пишет —Моя безбожная Россия, Священная моя страна...».
Для поздравительного номера газеты были выбраны именно такие стихи:
О России петь — что весну встречать, Что невесту ждать, что утешить мать...
Противоположное мнение об автобиографических поэмах высказал критик газеты «Руль». Отмечая двадцатилетие творческой деятельности поэта рецензией, автор, подписавшийся «Б. К.», увидел «словесные явства» (так!), «затейливые рифмы», остроумие Северянина. Но «в искусную форму облекает Игорь Северянин нестерпимую банальность...Он поверхностен и развязен, и тон куплетиста, которым он говорит, ещё более усиливает то впечатление, что перед нами в его лице нет личности. Вот почему, рассказывая свою биографию, он вынимает из неё всякую серьёзность... Его автобиография сама по себе, впрочем, занятна», — соглашается критик.
К этому времени Северянин опубликовал серию очерков о своих встречах с Константином Фофановым, Фёдором Сологубом, Валерием Брюсовым, Иваном Игнатьевым и планировал выпустить книгу «Спутники Солнца: Статьи об искусстве», посвящённую поэтам, своим современникам. В беседе с журналистом он рассказывал: «Пишу стихи, статьи, воспоминания... Работаю, между прочим, всегда осенью и зимою. А летом почти ничего не пишу». Постепенно тематический круг расширялся и складывалась «проза поэта» — воспоминания и очерки: «Моя первая встреча с Буниным», «Визит полпреда», «Гроза в Герцеговине», «Заметки о Маяковском». Северянин подготовил их к печати в 1931 году под названием «Уснувшие весны: Критика. Мемуары. Скитания» (Eesti, Toila, 1931. Т. 28), но издание не состоялось.
Воспоминания поэтов представляют совершенно особый вид мемуарной литературы. В них в разной степени, но неизбежно отражается присущее лирической поэзии сближение, иногда до полного отождествления, правды жизни и правды творчества: «жизнь и поэзия — одно!» В то же время опыт «самопридумывания», преображения реальности, полученный при создании поэтического образа, существенно влиял на прозаические произведения избранных нами «мемуарников». Сопоставляя тексты, разные по жанрам и времени написания, можно проследить истоки некоторых на первый взгляд случайных, несправедливых, мистифицирующих суждений и оценок, которые привели Игоря Северянина и Георгия Иванова на грань «мемуарной дуэли».
Основные разногласия были связаны с интерпретацией краткого и бурного сотрудничества Георгия Иванова с группой эгофутуристов Игоря Северянина. Впечатления и факты изложены поэтами по-разному в лирических посланиях и воспоминаниях. К моменту знакомства в мае 1911 года Игорь Северянин, который был на семь лет старше Георгия Иванова, опубликовал около тридцати стихотворных брошюр, получил одобрительные отзывы и поэтические послания Константина Фофанова и критическое замечание самого Льва Толстого по поводу «Хабанеры II». Георгий Иванов тогда учился во 2-м Петербургском кадетском корпусе и дебютировал как поэт.
Эти факты не сразу стали материалом для дискуссий. Впервые об этом периоде Игорь Северянин напоминал читателям в 1924 году, в рецензии «“Успехи Жоржа” (“Сады” Георгия Иванова)»: «В мае 1911 года пришёл ко мне познакомиться юный кадетик — начинающий поэт. <...> Был он тоненький, щупленький. Держался скромно и почтительно, выражал свой восторг перед моим творчеством, спрашивал, читая свои стихи, как они мне нравятся». Далее в мемуарной по сути рецензии Игорь Северянин отмечал в стихах Иванова «кое-что своё, свежее и приятное», схожее со «стихами новоявленной поэтессы» Анны Ахматовой.
Вполне объективно изложено и дальнейшее: «Принял молодого человека я по своему обыкновению радушно, и он стал частенько у меня бывать. При ближайшем тщательном ознакомлении с его поэтическими опытами я пришёл к заключению, что кадетик, как я и думал, далеко не бездарен, а наоборот, обладатель интересного таланта».
Без тени раздражения вспоминает поэт: «...решил основать в России “Академию Эго-футуризма”, и мой милый мальчуган принял в ней живейшее участие, вступив в её ректорат. Всего в нём было четверо: я, Иванов, Арельский и Олимпов, сын уже покойного в то время Фофанова».
Говоря о книге Георгия Иванова «Сады» как о книге мудрого поэта, Северянин восклицал: «О, милый Жорж, как я рад вашим успехам!» И повторял слова своего ответного сонета: «Я помню вас. Вы нежный и простой...»
Отметим, что рецензия появилась раньше, чем начали печататься воспоминания Георгия Иванова из цикла «Китайские тени» в парижском «Звене» в июне 1924 года и, следовательно, не имела полемической цели. Кроме того, Игорь Северянин был в 1922—1923 годах сосредоточен на создании автобиографических ром'анов в стихах «Падучая стремнина», «Колокола собора чувств», «Роса оранжевого часа».
Заглавие цикла мемуарных очерков «Китайские тени», как считал Вадим Крейд, возможно заимствовано у А. Н. Толстого, опубликовавшего сборник «Китайские тени». Однако близкий образ, связанный с китайским театром и относящийся непосредственно к мемуарам, находим в стихах самого Георгия Иванова из книги «Сады» (1921):
Как разрисованные веера, Вы раскрываете воспоминанья...
Северянин сравнивал воспоминания с «уснувшими вёснами», и, надо признать, не преуспел в этом жанре. В заметке «Шепелявая тень» он пытался всерьёз по пунктам опровергать беллетризованные, рассчитанные на широкий круг читателей повествования Георгия Иванова.
Полемика возникла в 1927 году после заключительных публикаций цикла «Китайские тени», где речь шла об Игоре Северянине и его круге в интерпретации Иванова. Впрочем, Северянина могло неприятно удивить отсутствие его имени в первых главах и заявление автора о том, что годом его вступления в литературу был конец 1912-го, вступление в «Цех поэтов», а не период эгофутуризма. Георгий Иванов писал: «В начале 1911 года, когда Игорь Северянин из своего знаменитого четверостишия — Я, гений Игорь Северянин...— мог с лёгким сердцем (что он и делал на все лады) “утверждать” только содержимое первой строчки, ибо победой упиваться было пока