Исполнительная власть сосредотачивалась в лице Великого электора (proclamateur-électeur), неответственного и бессменного чиновника, представителя нации во внешних сношениях, уполномоченного образовать правительство в форме государственного совещательного Совета и ответственного министерства. Великий электор выбирал по спискам кандидатов судей, как в мировой, так и в кассационный суд, и администрацию, начиная с мэров и кончая министрами. Но он лично не имел никакой власти: власть принадлежала министерству, а руководил ею Государственный совет.
Законодательная власть отдалилась здесь от до сих пор принятой формы; она перестала воплощаться в ведущем прения собрании, а получила некоторый судебный характер. Законодательное собрание не вырабатывало само законы, но утверждало или отвергало законодательные проекты, внесенные Государственным советом от имени правительства или Трибунатом от имени народа; принятый Собранием законопроект становился законом. Сьейес намеревался, как кажется, предотвратить возможность насильственного захвата власти различными партиями и, отдав верховную власть народу, в ней самой найти для нее границы: этим намерением объясняется вся сложность придуманного им политического механизма. Первоначальные собрания, состоящие из одной десятой части всего населения, составляли общинный список кандидатов. Избирательные коллегии, выбранные этими же собраниями, составляли, в свою очередь, из общинного списка список департаментских кандидатов и из него выбирали национальных кандидатов. Во всем, что касалось правительства, существовал взаимный контроль. Великий электор назначал чиновников из кандидатов, представляемых народом, и народ мог отставлять чиновников, исключая из своего списка кандидатов, а списки эти должны были быть возобновляемы: общинный каждые два года, департаментский — через каждые пять лет, а национальный через каждые десять лет. Великий электор не вмешивался совсем в назначение трибунов и членов Законодательного собрания. Эти учреждения были чисто демократическими.
Однако, чтобы установить противовес в среде самой законодательной власти, Сьейес разделил законодательную инициативу и разработку законов, принадлежавшие Трибунату, от утверждения их, составлявшего прерогативу Законодательного собрания. Кроме этого различия прав, Законодательный корпус и Трибунат различались и по способу избрания. Трибунат состоял из ста членов национального списка, получивших наибольшее число голосов, а в Законодательный корпус члены назначались из этого списка по выбору избирательных собраний. Трибуны, деятельность которых должна была быть более живой, шумной и более народной, выбирались пожизненно и крайне медленным процессом для того, чтобы они не были избраны во время раздражения страстей, как это случалось до сих пор с большинством собраний, с целями, враждебными существующему порядку. Такой опасности не могло быть в другом Законодательном собрании, призванном к спокойному и беспристрастному рассмотрению законов; его члены избирались быстрым путем и на время.
Наконец, как дополнение ко всем другим властям, существовал охранительный корпус, не имевший ни законодательной, ни исполнительной власти; его назначением было только способствовать правильному функционированию государственного механизма. Таким учреждением был конституционный суд присяжных, или Охранительный сенат. Он должен был быть для политических законов тем самым, чем кассационный суд для гражданских. Трибунат или Государственный совет апеллировали к нему, если постановление Законодательного корпуса не сообразовывалось с конституцией. Кроме того, Сенату давалась власть при помощи „права поглощения“ включать в свою среду слишком честолюбивого главу правительства или слишком популярного трибуна, а, будучи сенатором, невозможно было занять никакую другую должность. Таким образом, Сенат вдвойне следил за безопасностью республики, поддерживая основные законы и охраняя свободу от людского честолюбия.
Что ни думать об этой конституции, слишком, быть может, хорошо придуманной, чтобы быть удобоисполнимой, нельзя отрицать, что она свидетельствует о необыкновенной силе ума и содержит весьма остроумные комбинации. Сьейес мало, однако, брал в расчет человеческие страсти: он видел в людях слишком разумные существа и послушные орудия. Ему хотелось с помощью искусных ухищрений избежать заблуждений всех человеческих конституций и закрыть всякий доступ деспотизму, с какой стороны он бы ни шел. Я плохо верю в действенность конституции в такие времена, когда страсти партий мешают уважать законы и когда стремление к господству берет верх над духом свободы. Но если бы какая-нибудь конституция смогла бы подойти к своему времени, то ко Франции VIII года только Конституция Сьейеса.
