Лечение затянулось на остаток зимы и половину весны. Выхаживала его травница старательно, не жалела ни сил, ни эликсиров. Не по доброте душевной или из человеколюбия. Чтоб уменьшить цену за лечение, охотник нехотя, но согласился стать подопытным кроликом и теперь бабка с энтузиазмом испытывала на послушном пациенте какие-то мази, взвары, настои и прочие эликсиры. А однажды Дедал проснулся крепко привязанный к лавке. Кожа горела огнем, все кости ломило тупой сверлящей болью. Ни просьбы, ни ругань не спасли. Отвязала его бабка только через неделю, когда на месте вырванных зверем ребер, уже росли новые. Изрядно измученный болью охотник больше не скандалил, но и знахарка возилась с ним как с малым дитятей. Каждый день ему в тушку втирали страшно едучую гадость, кожу пекло и она сползала клочьями, тело и кости ныли как от застарелого ревматизма. Но новые ребра росли! Потому и не возражал охотник, когда, за день до полнолуния, старая карга вновь примотала его широкими кожаными ремнями к той же лавке.
Дедал. Весна. Примерно 2981 год от явления Богини. Приграничье. Родная деревня Дедала
До дома Дедал добрался уже поздней весной тощий, злой, но совершенно здоровый. На радость молодой жене и дочке, да под зубовный скрежет старшего брата. Отросшие заново ребра, исчезнувшие следы двух старых переломов… Всё это так впечатлило, что Дедал вспылил и едва не схватился за нож, когда Знахарка наотрез отказалась продать лично ему чудодейственные снадобья.
Насчёт россомы и прочих ужасов охотник хоть и не поверил, но горел желанием проверить. Бабка проводила его почти до Проклятого Отрога. Ещё две седмицы он пробирался по пустой весенней степи до места встречи со зверем. Первым делом нашёл отброшенный россомой арбалет. Травница о нём просто не подумала, а терять надёжное дорогущее оружие глупо. И десять желтяков серьёзные деньги, и найти настоящий боевой, а не охотничий арбалет в Хуторском крае совершенно нереально.
После выздоровления Дедал решил больше не тянуть и с крестьянским трудом покончить окончательно. Больше седмицы в крик и кулаки ругались с братом, очень уж старшенькому всю оставшуюся после смерти родителя земельку хотелось прибрать по-родственному, за спасибо. А уж отару делить, что серпом самое дорогое отпиливать… Бабий стон стоял на всю деревню, пока в воскресенье перепуганная Лизка не примчалась чуть дыша к травнице. Заплетающимся языком она поведала леденящую душу историю…
Ранним утром старшенький взбодрившись после вчерашнего бражкой от языка перешёл к жестам. Как только ждать столько сподобился! Папаша бы, покойный, и трех дней не вытерпел лодыря уговаривать, да уж больно жалко брательник выглядел. Тощий, все кости на виду, на морде, вообще одни глаза остались. Выдернул заночевавшего на лавке у родича младшенького из-под тулупа, от души размахнулся и… улетел в противоположный угол комнаты снеся по пути лавку и обеденный стол. Дедал удивленно осмотрел собственный кулак, задумчиво потёр им собственную задницу и мотая похмельной башкой шагнул к стене, чтоб продолжить родственную беседу. Стряхнув повисших на плечах баб одним небрежным движением, охотник склонился над стонущим брательником… и взвыл от потока колодезной ледяной воды, обрушившегося на голову. Развернулся занося кулак для удара и встал напоровшись на испуганный взгляд дочери. Дрожащая от испуга Лиза, пыталась прикрыться огромным, как дотащила-то, колодезным ведром. Злости словно и не было. Отобрал у ребенка ведро и запрокинув голову вылил в рот остатки воды. Опустил на пол, постоял, посмотрел на продолжавшего стонать братца и мотнул головой:
— Зови травницу, девка, коли такая смелая.
Вечером за смелость последовала награда. Но, во-первых, всего-навсего пять ударов розгой, во-вторых, лупила мамка, а главное, после ужина отец незаметно сунул в ладошку завернутый в бересту кусок прошлогоднего сотового меда. Такие лакомства девчушка в свои десять лет только в чужих руках и видела.
Брата травница поставила на ноги быстро, но вот пахарь из него со сломанной правой рукой был никакой. Три дня Дедал слушал причитания невестки, потом не выдержал и сам пошел к травнице.
— Ты совсем ум в лесу растерял?
Такое Дедал и от собственной бы жены не стерпел, но травница не просто деревенская баба. Живёт не как все, а сбоку, хоть и рядом, но сама по себе. Сразу и не поймёшь кто кому больше нужен, но деревне без неё никак. Порой, жизни первых людей в руках держит, а заклад у неё один единственный — собственная шкура. Потому и отношение иное. С прогибом, но настороженное. Близкая, но не своя и своей никогда не признают. Не вздорная баба, а самостоятельный хозяин, незаменимый мастер.
— Не ори, тетка, — Дедал засучил правую руку, травница шарахнулась, но мужик только сунул ей под нос оголенное плечо. Тетка мгновенно забыла про страх и ухватившись за мужскую руку, чуть ли не уткнулась в нее. На память она не жаловалась и тяжелые болячки, прошедшие через свои руки, помнила все до единой. Это самое плечико она едва собрала года три назад после неудачных зимних плясок охотника с волчьей парочкой. Глубокие уродливые шрамы на месте вырванных шматов мяса ещё весной забугрились жёсткими мышцами. Но сейчас на гладкой, на зависть девкам, коже на шрамы не было и намёка. Да и на совершенно ровных костях больше не прощупывались следы переломов. Опять же, после единственного удара именно этой ручонкой старшенький брательник обеденный стол на дрова собственной башкой перевёл…
— Ты хотела по дешевле, да попроще снадобье сотворить. Вот и проверь чего вышло. Брательнику и оно за счастье великое.
Дедал аккуратно вытащил руку из цепких старушечьих пальцев и заговорил веско, словно впечатывая каждое слово:
— Брательник раньше костей не ломал, повоет дня три, а как боль отпустит, решит, что ошиблась старая дура с его болячкой. Пусть его, зато ещё одно новое снадобье в деле по тихому проверишь, сама в его силе уверишься. Ну а потом и об остальном поговорим. Наше дело ждать не будет, а пока с родственным придурком не разберусь, толку не будет…
Собираясь из хлебопашцев в охотники Дедал о собственном подворье тупо забыл, потому как строить и ремонтировать там ничего не собирался, а вся остальная работа, которой на подворье делать не переделать, бабья и настоящему мужику-добытчику не вместна. Разве что, кабанчика заколоть, так рано ещё, да и дичины вдоволь. Лизка уже подросла и они на пару с матерью вовсю шуршали на огороде да с коровами, овцами и прочими курями.
Отдать или хотя бы продать родному брату свою долю семейного надела по родственному недорого Дедал отказался наотрез, но во временное владение, за каждый пятый мешок с урожая, уступил. Двух коров из трёх, как жена не ревела, не уговаривала, в счёт долга отдал травнице. К ней же, но уже как долговой залог за лечение, сплавил Лизку. Хотел ученицей-помощницей, как испокон веку делали, но старая грымза упёрлась и пришлось надевать на дочь рабский ошейник. Бабы на пару выли так, что едва-едва розгами в опустевшем хлеву успокоил. После чего донельзя довольная травница погнала домой своё новое стадо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});