— Не удалось узнать ни как, ни куда, ни вобще… Даже её мать — и та ничего не знает.
— Да что ж случилось-то? Вера уже трижды за вечер наведывалась, места себе не находит… Вскоростях обратно будет…
— Я щас сам к ней пройду. А вы идите в хату, не ждите.
Возвратился Ванько через час-полтора. В передней, служившей одновременно и прихожей, и кухней, и столовой неярко светила керосиновая лампа, укрепленная на стене.
— Я уж заждалась… — Мать отложила стирку, затеянную наскоро, в тазике. — Думаю, не случилось ли чего.
— С тёть Верой? Да нет, обошлось малыми слезами. Сперва задержался с нею, пока малость успокоил, потом ещё с Федей постояли, — объяснил Ванько долгое отсутствие. — А Тамара, уже уснула?
— Я с вечера нагрела воды в двухведёрной кастрюле, думала, ты помоешься, как придёшь, да предложила ей. Моется зараз в моей комнате. — Села рядом на лавку. — Ещё токо жить начала, а уже такое несчастье свалилось!.. За что, господи!..
— Плакала?
— Мы обе наплакались… Насилу успокоила. А как же ты с Верой-то, что ей сказал?
— Ой, — тяжело вздохнул сын. — Не в моих правилах, но пришлось немного приврать…
— Тёть Гаша! — позвали из-за двери.
— Подожди, сынок, — подхватилась мать. — Уже, видать, помылась. Сходи-ка пока за водой, а то вёдра порожние.
Вернувшись через некоторое время с полными ведрами и не застав купальщицы, кивнул в сторону двери:
— Всё ещё моется?
— Спать уложила. Еле на ногах держится, сердешная. Идём, вынесешь ванну.
В материной стальне запах хозяйственного мыла сдабривался тонким ароматом мёда от самодельной восковой свечки (Деда наделил ими навестивших его перед отъездом ребят). Колеблющегося язычка её с трудом хватало, чтобы выделить из темени старинную икону в углу (на которую Ванько не помнил, чтобы мать когда-либо крестилась), большую деревянную рамку с карточками родственников на стене да озеро с лебедями, грубо намалёванными на коврике вдоль кровати. Здесь, прибившись к стенке, размеренно посапывала Тамара. Когда звякнула поднятая Ваньком вместительная жестяная ванна, она на секунду испуганно размежила веки, придавила выкат просторной ночной сорочки и тут же снова впала в забытье.
— Так как же ты объяснил Вере? — вернулась к прерванному разговору Никитична, когда сын зашёл в комнату.
— Иду по улице, а тут и они с Федей навстречу, — начал тот с самого начала. — Ну, сразу, конечно, в слёзы…
— Я забыла тебя предупредить, у неё ведь сердце никудышное, надо бы как-то…
— Так разве ж я не знаю!.. Потому и пришлось поискать подходящее объяснение. — Он стащил рубашку, сел, стал разуваться. — Нет, я честно признался, что с Андрюшкой не виделся, тут никуда не денешься. Что и он, и Марта куда-то пропали. Но это не значит, говорю, что с ними случилось несчастье. Мать, мол, считает, что их похитили партизанские подпольщики. Вернее, им нужна была только Марта, но так как они оказались вместе — она вышла из дому проводить гостя — то прихватили заодно и Андрея. Зачем? Чтоб обменять на какие-нибудь важные сведения. Её мать работает ведь в комендатуре и знает многие немецкие секреты. Мам, слей мне над тазиком…
— Коли так, то Андрюшку отпустят. — Мать приняла версию за чистую монету. Набрала в ковшик воды из кастрюли и помогла сыну ополоснуться по пояс. — А дочку она и сама выкупит.
— Конешно, куда ж она денется! Только, мам, всё это — не для чужих ушей! — предупредил Ванько.
Об остальных злоключениях порассказала Тамара, и мать, видя, что его одолевает зевота, вопросов больше не задавала.
Засыпая, Ванько слышал, как она продолжила хлюпаться в тазу. Проснулся чуть свет оттого, что мать, уже тепло одетая, присела на край кровати.
— Решила сбегать к Моте, — пояснила. — Заберу мальчишку, а то, не дай бог, станут искать, ходить по хатам… Соседи знают, что она бездетная, а тут вдруг дитё.
— Мы тоже договорились утречком смотаться в станицу — узнать, как там и что.
— Она мне говорила. Будьте осторожны, не попадитесь сами!
— Всё будет нормально.
— Напомнишь ей подоить корову. А на завтрак разогреете борщ, он в сенцах. Я побежала!
Лежать расхотелось. Светало, и Ванько встал. Выходя во двор, глянул в неприкрытую дверь: Тамара ещё спала. На белизне сорочки явственно темнел рубец от плётки — через всю тыльную сторону ладошки. Такая же отметина осталась и на одной из грудей, видневшейся из-под выката…
Туман, привязанный, лежал рядом с будкой, преданно глядя на хозяина, виляя хвостом. Почесав ему за ухом, прошёл за сарай, где находились турник, гири, «пара» от узкоколейки, служившая штангой. Делая утреннюю разминку, услышал, как пёс раза два брехнул, тут же приветливо скульнул и громыхнул цепью: сюда пожаловал кто-то из знакомых.
Пожаловаших было трое.
— Мы все так переживали! — словно извиняясь за ранний визит, а также подавая указательный палец для приветствия, сказал Миша. — Думали, с тобой что приключилось.
— Вчера перед вечером, — уточнил Борис и прибавил: — Хотели отправляться на розыски.
— А я, вообще-то, был уверен, что с тобой ничего случиться не могло! — здороваясь за руку, высказал свою точку зрения Федя.
— В этот раз обошлось. Но могло быть всяко…
Присели на лавочку под алычой, росшей в двух саженях от порога. Листва её, раскрашенная в яркие цвета, за ночь устлала землю вокруг пёстрым покрывалом.
Федя, в общих чертах рассказавший уже товарищам о вчерашних приключениях Ванька, только разжёг интерес, и тому пришлось начать всё с начала. Увлекшись, не заметили, как и рассвело. Уже под конец рассказа приоткрылась дверь, в сенях показалась и сама героиня, если можно так сказать о Тамаре. В тапках, материной кофте поверх своего, высохшего за остаток ночи, платья. Она, видно, не ожидала встретить так рано посторонних, смешалась под изучающе-любопытными взглядами и, кивнув «здрасьте», поспешно скрылась за дверью.
Ванько прошёл к ней, а ребята сменили место — уселись в отдалении на снопы из кукурузной бодылки.
— А она симпатичненькая, — поделился впечатлением Федя.
— Очень даже красивая! — уточнил Борис.
Мишка никак не высказался, поэтому ему был задан вопрос:
— А ты, Патронка, как её находишь?
— Я? — Пожал он плечами. — Не так, чтоб очень… но не очень, чтоб и так. А вобще, по сравнению с некоторыми, ничего.
Подошедший к ним Ванько достал из кармана обойму с пятью патронами, протянул ему:
— Тебе не терпелось глянуть — пожалуйста.
— Ух ты! Ну и ну! — загоревшимися глазами жадно впился в диковину он. — Патроны-то особенные!
— Чем же это они особенные? — Федя отделил один, повертел и отдал Борису. — Наши ничуть не хуже.