Я нежно поцеловала его в губы. Он ответил на поцелуй еще неуверенно, еще недоумевая, и тело его было напряжено и неподатливо. Я вцепилась в отвороты его пиджака и с силой потянула на себя, заставив его опереться о кровать здоровой рукой.
Я поцеловала его так, словно хотела забраться внутрь него. Рис поддался напору моих губ и ответил мне с той же яростью. Он позволил мне стащить себя на кровать, на меня, хотя перевязанная рука доставляла ему неудобства, прижался ко мне всем телом. Но меня раздражала его одежда, мне хотелось ощущать его нагсз тело. Чтобы убедиться, что он – настоящий и живой и что все хорошо. Что он не страдает из-за того, что он не на первых ролях в команде. Из-за того, что он – не самая большая моя любовь и все же должен рисковать ради меня жизнью. Я хотела обнять его и сказать, как мне жаль, что мое сердце не бесконечно, что оно не может вместить всех, и больше всего – как мне жутко, что он мог погибнуть в снегу, в ночи, и мы бы даже не знали об этом. Что я не знала бы. Богиня предупредила меня, когда помощь потребовалась Галену и Баринтусу, но Рис как будто не стоил в ее глазах такой траты сил.
Мне уже никогда не отправить его куда-то с поручением без мысли, что я, возможно, отправляю его на смерть. Я вытащила его рубашку из брюк – мне нужно было касаться его. Мне нужно было сказать ему руками и телом, что он что-то значит для меня. Что я по-настоящему его вижу. Что я не хочу, чтобы он умирал во тьме, а я не могла бы побежать ему на помощь.
Он оперся на здоровую руку, и я смогла распахнуть его рубашку. Я хотела водить руками по бледной коже, но Рис упал на меня, жадно прижимаясь губами к моим губам. Я забыла о бабочке, я вообще обо всем забыла, кроме ощущения его вжимавшегося в меня тела.
Боль, острая и внезапная, тонкими иглами пронзила кожу на животе. Рис чертыхнулся и отпрянул, словно что-то его укусило. Может, и правда укусило.
Он выпрямился, стоя на коленях, и посмотрел на свой живот. На нем красовался кровавый оттиск моей бабочки. Рис потрогал насекомое – оно было плоским, двухмерным. Кожа по краям от рисунка воспалилась, но изображение выглядело вполне отчетливым.
Все стражи столпились вокруг Риса. Гален спросил:
– Это же не такая штука, как у нас троих?
– Нет. – Дойл едва ощутимо дотронулся до рисунка, и даже от такого легкого прикосновения Рис вздрогнул.
– Ох... – сказал Рис.
Дойл улыбнулся:
– Или бабочке не понравилось, что ты на нее повалился, или...
– Да, – твердо сказал Холод.
– Не может быть, – выдохнул Готорн.
– Что – не может быть? – спросил Гален.
– Зов. – Дойл вытащил футболку из штанов. Я уже собралась напомнить, что сначала кобуру нужно снять, а потом только футболку, – но он оставил руки в рукавах, а футболку вывернул через голову, обнажив грудь и живот.
– Что за зов? – спросила я.
– О чем ты думала в момент, когда поцеловала Риса? – ответил вопросом Дойл.
– Что я не хочу отпускать его во тьму и не иметь возможности его найти.
Рис соскользнул с постели. Кажется, движение причинило ему боль, но он воспользовался обеими руками. Он это тоже заметил, потому что вынул руку из повязки и пошевелил пальцами:
– Здоровая.
Он перевел взгляд на рану на животе, а потом опять на меня.
– Одинаковые татуировки – плохая примета для личных отношений... – Он пытался пошутить, но выражение лица не соответствовало легкомысленным словам.
Я потрогала свою бабочку: прикосновения ее по-прежнему раздражали, она дергала крылышками.
– Еще живая.
Дойл забрался на постель, но я попятилась от него.
– Объясни сначала! – Я выставила руку вперед, чтобы удержать его на расстоянии.
– Может, твой знак силы просто отметил так свое раздражение. Такое случается. – Дойл навис надо мной на четвереньках, но еще не касался меня. – А вот если это зов, то ты сможешь осуществить свое желание. Ты сумеешь найти Риса хоть под землей, хоть под водой. Достаточно о нем подумать – и знак приведет тебя к нему. Иногда знак может предупредить, если призываемый в опасности или ранен.
– Настоящий зов может многое, – заметил Холод.
– К настоящему зову никто не был способен на протяжении веков, – сказал Готорн.
– Как вы можете сомневаться? – воскликнул Адайр. Он снял шлем, и я увидела его радостную улыбку. Он казался таким уверенным во всем... – Она – наш амерадур!
Дойл попытался лечь на меня, но я уперлась в него рукой. Мне нужно было кое-что выяснить, прежде чем мы продолжим наш маленький эксперимент. Но едва я коснулась его голой груди, меня пронзила резкая боль. Боль не в руке, а в груди – точно в том месте, где я касалась Дойла. По его груди, чуть пониже серебряного кольца, побежала кровь. Мрак на боль никак не среагировал, разве что глаза стали чуть напряженней.
– Один ответ мы получили. – Никка подвинулся дальше на край постели и раскинулся там в вольной позе. – Дело не в том, что знак силы не желает, чтобы его трогали.
Дойл наклонился и коснулся моих губ коротким поцелуем. Это сошло без последствий, и меня отпустило напряжение, которого я сама до этой минуты не осознавала.
На темном лице сверкнула яркая улыбка.
– Ты хотела, чтобы тебя поцеловали.
– Какого черта ты так рад? Это жутко больно!
Улыбка померкла.
– Я совсем не рад, что причинил тебе боль, Мередит, но то, что ты можешь нас отметить, – это великолепно.
– Почему? – спросила я.
– Потому что доказывает твою силу. – Рис довольным не выглядел. – Когда-то я мог отмечать других, но когда я пошел на службу к королеве, она поставила на меня свою отметину. Потом и этот знак исчез, и вообще знаков больше не было. Ничего похожего на это. – Он осторожно провел пальцами по воспаленной коже.
– Хотите я вас перевяжу? – негромко спросила Хафвин.
– Да, пока не спадет воспаление, – ответил Дойл, поднимаясь.
– Королева обрадуется, а вот остальные... – проговорил Готорн. – Всегда бытовало мнение, что такие отметины – знак подчиненности, служения тому, кто выше тебя. Что эта отметина говорит: я ношу знак своего хозяина.
Доспехи и шлем он так и не снял. Я посмотрела на него:
– Ты тоже так думаешь?
– Когда-то думал.
Холод закатал рукав пиджака, обнажив предплечье.
– Если знаки действуют как им положено, то пусть лучше они будут там, где их легко увидеть. Они могут передавать сообщения, предупреждать. Как бы я ни хотел прижаться к тебе всем телом, знак я предпочту иметь на руке.
Дойл вздохнул.
– Гораздо умнее, чем на груди. Я не подумал.
– Ты поддался очарованию ее красоты и обещанию власти.
Дойл снова вздохнул.
– Да.
Холод протянул ко мне руку. Я осторожно села, опасаясь потревожить бабочку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});