Читать интересную книгу «Крестоносцы» войны - Стефан Гейм

— Хорошо! Кто стоит за этим управлением, которое вы нам предлагаете? — Иетс вложил в свои слова всю ярость, бушевавшую в нем.

Патер впился руками в сиденье стула.

— За ним стою я, лейтенант!

Дверь распахнулась настежь. Бинг ввел в кабинет двоих мужчин в полосатой одежде.

— Входите, профессор, не бойтесь!

Потом, обращаясь к Иетсу, Трою и Диллону, Бинг сказал:

— Простите, что помешал вам. Но эти двое убежали из лагеря «Паула». Я подумал, что их надо выслушать немедленно.

Трой круто повернулся. Патер, Нейштадт, городское управление, уборка мусора — все сразу показалось ему сущим вздором.

Иетс перевел взгляд с двух беглецов на патера и обратно.

Патер поймал на себе этот взгляд. Он встал. — Пресвятая Дева! Их надо накормить! Я позабочусь об этом!

— Сядьте, отец Шлемм, — приказал ему Иетс. — Сначала послушаем, что скажут они. — Он подошел к тому, который был помоложе. — Вы можете говорить по-немецки. Как вас зовут?

— Рудольф Келлерман. — И, устало поведя рукой в сторону, добавил: — Это профессор Зекендорф из Мюнхенского университета.

— Вы из лагеря «Паула»? Как вам удалось бежать?

— Мы бежали не из лагеря…

— А откуда?

— Со станции.

— Со станции? А я думал, вы из лагеря «Паула».

— Так и есть. Нас эвакуировали. Пять тысяч человек, тех, кто покрепче. Семь тысяч осталось в лагере.

— И они до сих пор там?

Келлерман улыбнулся. Эта улыбка резнула их, как ножом.

— Не знаю…

Трой еле сдерживал нетерпение. Иетс вкратце перевел ему слова Келлермана.

— Лейтенант Диллон! — сказал Трой. — Дайте знать всем командирам частей: мы выступаем через полчаса.

Он подвинул свое кресло профессору, знаком приказал отцу Шлемму встать и подал его стул Келлерману. — Полчаса, Диллон! — повторил он. — Надо спасти хоть кого-нибудь из этих семи тысяч… пока не поздно.

— Слушаю, сэр! — Диллон выбежал из кабинета. Иетс снова обратился к Келлерману. — Как вам удалось бежать?

— В темноте, — ответил тот. — На станции был такой беспорядок.

— Вы громче не можете? Вот, выпейте. — Он подал свою фляжку сначала ему, потом профессору. Келлерман пил медленно.

— Нас гнали весь день. К вечеру мы подошли к железнодорожной станции. Подали поезд, и тут мы бросились бежать. В такой спешке устраивать облаву было некогда. Мы повернули на запад, подошли к этому городу, увидели белые флаги, увидели на окраине у большой фабрики броневик с белой звездой, я тогда я сказал профессору: «Добрались. Это американцы».

— Потом они вошли в город, — продолжал вместо него Бинг. — Мы с мисс Уоллес видим, сидят двое на тротуаре, а проклятые немцы обходят их чуть не за милю.

— Нейштадт! — воскликнул Трой таким тоном, который ясно говорил, что сейчас ему важно лишь одно — выступить вперед, к лагерю «Паула». — Иетс! На утверждение городского муниципалитета у нас остались считанные минуты. Давайте покончим с этим.

Иетс повернулся к Келлерману:

— Сколько вы просидели в лагере?

— Десять месяцев.

— А где были до этого?

— На военном заводе. Арестован по обвинению в саботаже.

— А вы действительно саботировали?

— Нет, случая не представлялось. Но я видел, как это делали русские и поляки, и не мешал им.

— Фанатик! — проговорил отец Шлемм. Келлерман услышал это. Он перевел взгляд с патера на Иетса и словно весь сжался, ушел в себя.

Иетс сказал Келлерману:

— Моя фамилия Иетс. Я американский офицер. Я смею вас заверить: ваши убеждения для нас не менее ценны, чем убеждения патера Шлемма. Где вы были до военного завода?

— В военном госпитале, — ответил Келлерман. — Я был ранен в Северной Африке.

— В какой части?

— 999-я бригада.

— Это штрафная часть?

— Да, туда посылали политических.

Иетс замолчал. Ни у него, ни у Троя не было никаких директив о назначении бургомистра в Нейштадте. Он посмотрел на Келлермана — воспаленные глаза, обтянутые скулы с запекшейся на них кровью — и уже больше не колебался.

— Капитан, вот вам бургомистр. Герр Келлерман, вы не откажетесь помочь нам навести порядок в Нейштадте?

Келлерман, только что опустившийся на стул, который освободил патер, снова встал. Впервые за долгие годы к нему обращались вежливо. Он почувствовал спазму в горле. Наконец-то пришло то время, ради которого он так цеплялся за жизнь.

— Может быть, лучше профессора… — проговорил Келлерман. — Он образованный человек.

