«Нашла. Она осталась в Белых горах». – Цветанка тоже перескочила на берег, стараясь не поворачиваться к Серебрице задом. Кто знает, какие шутки могли взбрести в голову серебристой волчице?
«Вот видишь, я была права. – Серебрица смотрела на Цветанку без усмешки. – Так значит, ты свободна сейчас?»
«Нет, – отрезала Цветанка. – К старому возврата нет. Что было, то прошло, быльём поросло».
Зелёные глаза Серебрицы холодно сузились в недобрый прищур.
«Любопытно, любопытно…»
Она зашагала вокруг Цветанки, а та поворачивалась, стараясь не показывать тыл и ожидая подвоха. О Нежане она молчала, оберегая её, а чтоб перевести разговор в другое русло, спросила:
«Что припадки? Не беспокоят тебя?»
«Не беспокоят, – ответила Серебрица. – Благодаря твоему ожерелью. Ладно, вижу, ты не рада мне… Прощай».
Они расстались напряжённо, с недосказанностью за плечами. Вернувшись домой – избушку-зимовье она теперь считала своим домом – Цветанка постаралась оставить за порогом призрак этой встречи. С улыбкой поцеловав Нежану в лоб и в глаза, она спросила:
– Ну как, дитё наружу ещё не просится?
– Ты каждый день меня спрашиваешь, – засмеялась та. – Смотри-ка лучше, что я для тебя сделала!
Цветанку ждал подарок – новая рубашка, вышитая по вороту, рукавам и подолу красными, синими и жёлтыми нитками, а также нарядный кушак. Вышивка золотой нитью и бисером на нём показалась Цветанке знакомой, а кафтан Нежаны стал на пядь короче.
– Это что же, ты пояс из своего подола сделала? Ну вот, такой красивый кафтан испортила, – шутливо нахмурилась воровка.
Глаза Нежаны вдруг набрякли огромными слезинками. Сверкая ими, как каплями жидкого хрусталя, она проговорила дрожащим на грани рыдания голосом:
– Значит, тебе не нравится?
– Почему не нравится? – удивилась Цветанка, озадаченная внезапной сменой её настроения.
Она не узнавала Нежану: ещё мгновение назад та сияла довольством, и вдруг – будто ручку в ней какую-то повернули, открывающую поток слёз… А Нежана махнула рукой и села к столу, вытирая глаза.
– Ну, если тебе не нравится, сожгу всё в печке, – пробормотала она, горько всхлипнув.
Воровка еле успела спасти кропотливую работу нескольких дней, которую Нежана в каком-то болезненном порыве хотела действительно кинуть в топку.
– Ладушка, ты чего? – недоуменно спросила она, выхватив у девушки из рук рубашку с кушаком. – Люб мне твой подарок, зачем же в печку-то сразу? Вот ведь… Сидела столько, корпела, шила, старалась – и на тебе! В печку!
– А коли люб, так почему бы прямо так и не сказать? – надулась Нежана, всё ещё роняя слезинки. – Я с каждым стежочком каждый день свой, проведённый без тебя, вспоминала, все думы о тебе перебирала, всю радость свою от соединения нашего в узор вкладывала… А ты… «Кафтан испортила!» Как будто других слов нет…
– Ну… правда ведь с подолом красивее он был, – сказала Цветанка.
И тут же пожалела, что ляпнула это: Нежана закрыла лицо руками.
– Да дался тебе этот кафтан! – горько заплакала она. – Я хотела… чтоб и ты… красиво одет был… Порадовать тебя хотела… С любовью к тебе вышивала… А по низу у кафтана вышивка золотом идёт, золотых же ниток негде взять было… А я хотела, чтоб кушак у тебя непременно золотом шит был… Вот и отрезала! А ты…
Дальнейшие слова утонули в потоке всхлипов. Чтоб пресечь все попытки Нежаны уничтожить свою работу, Цветанка тут же надела обновки, а потом присела рядом, обняла её вздрагивавшие плечи.
– Нежанушка, да с чего ты взяла, что не по нраву мне пришлись вещи эти? Умница ты, мастерица… А одёжу, твоими руками шитую, мне носить радостно. Каждый стежок расцеловать хочется!
– Да ну тебя, – заслонив рукой заплаканные глаза, отвернулась Нежана. – Утешать да льстить мне незачем уж… Первое слово дороже второго. Что у тебя сразу с уст сорвалось, то и правда, а всё, что после сказано – это ты мне в угоду говоришь…
Цветанка чуть не зарычала. Убалтывать и утешать обиженных и плачущих девиц она умела, через многое пройдя с Дарёной, но сидящий внутри неё зверь был гораздо менее терпелив к женским «заскокам».
– Знаешь, что, ладушка? – проговорила она, дрогнув ноздрями. – Верить мне или нет – дело твоё. Ты уж на правду не обижайся, но придётся мне её сказать: ты меня совсем не знаешь. Все эти годы ты не меня любила, а образ мой, который сама и выдумала. А на самом деле я – ветрогон, врун, бабник, вор и убийца, а с прошлой осени – ещё и Марушин пёс ко всему вдобавок. И… девка, которую к парням совсем не тянет. Как тебе такой набор?
С застывшей на лице мраморно-бледной маской потрясения Нежана медленно поднялась и, пошатываясь, пошла к лежанке. Цветанка ощутила ледяную волну раскаяния, прокатившуюся по нутру, широкий язык которой словно слизнул горькое ожесточение сердца. Нежана села на край лежанки, бессильно уронив руки на колени. По её щекам катились слёзы.
– Нежанушка, прости, – покаянно зашептала Цветанка, присаживаясь у её колен и накрывая её руки своими. – Перегнул палку… Врун, вор и убийца, теперь вот ещё и тебя до слёз довёл… Типун мне на язык.
– Как ты можешь, Заинька… – печально коснулся её слуха тихий голос Нежаны. – Как ты можешь говорить так? Откуда тебе знать, что я чувствую и как люблю тебя?
– Ладушка, ну правда ведь, – стараясь хотя бы голосом смягчать горькие слова, осторожно гнула своё Цветанка. – Мы и виделись-то с тобой всего несколько раз тогда… Много ли ты успела обо мне узнать? А потом… Столько всего было… Ты б ужаснулась, коли б я всё порассказал.
Она запиналась, не зная, как лучше о себе говорить: нутро требовало мужского рода, а природа обязывала её к женскому. Это злило её, язвило досадой на саму себя… Вечная двойственность, от которой она безмерно устала.
– Зайчик, а любви порой и одного взгляда бывает достаточно, – с мягкой, укоризненной грустью улыбнулась Нежана, а в её глазах всё ещё стояли перламутровые слёзы. – Люблю я тебя любым… вором, убийцей… Бабником. Девицей.
Её тонкие, чуть шершавые от уколов об иголку пальцы прохладно коснулись щеки Цветанки. Воровка с закрытыми глазами впитывала всем сердцем нежность, которая, казалось, смягчала и укрощала зверя в ней. И всё же она не могла до конца поверить в эту любовь и принять её – вернее, не считала себя достойной такого светлого дара.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});