задушили. Комок застрял в моем горле, и я подавилась».
– Страшный голос, который заставляет мышей прятаться… – прошептала Полли задумчиво. – Страшный голос… голос…
На ум пришли бронзовые вещатели, по которым сообщают о приближении бури, но ближайший находится на Блошином маяке на берегу канала, в то время как речь в загадке, несомненно, шла о мосте, но здесь ведь совсем ничего нет, кроме харчевни, станции и рельсов…
И тут Полли осенило. Ну разумеется!
– Что-то синее со страшным «голосом». Что в этой дыре под названием «Тремпл-Толл» есть синее, чего боятся… «мыши»?
Зубная Фея спустилась на землю, спрятала крылья в кофр-ранец и, оглядевшись по сторонам, двинулась к громадному сугробу, стоявшему напротив трамвайной станции.
Пост констебля, расположившийся у ограждения моста, подходил под условия загадки полностью: прежде тумба была синей, а ее вой заставлял шушерников забиваться в норы.
Зачем Зои Гримм указала ей на нее? Если это и ловушка, то в чем именно она заключается?
Покинутый пост констебля не выглядел хоть сколько-нибудь угрожающе. Полли не знала, что именно произошло с этой тумбой: четыре ржавые, дырявые трубы, обгоревшие, черные от копоти стенки, висящая на одной петле дверца, от надписи «Полиция» остались лишь «о», «л» и «я».
Полли заглянула за перила моста, пристально изучила ближайшие к тумбе футы снега, но скрытых ловушек так и не обнаружила. Положив ладонь на рукоять гарпунного пистолета, висевшего в кобуре на бедре, она взялась за осмотр самой тумбы. Заглянула в ящик…
«Комок застрял в моем горле, и я подавилась».
– Проверим, что это за комок…
Совать руки в трубы было рискованно – вдруг коварная мисс Гримм спрятала в одной из них мышеловку или что похуже.
Полли поочередно проверила каждое «горло», прежде простучав их. Мышеловки не было, но в нижней левой трубе обнаружилось кое-что другое.
Осторожно достав из раструба конверт, Полли развернула его.
– Ну конечно, – проворчала она. – Этого стоило ожидать…
В письме была очередная загадка:
«Я – урод: одна рука длиннее другой. У меня нет пальцев, но все понимают, куда я указываю. Жонглирую дюжиной шариков, но они недвижимы.
А живу я на ногте каменного пальца и каждый день слушаю людские пересуды да скрежещущее пение старых китов».
Прочитав загадку, Полли тряхнула головой. Какая-то белиберда… Что это еще за цирковой жонглер-уродец?
«Может, речь идет о «Цирке мадам Д.Оже? Или о каком-то уличном балагане? Или… нет!»
Она оборвала себя, понимая, что ее мысли двигаются в неверном направлении. Предыдущая загадка несла в себе иносказательность. Нужно просто понять, что это за «урод». Что о нем известно?
«Одна рука у него короче другой, и все понимают, на что он указывает… указывает…»
– Ясно! – воскликнула Полли. – Это буквально указатель. С этим понятно, попытаемся для начала разгадать, где он находится…
«А живу я на ногте каменного пальца и каждый день слушаю людские пересуды да скрежещущее пение старых китов…»
Внимание Полли зацепилось за слово «китов», и перед глазами у нее тут же предстали район Набережных и берег Пыльного моря. Но ведь похождения Зои Гримм до сих пор ограничивались границами Тремпл-Толл – вряд ли кит смог бы заплыть в канал и уж тем более сомнительно, что ему захотелось бы здесь петь. Нет, это что-то другое… Киты… киты…
И тут ее осенило! Это не киты, а «киты»! Что в Тремпл-Толл порой сравнивают с китами? Подумать только, как все очевидно! Речь ведь идет о дирижаблях!
Мысли устремились в полет: как только Полли подумала о дирижаблях, отгадки потянулись по цепочке. В загадке, вне всяких сомнений, подразумевалась станция дирижаблей в Тремпл-Толл. Но вот какая? Их здесь всего три: «Чемоданная площадь», «Парк Элмз» и «Площадь Неми-Дрё». «Парк Элмз» точно не подходит, поскольку там швартуется лишь один дирижабль-кит, в то время как речь в загадке шла именно о «китах». Остаются «Чемоданная площадь» и «Площадь Неми-Дрё».
Как там говорилось? «А живу я на ногте каменного пальца и каждый день слушаю людские пересуды да скрежещущее пение старых китов…»
– Вот оно! «Слушаю людские пересуды». Если речь идет не о сплетниках из редакции «Сплетни», то о чем же еще?! А значит…
…Зубная Фея была на площади Неми-Дрё уже через десять минут. Опустившись на крышу здания редакции, она сложила крылья и достала из кармана лётной куртки бинокль.
– Где же ты прячешься, урод-указатель?
Она обвела взглядом всю площадь, отдельное внимание уделила столбам-указателям трамвайной станции и станции дирижаблей.
Полли забубнила:
– Две руки – одна короче другой, жонглирую шариками, которые остаются на месте…
Эти шарики загнали ее в тупик. Что еще за шарики? Указатель, жонглирующий шариками…
Полли перевела бинокль на диспетчерскую рубку и вгляделась в погодную вышку. На ней не было никаких «шариков» – лишь шпили, анемометры, улавливатели гроз, туманные и дождевые датчики. Нет, это не то…
– Жонглирую шариками… шариками… Дело ведь не в шариках, – едва слышно проговорила она. – Дело в их количестве… Почему именно дюжина?
И тут внезапно все встало на свои места. Полли поразилась, насколько ответ очевиден.
– Я должна была догадаться сразу! – укорила она себя. –Две руки, и одна при этом короче другой… дюжина шариков, которые недвижимы… «Руки» – это же стрелки! А «дюжина недвижимых шариков» – это двенадцать цифр!
Полли направила бинокль на столб с часами на станции дирижаблей.
– «А живу я на ногте каменного пальца…» Столб чугунный, а не каменный и…
Догадка посетила Полли в тот же миг, как над площадью раздался звон, и она стремительно перевела бинокль на часовую башню. Главные часы Тремпл-Толл…
Часовая башня и правда походила на палец, торчащий над крышами домов. А ноготь у этого пальца был, само собой, циферблатом.
Уняв нервную дрожь в пальцах, Зубная Фея спрятала бинокль и поднялась в воздух. Пронесшись над площадью, она опустилась на карниз у циферблата. В вечернюю темноту сквозь прорези цифр лился рыжий свет, минутная стрелка с гулом переместилась, а часовая…
Очередное послание обнаружилось здесь же – записка была привязана бечевкой к часовой стрелке. Отвязав конверт, Зубная Фея вернулась на крышу редакции и зажгла «штурм-фитиль».
Развернув конверт, она обнаружила еще одну загадка. Игра продолжалась…
«Я был здесь, но уже я там. Каждый день я ем заячий суп, но мои зубы жуют бумагу. Я глотаю саквояжников, а выплевываю башенников. Они бурчат у меня в животе и