4 сентября разыгрался шторм. Уже накануне мотоботы не смогли разгрузиться у Мысхако из-за сильного наката, а в тот день мы и не пытались их туда посылать. Но в Геленджикской бухте (благо погода нелетная - разведчики не появятся) провели тактическое учение с высадкой десантных подразделений на различные участки берега. На некоторые катера внезапно давалась вводная высадить бойцов не на пляж, а на Каменную или Городскую пристань и тотчас же от нее отойти. Командиры, разумеется, поняли, что это - не просто так и надо быть готовыми выбрасывать десантников на портовые причалы.
Только такими намеками и можно было пока помочь участникам операции поконкретнее представить вероятные условия высадки.
А береговым артиллеристам, которым необходимо было заранее пристрелять определенные рубежи и цели, эта задача формулировалась как подготовка к инспекторским стрельбам. Такое объяснение вполне годилось: старшие начальники проверяли нашу береговую оборону не раз, причем всегда огонь открывался по каким-нибудь целям в районе Новороссийска.
За последние дни Михаил Семенович Малахов принял в свое хозяйство еще две 122-миллиметровые пушечные батареи. Орудия были полевые, но личный состав корабельный - командоры с линкора и крейсеров. Некоторые батареи Солуянова незаметно передвинулись на новые позиции, поближе к порту. Как и в феврале, штаб артиллерии подготовил для десантных частей специальные корпосты.
Высадка в Новороссийске с самого начала представлялась заманчивой и выгодной в значительной мере потому, что здесь десант могла непрерывно поддерживать артиллерия, прочно стоящая на твердой земле, - наши береговые батареи. А к ним прибавлялась теперь могучая, значительно превосходящая их по своей мощи огневая сила, выделенная 18-й армией и фронтом.
Непосредственно поддерживать десант должны были 213 береговых и полевых орудий калибром до 203 миллиметров. Каждый из трех десантных отрядов поддерживался особой группой батарей. А всего на подступах к Новороссийску было сосредоточено более восьмисот орудий и минометов. Сверх того фронт передал в распоряжение 18-й армии пять полков катюш и бригаду тяжелых реактивных установок, которые предназначались для подавления вражеских узлов сопротивления.
Общее количество огневых средств, стянутых, чтобы взломать правый фланг Голубой линии, может показаться не таким уж большим, если сравнивать с наступательными операциями позднейшего периода. Однако тогда такая их концентрация была, во всяком случае на юге, еще необычной. Могли ли мы мечтать о чем-либо подобном год назад?
Артиллерией 18-й армии командовал генерал-майор Георгий Спиридонович Кариофилли. Он и Малахов, давно уже знакомые, вместе увлеченно работали над схемами огня. Очень тщательно разрабатывался порядок артиллерийской поддержки каждой десантной части, взаимодействие артиллерии с каждым отрядом кораблей. При этом было заранее решено: общее руководство всей поддерживающей десант артиллерией - и армейской, и нашей базовой - сосредоточивается в руках генерала Кариофилли, но действует она по плану командира высадки.
Старшие артиллерийские командиры, естественно, принадлежали к числу лиц, осведомленных раньше многих других об общем замысле и деталях операции. По решению командующего фронтом артиллеристы приступили к разрушению некоторых оборонительных сооружений противника еще за две недели до десанта. Делали это осторожно, не выходя за рамки обычного режима методического огня, к которому немцы привыкли, причем по целям в районе Южной Озерейки выпускалось снарядов больше, чем по новороссийским. Командующий артиллерией ставил на каждый день соответствующие задачи отдельным батареям.
Кариофилли, как и Малахов, знал о задуманной торпедной атаке по неприятельским укреплениям и огневым точкам у уреза воды. Оба они лучше чем кто-либо представляли, что артподготовка высадки не сметет все преграды на пути десанта, и к намерению продублировать, где можно, артиллерийский удар торпедным относились без ревности, без обиды за своего могучего бога войны.
5 сентября командиры частей, участвующих в десанте и поддерживающих его пехотинцы, моряки, артиллеристы, авиаторы, - в первый раз были собраны штабом армии и штабом высадки. Совещание открывает К. Н. Леселидзе, а затем мы ведем его совместно - каждый по своим вопросам. Присутствующие командиры (и пока только они) уже знают свою задачу в полном объеме. 3 сентября я подписал боевой приказ No 1, где указывались порядок и последовательность всех действий от посадки войск на суда до прорыва в порт и высадки. Дальнейшие задачи каждой высадившейся части определяются приказом командарма.
Мы проверяем, правильно ли все понято. Разговор идет сугубо деловой, а настроение у всех - приподнятое, какое-то праздничное. В глазах читается вопрос, которого никто не смеет задать вслух: Когда? Но это не было еще известно и мне. Да, вероятно, и командарму Леселидзе.
Заканчивается совещание у развернутого на полу - стены для него не хватило бы - брезентового полотнища с крупномасштабным планом Новороссийского порта и прилегающих кварталов. Здесь обозначены пристани, здания на набережной и другие ориентиры по фронту высадки, затонувшие у причалов корабли, места, где мы надеялись пробить в молах добавочные проходы. И конечно, все разведанные немецкие доты, заграждения, опорные пункты обороны.
Морякам порт знаком. Но никаких схем высадки на руки не выдавалось, тем более заранее. И мы дали командирам постоять над этим брезентом сколько захочется, чтобы в памяти зримо запечатлелось, как вести корабли, прорвавшись в порт, где высаживать десантников, как маневрировать потом. Те, кому предстояло не высаживать, а высаживаться, запоминали взаиморасположение пристаней и приметных зданий, дворов, улиц.
День спустя мы провели с командирами десантных отрядов и групп, а также командирами головных катеров рекогносцировку с гребня Маркотхского хребта. Поехали в державшую там фронт 318-ю дивизию, поднялись с проводником на передовой наблюдательный пункт и увидели Новороссийск и его порт, огражденный гранитными молами, словно с птичьего полета. Не сбоку, как с Пеная или Дооба, а почти прямо перед собой.
Даже без бинокля различались косые трубы Ташкента, сидящего на грунте у Элеваторной пристани, памятная выбоина в Западном молу, полуразрушенное здание нашего штаба... Первый раз за год я снова видел все это так отчетливо и ощущал какую-то раздвоенность: любая деталь - до боли знакома, а порт в целом, неестественно пустой, мертвый, казался чужим.
Дав участникам рекогносцировки присмотреться - под рукой имелась и необходимая оптика, - начал опрашивать:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});