Бурцев. – Будут также откровенно показывать Виссарионов и Васильев, заведывавшие особым отделом. Меня интересует этот последний – в особом смысле. Я не имею права этого касаться: чрезвычайно громкое, историческое дело, – европейское, которое вам станет известно в связи с войной, с шпионажем, с покушением на убийство Сазонова: здесь будут затронуты многие лица. Но я пока не имею права детально говорить. Я вскоре буду иметь возможность документально изложить.
Председатель. – А директор департамента полиции, Белецкий, вы думаете, будет давать откровенные показания?
Бурцев. – Я не виделся с ним; если б я с ними[*] виделся, я мог бы определенно сказать. Я видел его раза два в здании министерства внутренних дел, но не рисковал подходить близко с разговором интимным, а в частной квартире я не видел его. Затем, целый год давал мне объяснения по всем вопросам Манасевич-Мануйлов: он не скрывал ничего и поставил точки над «i» по всем вопросам. К Комиссарову я обращался тоже, он ничего не дал, заявил, что боится, не решается… Теперь-то, по всей вероятности, и он будет давать объяснения, но тогда не давал. Вам, думаю, неинтересны мелкие люди, с которыми я имел дело, например, «Лернер», – настоящей фамилии я не знаю. Он известен тем, что по его делу был арестован в редакции «Биржевых Ведомостей» Проппер…
Председатель. – Следующим у меня записано дело Штакельберга.
Бурцев. – Дело было в Париже в 1913 году. У меня были люди, которые сообщили сведения о том, что в Финляндию ожидается приезд террористов эс-эров, едущих в Москву (я не помню, – приезд царя в Москву был в апреле или в мае 1913 года), тогда я отправился к эс-эрам и говорю: «Правда, что у вас там то готовится покушение?»[*] – «Правда». – «Правда, что такие-то едут?» «Правда, а вы откуда знаете?» – Я говорю: «Из департамента полиции». Значит, провокация уже установлена. Когда я получаю такие сведения, у меня прежде всего является мысль: может быть, мне вдруг перепутали. Но, когда совпадает с фактом, тогда сомнений нет. Тогда я почувствовал, что мой источник правдив, что мне дают настоящие сведения. Я стал узнавать и остановил эту поездку. Террористы не поехали туда, покушение было отложено, и я занялся расследованием по моим источникам. Мой источник указал, что есть в Париже Штакельберг, – эс-эр: он и сейчас там. О нем положительных сведений я не имел, но начальник парижского охранного отделения, Красильников, о нем отозвался, как об очень симпатичном человеке и, повидимому, о чем-то с ним говорил. Меня это очень заинтересовало. Я обратился к эс-эрам, нет ли среди них Штакельберга. Мне сказали: «Да, он посвящен в это дело, он уже уехал в Петербург, чтобы навести справки, и он нас поведет, куда следует: он очень полезный и ценный человек». – Один из эс-эров меня спросил, почему я интересуюсь им. Я говорю: «Есть указание, что он шпик». – Конечно, сейчас протест: «Быть не может». – Я говорю: – «Я не обвиняю, но так оставить это не могу». Это было в феврале или марте 1913 года. Моя революционная совесть не позволяла мне не поделиться с эс-эрами теми опасениями, которые у меня возникали. Я попросил, чтобы прислали Штакельберга ко мне. Прислали. Я поговорил с час и увидел, что человек способен на все. Ну, а раз человек способен на все, нельзя его обвинять. Во всяком случае я разрушил их поездку в Москву в целях цареубийства. Впоследствии я не нашел новых подтверждений, хотя были указания, что он шпион, и никакого вывода больше не делал. До последнего времени я и не вспоминал об этом, но нынче я говорил с Доброскоком, который сейчас сидит в «Крестах», последний мне сказал: «Штакельберг – наш, один из основных провокаторов». – Доброскок дал откровеннейшее показание. У меня сейчас все сведения по этому поводу. Эти сведения очень ценны в отношении Штакельберга.
Председатель. – У вас нет письменного показания Доброскока?
Бурцев. – Нет, но он отказаться не может.
Председатель. – К кому вы ведете нас от Штакельберга, – к каким представителям высшей власти?