— У вас больше сил, — улыбнулся Иетс.

— Не знаю, какой из меня получится бургомистр, — торжественно проговорил Келлерман. — Но обещаю вам, нацисты здесь головы не поднимут.

Патер поклонился и шагнул к двери. Трой окликнул его:

— Куда вы торопитесь, отец Шлемм? Если мы решим назначить бургомистром господина Келлермана, ему понадобится ваше сотрудничество.

— Я уже сказал вам, — ответил тот, — церковь не может вмешиваться в политику.

Иетс вставил язвительно:

— Другими словами, если это будет не ваш муниципалитет, вы намерены саботировать его работу? Правильно я вас понял?

— Это клевета, сэр! — ответил патер. — Вы можете навязать Нейштадту власть человека, сбежавшего из концентрационного лагеря, но не ждите, что я стану убеждать здешних жителей покориться этой власти и сочувствовать ей.

Трой отвел Иетса в сторону.

— Нельзя ворошить этот улей, пока дивизия не подтянет сюда достаточные силы.

— Это дело принципа, — сказал Иетс.

— Диллон с горсткой солдат не справится с взбунтовавшимся городом.

— Я оставлю здесь Бинга, — сказал припертый к стене Иетс. — У Диллона будет человек, который говорит по-немецки. Он обеспечит ему связь с кем нужно.

— Не будем препираться. — Мысленно Трой был уже по дороге к лагерю «Паула».

— Вы можете положиться на городское управление, в которое войдут четыре нациста? — спросил Иетс.

Отвечать на это было нечего. Трой подошел к окну и увидел, что его колонна уже строится на рыночной площади, увидел у подъезда ратуши свою машину и шофера. Лейтенант Диллон бежит вверх по ступенькам — доложить, что все готово к выступлению. Трой чувствовал у себя на затылке взгляды всех, кто был в кабинете.

Он круто повернулся.

— Отец Шлемм, а этот аптекарь, которого вы послали к нам, этот Циппман тоже был в нацистской партии?

— Нет, — сказал патер, — насколько мне известно, не был.

— Тогда пусть аптекарь и будет бургомистром.

Отец Шлемм покачал головой:

— Боюсь, сэр, что тут встретятся затруднения. Герр Циппман — увы! — протестант. А у нас община католическая.

Трой стукнул кулаком по подоконнику: — Это уже черт знает что!

Патер молча склонил голову.

Бинг чуть заметно поджал губы. Он поймал взгляд Иетса, и Иетс понял: американцы опять импровизируют. Нет у нас твердой программы. Но что тут, черт возьми, поделаешь, когда надо двигаться дальше!

Вошел Диллон с рапортом. Трой надел каску.

— Сержант Бинг! Лейтенант Иетс оставляет вас здесь в помощь Диллону. Диллон! Вы получили соответствующие указания. И позаботьтесь об этих двоих.

Трой снова посмотрел на Зекендорфа и Келлермана, и в этом взгляде промелькнуло беспокойство. Скоро у него на руках будут тысячи таких людей.

— Пошли, Иетс!

Бинг и патер спустились по лестнице следом за ними. Бинг смотрел, как колонна покидает площадь. Странно выглядят танки на этих древних улицах! Он стоял у ратуши до тех пор, пока их грохот не затих вдали.

Потом он услышал спокойный голос патера:

— Вам, американцам, еще многому надо поучиться.

— Да? — сказал Бинг. — У кого же?

5

Граждане города Нейштадта в точности выполняли правила военного положения. После семи часов вечера все живое, если не считать бездомных кошек и собак да редких американских патрулей, пряталось по домам. Окна были затемнены. Бургомистру Циппману велели известить жителей, что американцы будут стрелять в окна, если из них пробьется наружу хоть самая узкая полоска света. Диллон сознавал всю сложность обязанностей военного коменданта и сразу же почувствовал свою изолированность, лишь только Трой вывел оперативную группу из Нейштадта.

Но внушить солдатам, как необходимо быть начеку, ему не удавалось. Они сидели, развалившись за столом, в ресторане отеля «Zum Adler», где их расквартировали, и второй день пили. Больше им делать было нечего, а спиртное бодрит, повышает настроение, и его не надо тащить за собой на марше — оно остается внутри, куда бы тебя ни погнали завтра или послезавтра. Вернувшись с обхода, патрульные спешили наверстать упущенное, а те, кто сменял их, выходили на темные, извилистые улицы, предварительно зарядившись как следует.

Бинг пил потому, что он, самый преуспевающий воспитанник нейштадтской гимназии, вернулся домой, а дом потерял для него всякий смысл. Но он пил один. Он пришел в Нейштадт с этими солдатами. Они, наверно, хорошие ребята, только сойтись с ними ему не удалось — ты едешь в своей машине, они в своих. А теперь и вовсе поздно сходиться. Вернулся наш воин, вернулся домой… Им не понять этого, а если он попробует объяснить, они уставятся на него, как на двухголового зародыша в банке со спиртом.