Читать интересную книгу Пляжная музыка - Пэт Конрой

— У меня сестра шизофреничка, Джон Хардин, — произнесла Джейн, направляясь в дом следом за Люси. — Так что для меня это старая песня.

Джон Хардин проводил глазами молодую женщину, уже скрывшуюся в гостиной.

— Она очень красивая. Правда, Джек?

— Правда.

— Как думаешь, Ли, я ей понравился? — ласково спросил девочку Джон Хардин.

— В одежде вы ей больше понравитесь, — рассудительно ответила Ли.

— Это предрассудки, — помрачнел Джон Хардин.

— Она просто привыкла к мальчикам, которые носят одежду. Вот и все, — объяснила Ли.

— Да? — смягчился Джон Хардин. — Никогда не умел разговаривать с красивыми девушками. Ли, не поможешь мне? Ты такая хорошенькая. Уверен, что в один прекрасный день тебя выберут Мисс Италия. Если, конечно, не вернешься домой и не станешь Мисс Америка.

— Вот так и говорите с ней, Джон Хардин, — посоветовала Ли. — Возможно, ей понравится.

— Я знаю, что девушкам надо говорить «привет». Я всегда так делаю. Потом надо сказать что-то вроде: «Какой сегодня чудный день». Я говорю так, когда погода хорошая. Но что сказать, если на улице идет дождь или холодно, и что вообще положено говорить после этого? Я имею в виду, что можно сказать миллион всяких вещей. Но что хочет услышать красивая девушка после сводки погоды? Это для меня загадка, Ли. Может, она хочет узнать, было ли вчера ночью землетрясение в Пакистане? Это очень важно. А может, ей интересно, чем закончился фильм Джерри Льюиса[153], тот, что я видел прошлым вечером в больнице? А как насчет косметики? Наверное, ей нравится говорить о косметике, но я ею не пользуюсь. Я был бы рад поговорить о чем угодно, но мне на ум приходит сразу столько всего, что в результате я молчу. Красивые девушки меня терпеть не могут.

— Неправда, — возразила Ли. — Они знают, что вы чувствуете. Скажите им то, что вы говорили мне. Скажите мисс Хартли. Она поймет.

— Сейчас? Прямо сейчас?

— Нет, пусть все идет естественным путем. Дождитесь подходящего момента, — посоветовала Ли.

— Нет, не могу, — вздохнул Джон Хардин. — Мне теперь ничего не кажется подходящим.

На следующий день я повез Ли в юго-западную оконечность острова Орион — навестить Джона Хардина в доме, который он построил собственными руками, чтобы у него было место, где бы он мог уединиться от общества. О этом доме ходило много толков и на острове, и в Уотерфорде, но мало кто его видел. Джон Хардин построил свое pied-à-terre[154] на двухсотлетнем дубе, который нависал над ручьем, охватыващим, словно ожерелье глубокой воды, соленое болото. У Джона Хардина были золотые руки и неограниченные запасы свободного времени, так что с годами дом все больше разрастался, пройдя несколько реноваций, и в результате там имелось пять комнат и крытое крыльцо, перед которым я и остановился, подъехав к дубу и нажав на клаксон. В самом конце дороги я указал Ли на некрашеное деревянное здание, которое построил вместе с братьями и где в детстве мы останавливались во время рыбалки. Меня удивило, что причал в таком отличном состоянии, пока я не вспомнил, что Джон Хардин живет здесь постоянно, если не сидит под замком в психиатрической больнице штата. Дом был построен из сосны и сохранил естественную окраску. Его архитектура отличалась своеобразным очарованием и некоторой эксцентричностью, поскольку комнаты шли по спирали и становились чем выше, тем меньше, напоминая башенки. Повсюду были развешаны кормушки и ванночки для птиц, а также колокольчики. Когда ветер шевелил листья и желуди, со всех сторон слышалась музыка. Большинство колокольчиков были сделаны вручную и звучали слегка не в лад и несколько странно. Но дом оказался таким гармоничным, что Ли пришла в неописуемый восторг.

Джон Хардин окликнул нас сверху из своего жилища и спустил деревянную лестницу. Комнаты располагались на трех уровнях, спроектированных весьма изобретательно. На верхнем Джон Хардин устроил для себя маленькую спальню с гамаком и библиотеку, состоящую из книг в бумажной обложке. Его необычный дом освещался свечами и керосиновыми лампами, а еду он готовил на маленькой жаровне. Кондиционером ему служил океанский бриз, и Джон Хардин сам признавал, что зимой в доме жить невозможно. Однако холодные месяцы чаще всего совпадали у него с периодами обострения болезни, а потому он всегда мог обеспечить себе бесплатное проживание на Булл-стрит в Колумбии. Питался он в основном рыбой, которую ловил в ручье с помощью сетей и удочки. Он с гордостью продемонстрировал нам туалет, устроенный в густых зарослях мирта.

