Тем временем нескольких гостей, мужчин и женщин, обрядили в тонкие платья и туники и привязали к столбам в центре арены. Петроний махнул рукой, ударили в гонг – рабы открыли клетки, и мужчины выбрались на карачках на арену. Они щерились и рычали так натурально, как будто и вправду превратились в диких зверей. А потом ринулись в центр площадки и накинулись на привязанных к столбам «преступников».
Звери впивались клыками и сосали шеи своих жертв, срывали когтями одежду и отбрасывали в сторону. Они облизывали и кусали своих жертв везде, где только можно, а те кричали от якобы дикой боли, но вскоре стало ясно, что крики и визги вызваны совсем не поддельным экстазом. Наконец совершенно опустошенные в своем удовлетворении дикие звери распластались возле столбов, а обессиленных от удовольствия преступниц и преступников отвязали от столбов и унесли с арены.
Далее произошла замена, и все повторилось. Я наблюдал, как Лукан, выбравший для себя роль леопарда, чувственно истязал жену Пизона Атрию, в то время как сам Пизон в образе крокодила пускал слюни на тело жены одного из сенаторов. Мне со стороны показалось, что Пизон пускал слюни натурально, потому как давно хотел ее вот так поиметь.
Медленно, но верно очередь ожидающих выхода сокращалась, а те, кто закончил выступление, превратившись в зрителей, пили вино и наблюдали за действом на арене. Пламя факелов и свет полной луны – красный с белым – соперничали за главенство в освещении устроенных Петронием игр.
И вот наконец на арену вывели последних жертв. Среди них была Поппея, ее привязали к центральному столбу. Отон наблюдал за происходящим со стороны, причем он не был в числе гостей, которые обряжались в звериные шкуры. Другие «жертвы» в этом последнем раунде – престарелый сенатор, юная стройная рабыня, крепкого телосложения легионер и жена одного из сенаторов по имени Марцелла – меня не интересовали. Я видел только залитую серебряным светом Поппею, которая стояла у столба с высоко поднятой головой.
В этом раунде я был зверем, сидел в клетке и ждал, когда наконец прозвучит гонг. А потом я вышел, вернее, выбрался из клетки на четвереньках и медленно двинулся именно к этому столбу. Увидел ее гладкие, как у статуи, ступни. Поднялся, потянулся к ее шее, но не стал впиваться в нее зубами.
Я прикоснулся губами к ее коже, внутри меня что-то произошло – одна часть жаждала мести за то, что они с Отоном со мной сделали, а другая так же страстно жаждала повторить этот опыт. Поппея стояла неподвижно, никак на меня не реагировала – настоящая статуя, только теплая.
– Как ты посмела? – выдохнул я ей в ухо.
Она не ответила – будто и не слышала. Жестокосердная богиня. По условиям игры я мог позволить себе все, и я позволил – прижался к ней всем телом. Шкура льва мешала в полной мере прочувствовать все, что я хотел, но она была хорошим прикрытием. Я страстно целовал живот Поппеи, целовал ее бедра, целовал ее всю. Опьяненный телом жертвы, под конец я заставил себя отстраниться и жестом приказал одному из охотников убить ее на моих глазах.
– И на этом, мои дорогие друзья, наше истязание дикими зверями подошло к концу, – объявил Петроний, пока жертв отвязывали от столбов. – Но это не финал нашего празднества! Нет-нет, далее вы станете привилегированными свидетелями бракосочетаний, причем таких, на которых никто из вас не бывал и просто не мог присутствовать.
Он взмахнул рукой, и рабы вынесли в центр арены большой сундук и поставили его на песок. Петроний широким жестом поднял крышку и достал из сундука свадебную вуаль, а за ней цветы и кольцо. Я не мог поверить, что это происходит на самом деле; он направился ко мне.
– На сатурналиях нет ни мужчин, ни женщин, нет ни императора, ни рабов, ни девственниц, ни шлюх. Все переменчиво. И посему я приглашаю тебя стать невестой. – И он протянул мне вуаль. – А ты, Дорифор, станешь женихом этой прекрасной девушки.
Почему нет? Я надел огненно-красную вуаль и прошел всю церемонию, которую на правах хозяина провел Петроний, после чего нас с Дорифором сопроводили в небольшую палатку, где я визжал и стенал, как пресловутая девственница в первую брачную ночь.
Затем и другие гости прошли через подобную церемонию. Мужчины бракосочетались с мужчинами, женщины с женщинами, и уже состоявшие в браке женились и выходили замуж. Не знаю, что именно у них происходило после церемонии, но доносившиеся из палатки вскрики и стоны звучали очень даже натурально.
Я увидел у стола с напитками и легкими закусками Поппею с Отоном и решил к ним подойти. Подумал, что теперь-то уж они обмолвятся о той ночи. Но нет, они просто улыбались и ни слова об этом не сказали. Я закипал от ярости, мне безумно хотелось лишить их этого хладнокровия.
– Это было забавно, – сказал я и добавил: – И что интересно – ты, Отон, не участвовал.
– Я предпочитаю роль наблюдателя.
– Для такой роли есть определение, – заметил я.
– Вне всяких сомнений, – все так же улыбаясь, согласился Отон.
Я оставил эту тему и обратился к Поппее:
– Мне хотелось бы поговорить с тобой, завтра жду тебя во дворце.
Улыбка слетела с губ Отона, но лицо Поппеи даже не дрогнуло.
* * *
Хоть я и вернулся в город глубокой ночью, встал все же рано и сразу распорядился подать мне кое-какие книги, которые тут же начал изучать в поисках интересующей меня информации. Удовлетворив свое любопытство, я попросил Эпафродита принести кое-что из архива и казны. Затем отправился в термы. Пар очистил мою кожу, вернул силы ослабшим рукам и ногам и невидимым целебным бальзамом напитал мозг. Погрузившись в горячую воду, я не переставал задаваться вопросами: почему я пригласил Поппею прийти во дворец? Что мне это даст? В какой-то момент даже захотел послать к ней раба и через него отменить приглашение, но отмел эту мысль – отзыв принятого решения свидетельствует о нерешительности и ненадежности, что непозволительно идеальному императору. Я встречусь с ней и положу конец пытке молчанием вокруг любовной связи на троих между мной, Поппеей и Отоном.
Она явилась незадолго до полудня. Секретарь объявил о ней, и она вошла в мою комнату так, будто ступала не по мраморному полу дворца, а по какой-нибудь сельской дороге.
– Я пришла, – вместо приветствия сказала она и сняла вуаль.
– Вижу, – сказал я и встал ей навстречу.
Она дышала свежестью, как будто и не было этой бессонной