Читать интересную книгу Воспоминания. Том 2. Март 1917 – Январь 1920 - Николай Жевахов

Сообщивший мне его свидетель состоял в то время студентом Петербургской Академии и, по рекомендации академического начальства, был привлечен к работам по приведению в порядок библиотеки митрополичьего дома. В конце каждого рабочего дня студент должен был являться к митрополиту с докладом о результатах своей дневной работы по разборке книг. Так было и в тот памятный для него день, когда он вошел в комнату, где ежедневно докладывал о своих изысканиях в богатом книгохранилище. Увлеченный успехом своих занятий в тот день, он не обратил внимания на то, что митрополит находился не один, и с жаром приступил к докладу, хотя и заметил, что митрополит был не в скуфейке, как обыкновенно, а в белом клобуке, который он надевал лишь в официальных случаях. Студент был очень удивлен тем, что митрополит, обыкновенно с интересом слушавший его доклады, на этот раз сразу прервал его словами: "Потом расскажете, разве не видите, что у меня гости?"

Тут только студент заметил сидевших против митрополита офицера и даму. Однако, считая свой дневной труд в книгохранилище особо выдающимся по результатам изыскания, он рискнул еще раз привлечь внимание митрополита на свой доклад, но на этот раз был строго остановлен:

"Вы не узнаете, кто у меня?"

На лице студента ясно выразилось недоумение; тогда митрополит добавил: "Неужели не узнаете? Это Их Величества – Государь и Государыня".

Молодой человек крайне смутился и, раскланиваясь, растерянно произнес: "Очень приятно". Радостное лицо юноши выдало, однако, волновавшее его чувство умиления при виде Царственной Четы в такой обстановке.

Государь и Государыня переглянулись и, улыбнувшись, ответили на приветствие. Вслед за тем митрополит встал, повернул студента за плечи кругом и, направляя его к двери, сказал: "Идите, после расскажете".

Конечно, этот приезд Государя к митрополиту вызвал большой интерес среди постоянных обитателей митрополичьего дома, и, разумеется, все стали быстро доискиваться причин этого посещения.

Оказалось, что Государь приезжал просить благословения на отречение от Прародительского Престола, в пользу недавно перед тем родившегося Наследника Цесаревича Алексея Николаевича, с тем чтобы по отречении постричься в монахи в одном из монастырей.

Митрополит отказал Государю в благословении на это решение, указав на недопустимость строить свое личное спасение на оставлении без крайней необходимости Своего Царственного долга, Богом Ему указанного, иначе Его народ подвергнется опасностям и различным случайностям, кои могут быть связаны с эпохой регентства во время малолетства Наследника. По мнению митрополита, лишь по достижении Цесаревичем совершеннолетия Государь мог бы оставить Свой многотрудный пост.

Этот случай ясно показывает, как чутко и проникновенно сознавал Государь Император Николай Александрович все непомерно трудные условия Своего Царствования, при которых Венец Мономахов становился терновым венцом." Вскоре после описанного случая Государь Император сделал и другой раз попытку принять иноческий сан, но тоже неудачно. Об этом последнем факте, какой передаю по рассказам иерархов и других лиц, у меня сохранились такие воспоминания.

Принимая депутацию духовенства, в лице его высших представителей, ходатайствующих о созыве Всероссийского Собора для избрания Патриарха, Государь Император спросил, имеется ли у иерархов намеченный кандидат на патриарший престол. Этот вопрос озадачил депутацию, какая не была к нему подготовлена... После некоторого замешательства последовал отрицательный ответ. Тогда Его Величество осведомился у депутации, согласились ли бы иерархи, чтобы на патриарший престол Государь Император выставил бы Свою собственную кандидатуру? Произошло еще большее замешательство, а на вопрос Государя последовало гробовое молчание.

Государь духовным оком Своим прозревал ту политическую подоплеку, какую скрывала за собою идея восстановления патриаршего чина в России, особенно в предреволюционное время, когда среди ее апологетов были и иерархи, неустойчивые в своих политических убеждениях, и враги Церкви, домогавшиеся разорвать и ту ниточку, на которой в последнее время держались отношения между Церковью и государством. Теперь об этом времени уже забыли, а между тем нужно только вспомнить, как ратовали за восстановление патриаршества те самые люди, какие уже тогда видели в лице Антонинов и Евдокимов своих кандидатов на патриарший престол.

