Девушку искали. В городе. В Долине. За пределами этой проклятой Долины.
— Если она — зеркало, то скорее всего ей ничуть не лучше… не получается… подождите, я спектр сменю…
Менять пришлось трижды. Крайт злился, сопел и, теряя терпение, откровенно матерился сквозь зубы. Теория ему нравилась, а неспособность найти ей подтверждение, злила.
— Конечно… их спектр… все пользовались нашим, а если альвы, то… будет смещение. И поправку следует сделать. Узкое окно. Они двое… связаны… и друг на друга… точно, зазор почти ничтожен.
Виттар ничего не понял.
— Смотрите.
На экране из горного хрусталя разворачивалась алая воронка с рваными краями.
— Это как пуповину раньше времени перерезать… ваш брат теряет силы. А та девушка, скорее всего, изнемогает от невозможности их отдать.
Крайт сел и, сунув руку под рубаху, поскреб плечо.
— Ее ведь искали по запаху…
…и не нашли, потому что гроза смыла следы.
— …или по тем слепкам, которые удалось снять с камеры. А они тоже искаженные… и чем больше времени проходит, тем сильнее искажение.
— И что ты предлагаешь?
Мальчишка повернулся к экрану.
— Построить зеркало и попытаться найти по нему… только вы уговорите его еще немного посидеть, ладно?
Уговаривать не пришлось, достаточно оказалось развернуть экран к Одену. Он завороженный уставился на алые всполохи и, протянув руку, коснулся хрусталя.
— Холодный…
— Скоро согреешься.
Больше он не произнес и слова. А сил не хватило даже на то, чтобы вернуться в комнату.
— Сколько времени осталось?
— Теоретически? — уточнил Крайт, растирая руки. — От нескольких недель до нескольких дней… райгрэ, я очень постараюсь и… пойду от Долины, но по спирали… и если она жива, то наткнусь. Должен.
…он соскользнул в паутину мира, застыл, уставившись на карту, но не видя ее. Пальцы подрагивали, и кончик носа тоже. Крайт раскачивался, бормоча нечто невнятное.
Привычно хлынула кровь из носу.
И поползла алая дорожка по шее…
А потом Крайт открыл глаза и удивленно, словно не доверяя самому себе, сказал:
— Она не там… тут и близко.
Мазнув ладонью по шее, он ткнул в карту…
— Здесь.
Ошибка?
Нет, Крайт качает головой. Он проверил и перепроверил. И если так, то… многое становилось ясно.
Девчонку не нашли в Долине, потому что в Долине ее не было.
— Оден, — Виттар знал, кому принадлежат «Яшмовый перекресток». — Ты не мог найти себе кого-нибудь попроще?
И он вовсе не удивился, услышав, что Королевский Мастер-Оружейник уже третий день добивается встречи. Разве что обозвал себя идиотом.
Глава 33
Встречи
Жар усиливался.
Лихорадка, так мне сказали. И семейный доктор, невысокий, с белым пухом волос, сквозь который просвечивала розовая кожа, охая и вздыхая мял руки, щеки и живот. В рот он тоже заглянул, и долго слушал сердце через длинную слуховую трубку.
А потом, покачав головой, вытащил из кармана конфету.
И я вспомнила… ну конечно, он ведь приходил, тогда, перед самым балом, и тоже осматривал меня внимательно, пусть бы я и была совершенно здорова. А завершив осмотр, точно также конфетой утешил.
— Банальнейшая простуда, — он протирал двойное стеклышко лорнета, и длинная цепочка дергалась, словно хвост пойманной мыши. — Ничего серьезного.
Простуда.
Случается, если бегаешь под дождем, да еще и без одежды.
И отвар из ромашки, мяты и горечавника — наименьшее из зол. Но Брокк упрямо пытается запихнуть меня в постель. И отвар приносит сам, следит, чтобы выпила до капли, а потом сердито выговаривает, что я отношусь к болезни несерьезно…
Простуда — это не болезнь.
Тем более что кашля нет, и горло мое здорово, и даже насморк стороной обошел. А жар… пройдет.
Не проходил.
И в следующую ночь я проснулась от жажды и одиночества. Открыла глаза, протянула руку, зная, что если дотронусь до Одена, то все станет хорошо, и поняла, что Одена больше нет.
Совсем нет.
Он жив. Конечно, жив. И скорее всего вернулся домой… и я ведь предполагала, что все будет именно так. Мы расстанемся на Перевале, и что за беда, если случился он несколько раньше?
Брокк для меня узнает, дома ли Оден… и если дома, то что дальше?
Отправить письмо?
На розовой бумаге с водяными рисунками.
Виньетки изящного почерка… и капля духов намеком… тайная встреча… и быть может, не одна. Или не тайная: брат не станет удерживать от глупостей. Только я сама ведь понимаю, что будущего у нас нет. Год. Два. Три или четыре краденого стыдного счастья, а затем финал со слезами и неизбежным разрывом, и снова боль, та самая, которую я испытываю сейчас.
Ее не запить ключевою водой.
И остается — перетерпеть.
Терплю, уговаривая себя, что ночные странные мысли — это тоже простуда, тем более что жар не уходит. Напротив, он становится сильней, и к травяным отварам доктор добавляет пилюли.
А Брокк становится мрачней день ото дня.
Мне очень хочется успокоить его, и я пытаюсь встать с постели, поначалу даже получается. Жар не мешает ничуть, голова вот слегка кружится, но это — мелочи жизни… я знакомлюсь с домом и портнихой, которую приводит Брокк. Массивная неторопливая женщина, словно высеченная из камня, и руки ее выглядят грубыми, но меня завораживает сноровка, с которой они управляются с иглой.
Мне шьют платье.
Я не хочу, но портниха уговаривает, всего-то одно… а еще полторы дюжины белых сорочек с кружевными воротниками. И манжеты их тоже пышны, я ведь девушка, пусть бы со странными вкусами, которым со-родич потворствует, тогда как, по мнению портнихи, меня следовало бы выпороть. Мнение читается в поджатых губах и квадратном подбородке, на котором пророс темный кучерявый волос.
К рубашкам она приносит жакеты, жилеты и бриджи — черные и коричневые, темно-зеленые с золотым позументом… с пуговицами по внешнему шву, со все теми же кружевами, пусть бы и крашеными в разные цвета. Пожалуй, постепенно она примирялась со странной идеей. И мне бы радоваться, но…
Пилюли не помогали.
Нет, жар не мешал, но выматывал страшно. Я по-прежнему просыпалась среди ночи, иногда пыталась найти Одена, иногда сразу осознавала, что его нет, но все равно расстраивалась почти до слез. Не плакала — жар высасывал воду. Я пила, пила… у кровати стоял кувшин, который наполняли ключевой водой, но ее не хватало. И наутро меня вновь терзала жажда.
Приходил Брокк. Заставлял есть, и вновь глотать таблетки — раз от раза их становилось больше.
— Все будет хорошо, Хвостик, — говорил он. И я соглашалась: будет.