Первым и самым главным напоминанием о последней войне, ужасной Второй Войне, унесшей миллиарды жизней, была военная база в глубоком космосе, названная в честь одного из Ангелов Смерти Императора.
Они назвали ее «Данте».
Именно там смертные Армагеддона вглядывались в черноту космического пространства, молясь, чтобы не увидеть ответных взглядов.
В течение пятидесяти семи лет их молитвы были слышимы.
Но не дольше. Имперские стратеги уже обладали достоверными данными от более ранних столкновений, согласно которым флот зеленокожих направлялся к Армагеддону и был самой большой военной силой ксеносов в истории. Как только флоты чужих приблизились к системе, имперские силы спешили высадить свои войска на Армагеддон прежде, чем флот захватчиков появится в небе.
«Крестоносец», боевой барк нестандартной конструкции, был величественной крепостью-монастырем угольно-черного цвета, с готическими кафедральными шпилями, которые возвышались, подобно позвонкам на хребте животного. Орудия, способные обратить в пыль целые города, — когти ночного хищника — были направлены в пустоту. Расположенные по всей длине судна и на носу, сотни батарей и лэнс-излучателей, хищно ощетинившись, уставились в безмолвную черноту космоса.
На борту корабля тысяча воинов была занята тренировками, подготовкой и медитацией. Наконец после недель пути по Морю Душ в зоне видимости появился Армагеддон, измученное сердце субсектора.
Моих братьев звали Артарион, Приам, Кадор, Неровар и Бастилан.
Эти рыцари десятки лет сражались со мной бок о бок.
Я смотрел на них, на каждого из них, когда мы уже были готовы к десантированию. Наша оружейная представляет собой отсек, лишенный всяких украшений, свободный от какой-либо сентиментальности, в настоящий момент оживленный только методичными перемещениями сервиторов с мертвым разумом, облачающих нас в броню. В помещении витал запах свежего пергамента от свитков на доспехах, медный привкус масел от очищенного ритуалами оружия и вездесущая едкая и соленая вонь потеющих сервиторов.
Я согнул руку, чувствуя, как при этом мягко загудели движущиеся кабели и псевдомускулы доспеха. Папирусные свитки обернуты вокруг сочленений брони, на них изящным руническим шрифтом перечислены подробности битв, которые я и без того никогда не забуду. Этот материал изготавливается прямо на борту «Крестоносца» слугами, передающими технологию его изготовления из поколения в поколение. Каждая роль на корабле жизненно важна. Каждая обязанность по-своему почетна.
Мой табард белее выбеленной солнцем кости и составляет резкий контраст с угольно-черным доспехом. На груди я с гордостью ношу геральдический крест, там, где Астартес из меньших орденов носят аквилу Императора. Мы не носим Его символа. Мы сами — Его символ.
Пальцы дернулись, когда перчатка доспеха с щелчком встала на место. Это было не намеренно — всего лишь нервный спазм, болевой ответ. Навязчивая, но знакомая прохлада окутала предплечье, когда острие нервного сцепления перчатки вошло в запястье, чтобы соединиться с костями и настоящими мускулами.
Я сжал облаченную в черный керамит руку в кулак, а затем разжал ее. Каждый палец сгибался так, словно нажимал на курок. Оружейный сервитор, довольный выполненной работой, отступил, чтобы принести вторую перчатку.
Мои братья проходят через те же ритуалы проверки и перепроверки. Странное чувство беспокоит меня, но я отказываюсь ему верить. Сейчас я смотрю на них и мне кажется, что мы в последний раз проходим через этот ритуал вместе.
Я буду не единственным, кто погибнет на Армагеддоне.
Артарион, Приам, Кадор, Неровар и Бастилан. Мы — рыцари отряда Гримальда.
В венах Кадора течет благословенная кровь Рогала Дорна, и это большая честь. Его лицо иссечено шрамами, а тело стало наполовину механическим из-за множества тяжелейших ран. Он старше меня, намного старше. Он многие десятилетия служил в братстве меча и был освобожден со всеми почестями, когда его возраст и количество имплантатов взяли свое.
Приам — восходящее светило на фоне сумерек Кадора. Он нескромен и отлично знает о своих достоинствах, как и многие юные воины. Без тени смирения его триумфальный рев звучит на поле битвы, отдавая хвастовством. Он называет себя мастером клинка. Впрочем, в этом он не ошибается.
Артарион — это… Артарион. Моя тень, как и я сам — его тень. Среди наших рыцарей редко случается, чтобы кто-то не заботился о собственной славе, но Артарион — мой знаменосец. Он шутит, что делает это только для того, чтобы показать врагу, где именно я нахожусь, и показать им цель. Страшная рана, изуродовавшая его лицо, была результатом снайперского выстрела, который предназначался мне. Каждый раз, когда мы отправляемся на войну, я снова и снова вспоминаю это.
Неровар — новичок среди нас. Ему принадлежит сомнительная честь быть единственным рыцарем, которого я выбрал лично. Необходимо, чтобы в отряде был апотекарий. Во время испытаний Неровар впечатлил меня своим спокойствием и выдержкой. Как раз сейчас он складывает свой нартециум. Сосредоточенно сузив голубые глаза, он проверяет остроту хирургических лезвий и лазерных резаков. Когда он включает редуктор, раздается тошнотворный звук, похожий на «клак»! Даритель милосердной смерти, извлекатель геносемени — его прокалывающие части с щелчком появляются из гнезд, а затем убираются со зловещей неспешностью.
И наконец, Бастилан. Лучший и незаметнейший из нас. Лидер, но не командир; вдохновляющий своим присутствием, но при этом не стратег — вечный сержант. Он всегда говорит, что именно такой роли он и жаждет. Я молюсь, чтобы это было правдой. Потому что, даже если он нас обманывает, он чересчур хорошо прячет эту ложь в глубине своих темных глаз.
Именно он говорит со мной сейчас. И его слова заставляют меня похолодеть.
— До меня дошли слухи от Герайнта и Логрейна из братства меча, — говорит он, осторожно подбирая слова. — Будто бы верховный маршал собирается поставить тебя во главе Крестового Похода.
На мгновение все застыли на месте.
Небеса над Армагеддоном были мешаниной темно-серого и серовато-желтого. Жители планеты привыкли к покрову из серых облаков, а в сезоны бурь от кислотных дождей людей защищали стены ульев.
Вокруг каждого города-улья обширные пространства были очищены и либо залиты рокритом, либо просто выровнены бульдозерами. Дождь обрушивался на очищенные пространства вокруг улья Гадес, оставляя блестящие капли на пустотных щитах, защищавших город. По всему миру небеса были в смятении, на погоду губительно действовали атмосферные волнения, вызванные бесчисленными кораблями, каждый день пронзавшими облачный покров.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});