Если бы иерархи, защищавшие интересы Церкви, не связывали восстановления патриаршества с созывом Собора, который, по условиям политического момента, легко мог превратиться в земское собрание, где общее согласие на добро обычно сменяется согласием большинства на зло, а предоставили бы Самодержавной Власти Помазанника Божия возвести на патриарший престол достойнейшего, то возможно, что Россия имела бы давно своего Русского Православного Патриарха и давно бы осуществила принцип "nullum regnum sine patriarcha staret". Такой Патриарх, будучи советником Царя, явился бы для всех православных сынов Церкви дорогим и желанным. Когда же в идею восстановления патриаршества враги Церкви вкладывали мысль о разрыве Церкви с государством, когда мечтали создать в лице Патриарха оппозицию Самодержавной Власти и опору своим революционным вожделениям, тогда против восстановления патриаршества возражали не только те, кто видел в нем путь к восточному папизму, но и прежде всего самые наицерковные люди. В предреволюционное время натиск на Царскую Россию вели не только пиджаки и мундиры, но и смиренные рясы, а этим последним Патриарх был нужен лишь для опоры их революционных замыслов и вожделений.

ГЛАВА 52. Церковно-государственное значение синодальной обер-прокуратуры

Отрицательное отношение к принципу синодального управления Церковью сказывалось в России не только со стороны иерархов, но и со стороны верующей интеллигенции. Один из моих друзей пишет мне 2/15 августа 1919 года:

"Если качественный состав духовенства низок, то следует напрячь все усилия, развить всю энергию, возвысить голос елико возможно громче, чтобы поднять умственный, нравственный, образовательный и даже родословный уровень духовенства и сделать его представителей достойными править Церковью, ибо при всех случаях светским людям, как бы велики ни были их преимущества, не годится заступать место духовенства и осуществлять государственный контроль над Церковью. Нужно стремиться к восстановлению в европейских умах идеалов папы Иннокентия III, который правильно понимал, что без контроля Церкви над действиями светской государственной власти не может быть ни мира на земле, ни в человецех благоволения. Мы на опыте видим, до чего довели Европу либеральные парламенты, освободившиеся от обязательства считаться с велениями Церкви. Буквально ужас объемлет, когда перебираешь в уме, что делается сейчас в России, да и во всей Европе, когда отвергшие Бога и покорившиеся сатане вожди зверской черни пляшут свой диавольский танец на развалинах церковной и светской гражданственности."

И однако здесь великое недоразумение, основанное или на смешении понятий ''церковь" и "церковная иерархия", или на незнакомстве с функциями Синода как церковно-государственного учреждения. Синодальная система управления Церковью нуждалась в некоторых преобразованиях, однако же конструкция ее была такова, что совершенно не затрагивала церковной области, а сводилась к контролю в отношении государственной деятельности иерархов да к контролю в отношении синодальных и епархиальных чиновников ведомства, что однако вовсе не составляло ее единственной задачи, ибо первейшей задачей обер-прокуратуры являлась правовая защита и охрана Церкви как церковно-государственного организма и создание условий, обеспечивавших бы выполнение Церковью ее церковных задач.

Но и государственный контроль существовал больше на бумаге, в теории, а не на практике, ибо малейшие попытки обер-прокуратуры в этой области пресекались дружной оппозицией иерархов. В том же, что такой контроль был нужен и вызывался столько же церковными, сколько и государственными интересами, – в этом я убеждался с каждым днем и часом все больше.

Печальные результаты недостаточности такого контроля были уже частично отмечены мною в пределах, диктуемых уважением к священному сану, на страницах моего первого тома "Воспоминаний", и я не имею в виду дополнять эти страницы новыми иллюстрациями, или посягать на неприкосновенность Синодального архива. В этом и нет нужды, ибо это сделала революция, явившая всему миру портретную галерею революционеров, облеченных высоким саном пастырей и архипастырей Церкви, борьба с которыми, встречавшая противодействие со стороны Синода, оказывалась не по силам и обер-прокуратуре.

Что касается канонической деятельности Синода, то с этой стороной обер-прокуратура не только не соприкасалась, но и не могла соприкасаться хотя бы потому, что Синод такой деятельности вовсе не проявлял, а занимался рассмотрением бракоразводных дел, мелочными делами провинциальных епархий, только по недоразумению восходившими на рассмотрение Синода, вместо того чтобы разрешаться на местах властью местных епархиальных архиереев, замещениями вакансий, перемещениями и увольнениями служащих ведомства, разного рода финансовыми вопросами и пр. и пр. Синод был в буквальном смысле генеральным штабом духовных консисторий, от которых отличался только своим названием, и являлся типичным учреждением дореформенной России, не изменив на протяжении 200 лет ни своего внешнего облика, ни содержания, не имея даже писанного церковного законодательства; ни с которой стороны не был он похож на Собор епископов, предназначенный осуществлять непосредственную задачу – блюсти Церковь Христову, стоять на страже Православия и христианизировать жизнь государства.