– Еще бы, – отозвался сквайр, попытавшись изобразить на своем лице подобие улыбки. „Господи, если бы кто-нибудь знал!” – с горечью подумал он.
18
– Я вам больше не нужен, сквайр? – обратился Мергатройд к Адаму. Гости давно уже разъехались, Адель и Оливия удалились в свои покои, в библиотеке оставался только Адам.
– Спасибо за все, Мергатройд. Больше ничего уже не потребуется. И еще раз благодарю за безупречное обслуживание. Вас и Эмму. Прошу передать ей мою благодарность.
Мергатройд, у которого не было ни малейшего желания выполнять просьбу сквайра, ответил:
– Конечно, сэр. Обязательно так и сделаю. И спасибо, сэр, большое спасибо.
Взяв с подноса, который держал перед ним дворецкий, бренди с содовой, Адам вышел из комнаты, где оставил Мергатройда наедине с его вечерними обязанностями по дому, по-дружески кивнув ему на прощание. Войдя через несколько минут к себе в спальню, Адам был приятно поражен, увидев весело потрескивающий в камине огонь. Он подошел поближе, чтобы полюбоваться пламенем. Став, по своему обыкновению, спиной к камину, он широко расставил длинные ноги, наслаждаясь шедшим от пламени теплом. Несколько рассеянным взором смотрел Адам перед собой: лицо его поражало своей серьезностью, рюмка в руке оставалась нетронутой – ему было не до бренди, голову его занимали совсем другие мысли.
В спальне сквайра царил спартанский дух, и в этом главную роль играл аскетизм обстановки: белые, ничем не украшенные стены, темные стропила, подчеркивавшие высоту потолка, голый полированный пол. Не считая темно-вишневых драпировок на окнах, а также портрета его отца в роскошной раме, висевшего над камином, в комнате не было никаких примет роскоши, обычно сопутствующей богатству. Скорее она напоминала временное жилище армейского офицера. Немногие хранившиеся здесь личные вещи: кисточки с ручками из слоновой кости на туалетном столике и письменные принадлежности на столе – казались разложенными с такой чисто армейской аккуратностью, словно сюда вот-вот должна нагрянуть строгая инспекция.
Единственной, пожалуй, уступкой комфорту было большое черное кожаное кресло, стоявшее подле камина. Хозяину комната, однако, нравилась именно своей простотой и строгостью. Как приятно было прийти сюда после утонченной роскоши комнат на нижних этажах! Только здесь и в библиотеке господствовало подлинно мужское начало, только здесь он мог отдыхать душой и телом – то была его святая святых, где можно сбросить с себя груз дневных забот, побыть одному, зная, что тебя не потревожат.
Но почему-то именно сегодня вечером спальня казалась ему чем-то чужеродным, от нее веяло холодом, несмотря на веселое пламя, бушевавшее в камине, несмотря на приятный свет, лившийся из старенькой керосиновой лампы, стоявшей на столике возле его узкой походной кровати. Раздраженно огляделся Адам по сторонам, брови его были нахмурены. Странное беспокойство неожиданно охватило его, и он принялся ходить из угла в угол – таким возбужденным он не помнил себя уже много лет. Он так и кипел от раздражения – и сам не знал почему. Ему вдруг снова сделалось чертовски жарко. Ослабив тугой узел бархатного галстука, он рывком почти сорвал его с шеи. И все это время он безостановочно шагал по спальне взад-вперед, взад-вперед. Прошло минут десять, когда, устав, он остановился перед камином; жадно схватив рюмку, он несколькими быстрыми глотками опорожнил ее.
Рассеянно проведя рукой по волосам, Адам оглядел спальню. Он чувствует себя заточенным в четырех стенах! Да, да, именно так, подумал Адам осуждающе. Он действительно пленник, по своей же собственной воле! Он горько усмехнулся. Но разве не сам он построил этот саркофаг? Теперь, казалось, стены готовы в любую минуту обрушиться на него и погрести под собой. Адам почувствовал удушье. Во что бы то ни стало ему необходимо вырваться отсюда. Бросившись к двери, он распахнул ее настежь. Вышел в полутемный коридор и стал быстро спускаться по лестнице. Вот и библиотека. Адам рванул дверь на себя. Комната была вся залита ярким лунным светом, так что даже не потребовалось зажигать лампу. Адам поспешил к шкафчику орехового дерева и, достав бренди, налил себе большую рюмку. Руки его дрожали. Он выпил свой бренди неразбавленным, в спешке пролив несколько капель на гофрированную манжету. Налил еще. Руки по-прежнему продолжали трястись мелкой дрожью, унять которую он был не в состоянии.
Облокотившись о шкафчик, Адам безуспешно пытался успокоить свои нервы. Через некоторое время дыхание Адама стало приходить в норму, сердце забилось спокойнее, подавленное настроение мало-помалу начало отступать. „В чем дело, – спросил он сам себя. – Почему сегодня вечером я так взволнован? И что со мной происходит? Господи! Откуда взялось такое отчаяние, такое чувство одиночества?”
Адам почувствовал: ему сейчас же необходимо с кем-нибудь поговорить по душам. С другом, который бы мог все понять. Но какие у него были друзья в этом безрадостном, Богом забытом месте? Оливия! Как это он мог забыть о ней! Оливия, конечно же, Оливия. Мудрая, способная к состраданию. Он сейчас же пойдет и переговорит с нею. Она наверняка выслушает рассказ обо всех его бедах – с пониманием и терпением. Нужно увидеться с Оливией сию же минуту. Да, сию же минуту.
Он быстро покинул библиотеку и, шагая через две ступеньки, устремился к комнате Оливии – сейчас в нем появилась новая энергия, смешанная с безмерным облегчением, вызванным предстоящим свиданием с тем, кого он считал своим единственным другом в этом громадном доме. Ощущение было такое, словно с его плеч свалится теперь тяжелая ноша. Сама мысль о беседе с Оливией действовала успокаивающе.
Он уже подходил к центральной лестничной площадке, когда часы, принадлежавшие еще его деду, пробили в холле полночь. Он тут же резко остановился.
– Идиот! – пробормотал он. – Разве можно в столь поздний час являться к ней в комнату? Да это просто неприлично. Такому поступку нет прощения. Да она скорей всего уже в постели и, наверное, спит. – Адам замедлил шаг, походка сразу потеряла былую упругость, плечи обмякли.
У порога своей спальни он замешкался: опираясь на ручку двери, он собирался уже войти, когда, помимо собственной воли, вдруг решился и пошел по коридору по направлению к комнате Оливии. Сила, которая влекла его туда, была гораздо мощнее, чем его слабые усилия ей сопротивляться. Из-под двери комнаты пробивалась узкая полоска света – настроение его мигом улучшилось. Он получил столь необходимый ему заряд храбрости. И собирался постучать в дверь, когда она сама вдруг приоткрылась и темный коридор озарила широкая полоса света. От его неожиданности и яркости Адам на миг почти ослеп. Через мгновение его взору предстала прислонившаяся к дверному косяку Оливия, освещенная лившимся из ее комнаты светом настольных ламп. Ее изящный силуэт казался почти эфемерным, но лица разглядеть он не мог, поскольку она оставалась в своей собственной тени.