Бурцев. – Кроме Красильникова, никого нет. Я должен сказать, что когда в Петрограде в департаменте полиции каждый день ожидали приезда в Россию эс-эров, а я их задержал. В Париж каждый день приходили запросы из Петрограда (от кого – я не знаю, но по данным можно установить; в департаменте тогда был Курлов). – Запросы такого рода: «Почему не едут? торопите приезд». – Каждый ден[*] были телеграммы к Красильникову, который через своих агентов в Париже и осведомлялся, почему они не едут… Я тогда одновременно изобличал двух секретарей у эс-эров. Один был автомобилист, который должен был моментально ехать, а другой – Мас, которого посылали в Москву учредить книгоиздательство, – очень богатый человек. Накануне его поездки я его разоблачил. Это были два крупных провокатора. Кто-то прислал из Петербурга телеграмму (кто – не знаю), но в конце концов через этих агентов Красильников понял и дал в департамент сведения (почтой), что Бурцев какими-то путями узнал о том, что затевается, и что он остановил поездку террористов. Я получал каждый день сведения от близкого к Красильникову человека, который сообщил, что там делается. На-днях мне показали отчет Красильникова о том, как он со мной боролся, какие он принимал меры против меня: и о поездке написано, т.-е. не о поездке, а о провале ее. Так что я видел официальный документ. Они не поехали. Факт не совершился, – факт покушения на террор. Покушение, быть может, не было бы доведено до конца, но что всем виселица была бы, – в этом сомнения нет, тем более, что ехали такие, как Бартольд, по которому, – не знаю, по чьему выражению – виселица давно плакала…
Председатель. – Кто тогда был директором департамента полиции?
Бурцев. – Я думаю, что Белецкий. Происходило это не позднее 1913-14 года, я не помню точно, какая тогда была поездка царя в Москву.
Председатель. – Следующим у меня отмечено дело «Союза русского народа».
Бурцев. – Начну с моего разговора с Иллиодором в Норвегии. Это было в 1914 году…
Председатель. – Простите, нельзя ли тут некоторую хронологию соблюсти? Вероятно, в дела «Союза русского народа» входит, между прочим, и дело Иоллоса?
Бурцев. – Нет, то, что я хочу расказать,[*] имело место немного раньше: это относится к делу Герценштейна, а Иоллос позднее. Я хочу говорить о том, что мне сообщал Иллиодор в 1914 году (когда я ехал сюда во время войны) и что относится к 1906 году, а именно к покушению на Герценштейна.
Председатель. – Где сейчас Иллиодор?
Бурцев. – Кажется, едет сюда, во всяком случае, – хочет сюда приехать… Итак, он рассказывал такую вещь: когда он был в Петрограде, он встретился (я едва ли могу ошибиться в фамилии) – с Комиссаровым, помощником начальника охраны, который сказал ему следующее: – «Эти молодцы, убийцы Герценштейна, отправлены к вам, в Почаевский монастырь: за ними тут охотятся, пусть переждут некоторое время»… И когда Иллиодор приехал в свой монастырь, он узнал, что убийцы эти, действительно, скрываются там, там об этом говорилось совершенно спокойно: – «Наши люди поехали, – мы их отправляли: надо было вывезти их из Петрограда, чтобы их не поймали»…
Председатель. – Иллиодор передавал вам свой разговор с кем?
Бурцев. – Я на фамилии Комиссарова не настаиваю, но почти убежден.
Председатель. – Но все же маленькая вероятность есть, что вы ошибаетесь?
Бурцев. – Почти никакой, но я хочу быть осторожным. Иллиодор будет здесь, и вы можете у него узнать…
Председатель. – Вы попросите к нам Иллиодора?
Бурцев. – Перехожу к делу Иоллоса. Изложу сущность моей статьи в «Биржевых Ведомостях» и восстановлю то, что цензура не пропустила. В Париже пришли ко мне, с просьбой достать денег на поездку в Россию революционера, для совершения террористического акта. Это было в 1909 году. Я вынул деньги (у меня было, кажется, 300 фр.) и говорю: «Все-таки вы мне скажите, кто это и по какому поводу». – Мне отвечают, что это – убийца Иоллоса. Тогда я говорю: «Убийца Иоллоса в наших делах участвовать не может». – На том и покончили. Но затем предлагают: «Поговорите сами с убийцей Иоллоса и увидите, что он такое и на что способен». – «Хорошо». – Я пригласил его прийти ко мне: я разговаривал со всеми…
Председатель. – Это кто был?
Бурцев. – Федоров, убийца Иоллоса. Я ему сказал: «Единственно, что я могу рекомендовать, – никогда не принимайте участия в движении. Самое большое, что вы можете сделать, это ехать в Россию, отдаться в руки властей, чтобы вас судили, и на коленях просить прощения у русского общества за то, что вы сделали, по отношению к Иоллосу. Ничего другого не могу сказать. Но, предварительно, устроим так, чтобы вас из какой-нибудь страны выдали, чтобы было у русских властей обязательство вас судить. А на суде вы все это сделаете». – Он согласился. Тогда я сказал: «Прежде, чем вам ехать в Россию, я хочу, чтобы вас допросили: с одной стороны – кто-нибудь из членов Государственной Думы, или русские адвокаты, с другой стороны – французские журналисты». Он согласился. И тогда, в моей квартире, этого убийцу Иоллоса со всей подробностью допрашивали князь С.Д. Урусов и М.С. Марголин[*] – адвокат.