спросил деловито Фаринов. — Среди них есть, да, встречаются…
Договорить он не успел.
— Ты — пижон! Поосторожней! — крикнул парень, едва увернувшийся от плеча Фаринова.
— А что?! — набычился Фаринов, делая угрожающий разворот.
— Поосторожней, говорю!
— А что будет?
Парень пошагал дальше.
— Вот тебе черта, — кивнул презрительно Фаринов. — Дошло до дела — в кусты. Всюду так. Ты еще не подводил ее к черте?
— Кого?
— Джульетту, — ухмыльнулся Фаринов и уперся взглядом в витрину. — Зайдем в этот магазин. Может, тут есть зонтики.
Снова на лице Фаринова возникло сосредоточенное выражение. Он искал для себя зонтик, обязательно с ореховой ручкой, искал серьезно и обстоятельно. Он весь был поглощен этими поисками, и отвлекать его в эти минуты посторонними разговорами было просто невежливо.
Глава восьмая
Если бы Зоя познакомилась с Борисом в детстве, когда он учился в шестом классе, и стала разгуливать с ним после уроков в городском парке, Пелагея Ивановна взглянула бы на их дружбу вполне благосклонно. Скромный мальчик, очень воспитанный. Отглаженные брючки, и при каждом слове «пожалуйста», и ни одного замечания в дневнике. Ах, ах, ах…
Теперь Зое смешно от своих детских строгостей. И слова — очень воспитанный, очень приличный — ей кажутся каменными глыбами. Хотя нельзя утверждать, что она не обратила внимания на внешность Бориса. Серый костюм, в котором Борис встретил ее в тот первый день, чрезвычайно шел ему. Едва ли можно такой костюм купить на стипендию. Костюм, правда, быстро забылся, а вот улыбка Бориса запомнилась. Когда он щурит глаза, лицо его принимает немного суровое выражение. И это тоже очень идет ему. Но самое главное, конечно, собственно Зоино чувство. А Зое, кажется, было хорошо с Борисом, она ждала встреч с ним и гнала дни, проведенные без него.
Теперь ее все чаще и чаще волновала метеосводка. Будет ли дождь? Хорошо бы не было. Будет ли небо ясным и солнце открытым? И во что обернется переменная облачность? В сутках двадцать четыре часа, думала Зоя, почему бы вам, облака и тучи, не поработать ночью? А днем вы могли бы отдохнуть. Ну, сделайте так, если уж необходимо вам выполнить свою программу. Пусть солнышко гуляет, а вы, тучи, распоряжайтесь небом ночью.
Кажется, тучи и небо прислушивались к Зоиным наказам. Ночью прошел дождь, и омытые газоны в сквере около аэропорта, и ряды серебристых елочек, и старые липы, стоявшие поодаль, и трава на поляне — все сегодня дышало и радовалось погожему дню. И гул самолетов в чистом влажном воздухе, кажется, был наполнен той же радостью.
Зоя и Борис шли мягкой тропинкой вдоль сквера.
— Какое небо! — сказала Зоя, запрокинув голову и жмуря от солнца глаза. — Какое небо!
— Ты же видишь его в каждом полете.
— Здесь по-другому. Здесь — земля.
Как прирожденный горожанин, Борис не привык придавать значения небу, тучам, солнцу. Если тучи и дождь — можно спрятаться в кино. Выбежать из метро и сесть на автобус ничего не стоило и под сплошным ливнем. А разве мало мест в Москве, где можно укрыться даже в самое отвратительное ненастье. Нет, погода его не волновала. Фасад здания из небьющегося стекла, новая марка автомобиля, транзистор интересовали его куда больше.
— Ты посмотри — на елочках капельки. Как огонечки!
— Огонечки бывают красные, — мягко заметил Борис, но все же посмотрел в ту сторону, куда показывала Зоя.
— Бывают и белые.
В сквере неподалеку от аэропорта летом отлетающая публика имела обыкновение прохлаждаться в ожидании рейса. На лавочках сидели пассажиры и провожающие — военные с фуражками в руках, женщины с букетами цветов, покидающие ради солнечного юга и прекрасного Черного моря своих мужей. Женщины демонстрировали друг другу сшитые специально для юга платья с глубокими вырезами, обнажающими белые полосы на спинах и на груди, говорили о баснословно дешевых фруктах и наставляли мужей насчет ремонта квартир.
Публику в сквере так можно было и разделить: легкомысленно-нарядная — курортники, одетая попроще, с пухлыми портфелями-баулами — командированные.
И в каждом таком подразделении — свои разговоры, свои заботы, своя цель.
— Смотри — ну и колхоз! — воскликнул Борис.
— Где?
— Вон слева на лавочке. Двое, по-моему, близнецы, а третий спрятался за спиной у папаши.
— Какие забавные! И в одинаковых сарафанчиках.
— Жмут, наверно, к родичам. На дешевые хлеба. Воображаю лица — при виде такой оравы.
— Ну почему же?
— Ты только представь, как пищит эта троица. Вон-вон уже начинается. Велика ли, а уже проявляет характер. Сейчас будет драчка.
— Вот и не угадал. Они играют.
— А глава-то, глава-то! Бедолага — и вздохнуть некогда.
— Зато мама, кажется, счастлива.
— А чего ей. Утка! Честное слово, утка! Не понимаю таких.
— Ты очень странно рассуждаешь.
Борис передернул плечами:
— Все должно быть разумно, или, как сейчас говорят, гармонично. Человеку дана одна жизнь, а не десяток, значит, надо умело ею распорядиться, чтоб не задавила…
Зоя вздохнула и ничего не ответила.
Они обогнули сквер и пошли по тропинке к шоссе. Тропинка была узка для двоих, и Борис, обняв Зою за плечи, шагал по траве. Так, обнявшись, они пересекли шоссе и углубились в редкий лесок. Старые сосны чуть покачивали своими шапками, и если долго глядеть вверх, то казалось, будто зеленые облака плывут в голубом небе.
Много раз испытанное и всегда по-новому острое блаженство коснулось Зои — она ступила в лес. Хотя лесом едва ли можно было назвать маленький островок зелени, пересеченный то тут, то там тропинками, с пожелтевшими и скошенными полянками, с редкой зеленью кустарника, с остроконечными рядками недавно посаженных елочек. Лес, лес… Воображение Зои дорисовывало намеченные контуры, будя воспоминания о прогулках за город, о своем детстве.
Здесь веяло другим воздухом — чистым, легким, лесным. Здесь было тихо: ушел в поднебесье, успокоился гул самолетов. Глаза Зои скользили по земле, быстрым движением она срывала то полевую кашку, то колокольчик то какую-нибудь травинку. Закидывала голову вверх и прислушивалась к щебету птиц, пытаясь найти их в зарослях сучьев, и тут же взгляд ее опять загорался, и она с волнением следила за полетом бабочки.
— Смотри какие у нее крылышки. Сто раз думай — не придумаешь.
И Борис, невольно поддавшись восторгу Зои, смотрел, как кружилась, то взмывая, то опускаясь, черно-желтая красавица бабочка.
А через минуту Зоя уже снова кричала:
— Как называется этот цветок?
— Это не цветок, это листья.
— Не знаешь. Смотри, — она прислонила к щеке Бориса одну сторону листа. — Мягкая, да? Гладкая? А теперь? — лист повернут другой стороной. — Чувствуешь, какая шершавая, да? Жесткая? Мать-и-мачеха — держи.
— В самом деле…
Маленький зеленый квадратик они обследовали вдоль и поперек. Они шутили, смеялись, вели самый неприхотливый,