— На этом дурацком острове иметь такой туалет незаконно, — объяснил нам Джон Хардин. — Согласно местному распоряжению об озонировании. Американцы почему-то стыдятся отходов своей жизнедеятельности. А вот я ими горжусь.

— А я о своих как-то не думала, — улыбнулась мне Ли, проследовав за Джоном Хардином в маленькую комнату причудливой формы, которую почти полностью занимал гамак.

— Это комната для гостей. У меня до сих пор гостей еще не было, но, если появятся, спать будут здесь. А ты, Ли, можешь приходить сюда, когда захочешь. Без приглашения.

— Спасибо большое, Джон Хардин. Очень любезно с вашей стороны.

— Но остальным членам моей семьи вход воспрещен. Так что держись подальше от моей собственности, Джек!

— Не очень-то и хотелось! — огрызнулся я.

Я чувствовал себя переростком, и, перемещаясь из одного крошечного помещения в другое, внезапно ощутил приступ клаустрофобии. Переходить из комнаты в комнату оказалось не так-то просто, да и почва под ногами была уж больно зыбкой, словно я очутился на борту яхты, стоявшей на якоре в открытой бухте в ветреный день. Джон Хардин украсил стены своей гостиной картинами, подаренными его товарищами по несчастью из больницы штата. Картины были похожи на марки, выпущенные в стране, которая привлекала к себе ночными кошмарами своеобразную породу туристов.

— Все художники — шизофреники, — сообщил нам Джон Хардин. — Ты это знала, Ли?

— Я так не думаю.

— Они видят мир в искаженной перспективе. И пишут то, что знают лучше всего, — деформированный мир.

— Это все ваши друзья? — заинтересовалась Ли.

— Единственные стоящие друзья. Те, что по крайней мере год сидели на хлорпромазине[155]. Хлорпромазин уносит тебя далеко от самого себя, и искусство становится единственной подсказкой, говорящей о том, что ты все еще здесь.

— Очень мило, — произнесла Ли, явно опасаясь сказать что-то не так своему вечно взвинченному, слишком чувствительному дяде. — А можно мне тоже написать несколько картин для вашей гостевой комнаты?

Лицо Джона Хардина смягчилось, и он сказал:

— Я буду хранить их вечно. Можешь быть уверена.

— Я нарисую пьяццу Фарнезе в Риме, — пообещала Ли. — Я так по ней скучаю, что, стоит закрыть глаза, вижу ее во всех подробностях.

— Неужели ты так сильно по ней скучаешь, дорогая? — удивился я.

— Конечно, папочка. Ведь это же мой дом.

— Твой дом — Уотерфорд, — вмешался в разговор Джон Хардин. — Все остальное — всего-навсего местный колорит.

— Но ведь я выросла в Риме, — возразила Ли. — Вам бы там очень понравилось.

— Никогда не любил людей, которые не говорят по-английски, — заявил Джон Хардин. — Мне всегда казалось, что они что-то скрывают.

— Это просто смешно! — не выдержал я. — И очень типично для жителя Юга.

— Ну и пусть! — ответил Джон Хардин и, повернувшись к нам спиной, направился в самую большую комнату.

Здесь стояли три шезлонга, висел гамак и был сделан выход на крыльцо с экраном от насекомых. Джон Хардин продемонстрировал настоящий плотницкий талант, и, несмотря на неустойчивые полы, комнаты неожиданно естественно перетекали одна в другую, как воплощенная мечта дерева именно о таком доме. Бриз гнал на берег волны и извлекал семьсот самых разных звуков из подвешенных колокольчиков, которые звенели, точно кусочки льда в серебряных кубках. И атмосфера в лесу сразу же менялась, совсем как в зрительном зале, когда оркестранты начинают настраивать инструменты. Мне эти звуки казались довольно нестройными, но на Джона Хардина они, похоже, действовали успокаивающе.

Он вынул из кармана листок бумаги и прочитал что-то про себя, а потом обратился к Ли:

— Я тут кое-что написал, и мне нужна твоя помощь. Вчера я заметил, что ты хорошо разбираешься в отношениях между мужчинами и женщинами.

— Нет, — удивилась Ли. — У меня и мальчика-то никогда не было.

— Но ты ведь знаешь, как мне надо говорить с Джейн Хартли, чтобы произвести на нее впечатление.

— Оставайтесь самим собой, Джон Хардин. Ей это понравится.

— А что, если ты будешь играть роль Джейн, а я — самого себя? — попросил он.

— Господи Иисусе! — воскликнул я.