили при нем. Кроме них, никого не было. Таким образом, Мама могла без лишних свидетелей попрощаться со своим любимым отцом. Когда она кончила молиться, она попросила созвать старых слуг. Среди них были и служившие со времен королевы Луизы. Каждому из них она протянула руку и поблагодарила в теплых, сердечных словах. Как они все плакали и обступили ее! Я чувствовала ту любовь, которую они питали к своей прежней принцессе Шарлотте. После этого Мама обошла все комнаты дворца, вплоть до комнаты своей матери, которая оставалась закрытой с 1810 года, года ее смерти. Так Мама прощалась со своим Отчим домом.
Папа из-за состояния здоровья Мама не хотел, чтобы она принимала участие в похоронных церемониях, и отослал ее в Сансуси. Там в ту чудесную весну она провела дни спокойствия и внутреннего отдыха.
Короля похоронили в парке Шарлоттенбурга, рядом с королевой Луизой. Планы мавзолея были уже спроектированы Шинкелем и Раухом. В следующее воскресенье служили во всех церквах поминальные обедни. Во дворце проповедь говорил придворный духовник Штраус. Он привел с большим умением историческую справку о царствовании короля. Незнакомая с протестантскими обрядами, которые допускают такие исторические речи во время поминальных обеден, я напрасно ждала молитв, которые отвечают в такие минуты внутренним чувствам. Наконец, после нескольких минут молчания, так называемой «тихой молитвы», и после чудесного пения придворных певчих на мотив нашей Херувимской, обедня закончилась импровизированной молитвой духовника, исходившей действительно из сердца.
Через несколько дней все мы поехали в Веймар к тете Марии. Папа любил эту свою старшую сестру почти сыновней любовью. Мне она казалась воплощенным долгом. Замужем в течение 35 лет за смешным мужем, она никогда не знала слабости. Добрая, большая благотворительница, очень способная в делах финансового управления (она унаследовала это от своей матери, Императрицы Марии Федоровны, и первой ввела в Германии ссудные кассы). С шести часов утра она уже писала, стоя у своего бюро в кабинете, вела все переговоры от имени Великого герцога и старалась еще сохранить традицию Веймара как немецкого литературного Олимпа. На свой собственный счет она заказала в своем огромном салоне четыре фрески у Бернхарда Нехера, которые должны были воспевать Гёте, Шиллера, Геллерта и Виланда. Она покровительствовала артистам, главным образом музыкантам – Веберу, Гуммелю и Листу. Ее двор был сборным пунктом для всех маленьких дворов немецкого Севера. Я восхищалась своей теткой, несмотря на то что ее добродетельность действовала на меня удручающе.
В комнатах моего кузена Карла Александра я увидела на одном столе портрет эрцгерцога Стефана. Я видела его изображение впервые. Он был снят стоя, со скрещенными руками, и напоминал своей позой герцога Рейхштадтского. Его лицо показалось мне притягательным, если не сказать значительным. Мы думали тогда, что он приедет в Эмс, чтобы сделать нам визит. Я ожидала его в нерушимой уверенности, что он назначен мне судьбою.
Во время нескончаемых разговоров моих Родителей с тетей Марией ее муж, дядя Кикерики (это было прозвище Великого герцога), должен был как чичероне показывать мне свою столицу. В доме Гёте, куда он привел меня сначала, я нашла бюст Мама, увитый иммортелями, среди античных слепков. Ее красота, вероятно, показалась поэту типичной для юности и грации, отчего он поставил этот бюст у себя. В библиотеке мне точно указали число фолиантов, их было тридцать тысяч. Потом он провел меня в собрание своих собственных коллекций, что, видимо, доставляло ему громадную радость. Это была невероятная смесь китайских мопсов, китайской мебели, мейссенского фарфора, и между ними находились действительно ценные старинные гравюры без рам, просто наклеенные на стены. Кто не знал этого дядю, тот не поверит, что это был за оригинал. Сын Великого герцога Карла Августа, воспитанный на глазах у Гёте и его блестящего окружения, он от всего воспитания и атмосферы родительского дома не сохранил ничего, кроме анекдотических воспоминаний. Обладая замечательной памятью, он без конца рассказывал истории, анекдоты, смешные подробности, сопровождая все веселым подмигиванием и подталкиванием локтем. Тетя, слышавшая все эти истории сто раз, даже не обращала на них внимания, если она случайно бывала при этом; мы же, остальные, вынужденные их слушать, умирали со смеху.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});