Читать интересную книгу Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь: трилогия - Дмитрий Балашов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 97 98 99 100 101 102 103 104 105 ... 348

Федор Симоновский, встретя князя во храме, умилосердил над ним. Ни слова не рек о делах святительских, позволивши Дмитрию безоблачную встречу с Евдокией, пир и ночь, когда Дуня жадно обнимала желанного, жданного князя своего и не могла насытить ни телесной, ни душевной истомы, так ждала, так страшилась за него! Так, уже позже, узнав о поступке князевом, переживала возможную гибель любимого… (Бренок-то убит!) А коли б сам Митя был под знаменем? И эти кудри, уже неживые, и эти очи холодные, и безгласные, пугающе-недвижные уста целовала бы она сейчас, уливая слезами дубовую колоду с телом великого князя Московского. "Лада мой, кровиночка, свет ты мой ненаглядный, светлый! Жалимой мой! Ласковый!" Дмитрий уже спал, а она все ласкала его большое тело, целовала чело, руки и плечи и плакала радостно, желая, жаждая всю себя отдать, перелить в него без остатка, чтобы были они двое — одно.

— К Сергию поедешь? — шепчет она в сонные уши спящего.

— Поеду, донюшка! — отвечает он в полусне, не размыкая глаз. И длится ночь. И Евдокия дремлет у плеча супруга, вздрагивает, в испуге отворяет огромные на похудевшем лице глаза, всматривается, удостоверяясь еще и еще, что вот он, тут, здесь, а не там, в безмерных тысячах, похороненных о край Куликова поля.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Воротившихся с поля полков пока не распускали. Ключники все тревожнее пересчитывали кули и бочки стремительно опустошавшихся княжеских амбаров и житниц. Все тянулись и тянулись через Москву телеги со стонущими или мечущимися в бреду ранеными. В перезвоны колокольные, в радостные клики вплеталась иная молвь, стоны и рыдания потерявших близких своих. Схлынувшие волны первой радости победителей обнажили теперь дорогую цену днешнего одоления. Разбив Мамая, Русь и сама едва не надорвалась в этой победоносной битве. Уже гадали сумрачно те, что были подальновиднее: а ну как Мамай найдет средства вновь собрать иныпую рать? Сумеем ли паки противустать агарянам?

Федор Кошка, мало перебывший с семьей, вновь ускакал в Орду, и от него, вот уже который день, не было ни вести, ни навести.

Поразительны все же те скорости, которых умели достигать люди той поры, лишенные современных средств связи, а также механического и воздушного транспорта. Федор Кошка, сумевший уцелеть в очередной ордынской замятие и даже не попасть в полон, послал весть на Москву немедленно после воцарения Тохтамышева. Мамай еще не достиг Кафы, а уже неслись, меняя измученных коней на подставах, скорые гонцы, которым сам Кошка перед отбытием каждому внимательно поглядел в очи:

— Жизнью ответите, мужики! Коли што… Какая поруха… А и награжу — по-царски! Ну, с Богом! — и поцеловал, и перекрестил, быть может, на смерть. Ну а доскакали… Доскакали, по счастью, или, что точнее, из-за того, неясного еще, но уже слагавшегося дружества всех русичей, безразлично, под каким князем сущих, которое уже реяло, уже определяло и предвещало создание великой страны.

…Холодный ветер нес в лицо морозною мелкой крупой, сушил дороги и тут же вновь сыпал дождем, обращая в непроходную грязь колеистый разъезженный шлях Муравский. Не по раз гонцы чудом уходили от степных грабителей. На Воронеже едва отбились от ватаги разбойной, потеряли троих. Не по раз уже оставляли умирать при дороге замученных лошадей. Холодный дождь сек лицо, ветер срывал с дерев жухлый, потерявший жаркую предсмертную красу свою лист. Догорающими свечами пустели и умирали березы…

Оставив последнего, сильно повредившего руку спутника на подставе, одинокий московский гонец мчался уже близь Оки, приближаясь к своему рубежу. Очередной конь, всхрапнув, споткнулся и грянул, ударившись грудью в склизкую тяжелую грязь. Всадник, вылетев из седла, поднялся с трудом и сперва сунул руку за пазуху, ощупав кожаный кошель на ременном гойтане. Потом уже подобрал шапку и саблю. Худой, с провалившимися щеками, весь заляпанный грязью, он, сторожко оглянув кусты, бегло осмотрел коня, понял, что жеребец умирает; вынул самое необходимое из тороков, кинул калиту себе за плечи и пошел, не оглядываясь на хрипящего в предсмертной истоме коня, качаясь на неверных, сведенных судорогою ногах, осклизаясь, отбрасывая долонью с лица потоки воды, но шел, все убыстряя и убыстряя ход, уже и с яростью крайнего напряжения, в балке впереди завиднелись уже соломенные кровли путевого яма. "Поприщ четырех и не доскакал всего!" — по мыслил с досадою, и тотчас рука потянулась к сабельной рукояти. Встречных мужиков было четверо. И, ошибиться нельзя, все казались оборуженными, а у одного вроде под свитою была вздета бронь.

Он измерил глазом расстояние отселе до яма. Крикнуть — услышат навряд, а побежать — догонят. Стоял, держась за рукоять. Те подошли, посмеиваясь.