После десятилетнего опыта, обнаружившего стремление к исключительному господству; после насильственного перехода от конституционалистов 1789 г. к жирондистам, от жирондистов к монтаньярам, от монтаньяров к реакционерам, от реакционеров к Директории, от Директории к Советам, а от них к военной силе, — только с помощью Конституции Сьейеса можно было добиться покоя в общественной жизни. Все устали от прежних уже обветшавших конституций. Сьейес же предлагал новую; никто дольше не желал господства исключительных людей, а эта конституция с ее системой препятствовала внезапному появлению контрреволюционеров, как это было при первых шагах Директории, или пламенных демократов, как это случилось в конце ее правления. Это была конституция людей умеренных, казавшаяся пригодной для заключения революции и основания господства народа. Но единственно потому, что это была конституция умеренных и что партии не обладали больше достаточным жаром, чтобы добиться господства, должен был найтись человек более сильный, чем побежденные партии и умеренные законодатели, который отказался бы от признания этой конституции или, приняв ее, исказил бы весь ее смысл. Так и случилось.
Бонапарт присутствовал на совещаниях Конституционного комитета; он ухватился своим инстинктом властолюбия в мыслях Сьейеса за все то, что могло послужить его планам, и отбросил все остальное. Сьейес ему предназначал должность Великого электора с шестью миллионами дохода, охраной в три тысячи человек, дворцом в Версале для жительства и всем внешним представительством республики. Действительная власть, однако, принадлежала двум консулам — одному военному, другому гражданскому, о которых Сьейес не думал в III году, но которых он принял в VIII году республики, применяясь, без сомнения, к понятиям времени. Звание Великого электора далеко не удовлетворяло Бонапарта. „Как можете вы вообразить, — говорил он, — чтобы талантливый и мало-мальски уважающий себя человек согласился принять роль откармливаемой на несколько миллионов свиньи?“ С этой минуты об этом больше не было разговоров: Роже-Дюко и большинство членов комитета приняли сторону Бонапарта, и Сьейес, избегавший всегда споров, не сумел или не захотел защитить свои идеи. Он видел, что законы, люди и вся Франция отданы на произвол того, возвышению кого он сам способствовал.
24 декабря 1799 г. (нивоз VIII года), сорок пять дней спустя после 18 брюмера, была обнародована Конституция Vin года, составленная из остатков Конституции Сьейеса и превратившаяся постепенно в конституцию рабства. Правительственная власть была отдана в руки первого консула; ему было дано два помощника с совещательным голосом. Сенат, первоначально избранный консулами, сам выбирал из кандидатского национального списка членов Трибуната и Законодательного корпуса. Правительство одно имело право законодательной инициативы. Таким образом, по видоизмененной конституции больше не существовало курий, выбиравших кандидатов в различные списки, трибунов и членов Законодательного собрания; исчезли трибуны независимые и защищающие по собственному побуждению дело народа перед Законодательным собранием, вышедшим непосредственно из среды нации и только перед ней ответственным, исчезла, наконец, сама нация, обладавшая политическими правами. Место всего этого заняли: всемогущий консул, распоряжавшийся войском и гражданской властью, генерал и диктатор, Государственный совет, служивший авангардом для насильственного захвата власти, и, наконец, Сенат из восьмидесяти членов, единственная функция которого была лишать власти народ и выбирать бессильных и безмолвных членов Законодательного корпуса. Жизнь перешла от нации к правительству. Конституция Сьейеса служила предлогом к установлению нового политического порядка. Надо заметить, что до VIII года для всех конституций первоначальным источником служил „Общественный договор“ (Contrat social) Руссо, а с тех пор до 1814 г. — Конституция Сьейеса.