— Купечь? — спросил один новогородским побытом.

— Гонец княжой! — отмолвил он хрипло, сторожко оглядывая мужиков. Беда! Велено умереть, а довезти грамоту!

— От кого скачешь?

Врать не имело смысла. Издыхающий конь валялся назади на раскисшей дороге:

— От боярина Федора Кошки. Из Орды, к великому князю Московскому! — возможно тверже отмолвил он.

— А почто твой князь Олега Иваныча со стола сгонил? — возразил мужик, что имел на себе бронь. — Да ты брось саблю. Брось! — присовокупил он почти по-дружески. — Нас-то четверо!

Гонец молчал, прикидывая, убьют ли его враз али поведут куда и как, в таком разе, соблюсти дорогую грамоту?

Четверо переглянулись, один потянул уже медленно из ножен лезвие широкого ножа, но старшой отмотнул головою:

— Погодь! Цего тамо, в Орде? — вопросил.

— Мамая скинули. Из Синей Орды хан пришел, Тохтамыш!

Старшой глядел на него задумчиво. Потом отступил посторонь на шаг, примолвил:

— Иди! Дело такое, — пояснил, оборотясь к своим. — Коли с Ордою какая новая замятия, тута вся Русь, и нашу Рязанщину не обойдут! Грех о том не подать вести! Иди, не тронем! — повторил, видя колебанья кметя. И уже когда тот, чуя освобождающую радость избавленья, припустил вниз по дороге, набавляя и набавляя шаг, крикнул издали: — Эй, ратный! Передай князю Митрию, пущай бояр своих сам уберет из Переяславля, целее будут! Все одно выгоним!

Гонец глянул. Они, все четверо, стояли наверху, на изломе дороги, темнея на просторе влажного серо-лилового клубящегося неба, и глядели ему вслед. Он кивнул и помахал им рукою. Потом, уже не оборачиваясь, устремил к спасительным кровлям яма и первое, что произнес повелительно, когда из дверей вышел ему встречу косматый, в курчавой бороде хозяин:

— Коня! Гонец великого князя Владимирского! — О бродягах, что едва не убили его на дороге, он не сказал ни слова. Не стоило. Да ведь и отпустили же они его! По чести поступили мужики! Выпил горячего сбитню, всел в седло, остро ощутив мгновенную слабость тела, но тут же и окоротил себя, мысленно прикрикнув на непослушливую плоть, с которой едва не расстался полчаса назад.

Конь стриг ушами, пробовал, заворачивая голову, цапнуть седока за колено и пришел в себя лишь после двух увесистых ударов плетью. "Доскакать бы только до Коломны! — думал он теперь. — В Коломне, почитай, дома уже!.."

Кто считал этих мужиков, этих воинов, почасту пропадавших в путях, гибнущих в дорожных схватках и упрямо, жизни не щадя, достигающих цели? Которые затем, передавши грамоту и выпарившись в бане, отъевшись и отоспавшись какие-нибудь один-два дня, снова были готовы скакать в ночь, сквозь ветер и тьму, с очередною княжеской грамотой, каковую вновь и опять потребно будет доставить, рискуя жизнью…

Так вот и попало в руки московским боярам не умедлившее послание Федора Кошки, и уже на другой день к вечеру, после скорой Думы государевой, собирали московиты дары и поминки новому князю ордынскому, которые должны были отвезти Тохтамышу вместе с грамотами киличеи великого князя, Толбуга и Мокша.

Мамай был сокрушен. Следовало теперь только лишь задобрить нового хана да подтвердить прежние уряженья с Ордой. Ну и… И полки мочно теперь распускать по домам!

Так вот, уже двадцать девятого октября, на память Анастасии Римлянини, в Орду устремились посланцы великого князя Московского, задержавшиеся в ставке Тохтамыша до августа следующего года.

Даже Федору Кошке, успевшему явиться пред Тохтамышевы очи, показалось теперь наконец, что победа Москвы над Мамаем упрочена. Литва устрашена, Новгород Великий усмирен, побежден и Олег Рязанский — вечная зазноба Дмитриева, и никакая иная беда не грозит днесь великому князю Московскому. И о том, с какой, вовсе нежданной стороны придет гроза на земли Московского княжества, не ведал в эту пору никто.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

— Што ты? Матерь зовет!

По неложному испугу холопки-мордвинки понял, что та не лукавит с ним. Иван с трудом оторвался от девушки, его горячие вздрагивающие руки еще ощущали нежное тепло девичьих грудей, упругую гибкость стана, все то, что он только что тискал и мял, впиваясь губами в полуоткрытый влажный рот, готовясь уже нести, бросить ее, заголив, на сено, на ряднину ли в задней горнице… Толчками ходила кровь. Вырвавшаяся в испуге девушка стояла близь, взглядывая жалобно, растерянно и виновато, торопливыми пальцами оправляла сбитый плат, застегивала рубаху на груди. Иван стоял, глядя на нее, опоминаясь. Сам уже услышал наконец настойчивый голос матери.

1 ... 97 98 99 100 101 102 103 104 105 ... 348
На этом сайте Вы можете читать книги онлайн бесплатно русская версия Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь: трилогия - Дмитрий Балашов.
Книги, аналогичгные Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь: трилогия - Дмитрий Балашов

Оставить комментарий