— И где же письмо? — осведомилась я спокойно. Девушка быстро передала мне запечатанный магией свиток.
Пряча невольную улыбку в уголках губ, я негромко попросила:
— Ишири, уточни, пожалуйста, когда мы будем отправляться.
Коротко кивнув, девушка ужом выскользнула из кареты. Её взгляд, вскользь брошенный в мою сторону, поведал красноречивей любых слов: она даст мне достаточно времени, дабы прочесть корреспонденцию и спрятать все эмоции, связанные с написанным.
Проследив за нею взглядом, я задалась вопросом: кому эта девочка служит? Мне предстояло выяснить это до возвращения, и, если ответ окажется неприятным, найти способ ненавязчиво избавиться от спутницы посредством, скажем, несчастного случая. Сама идея эта мне откровенно не нравилась — девушка вызывала уважение, — но в вопросах, где на кону стояла моя жизнь, я не собиралась проявлять беспечность.
Тряхнув головой, я отбросила от себя эти мысли до того часа, когда проблема станет более острой. Повертев в руках свиток, не имеющий опознавательных знаков, я озорно улыбнулась и прижала палец к плоской восковой печати. Магия мгновенно развеялась, и бумага развернулась передо мной, открывая несколько строк, написанных отлично знакомым мне почерком.
«Твоё выступление на Совете, дорогая моя, было на редкость убедительным — я даже на миг заподозрил тебя в искренности. Прими моё восхищение, Кирени, и позволь понадеяться, что визит к родственникам прошёл успешно. Однако, если ты ещё раз вздумаешь блуждать по темным улицам без сопровождения капитана, я верну тебя в Золотой Дворец в тот же день, чего бы мне это ни стоило»
Перечитав пару раз письмо, я отбросила бумагу на атласные подушки, разбросанные в карете. Как и следовало ожидать, послание заполыхало синим и в считанные секунды обратилось в пепел.
К тому моменту, как вернулась Ишири, я успела спрятать широкую усмешку, помимо воли набегавшую на губы последние несколько минут, и принять спокойную, расслабленную позу, способную скрыть дрожь возбуждения. Рассеянно кивнув в ответ на слова компаньонки, я отвернулась к окну, чувствуя, что карета пришла в движение. Воспоминания недельной давности захлестнули меня с головой, заставив прикрыть глаза. Восстал перед глазами трескучий огонь, пожирающий поленья в камине, и ласковый бриз, треплющий длинные занавески, и, словно наяву, зазвенел в воздухе голос Эйтана, надтреснутый и усталый. «Вчера ко мне явился представитель Сакии с предложением: они дадут Ишшарре в моем лице громадную ссуду, при условии, что я возьму в Старшие Жёны леди Камил, племянницу Верховного Жреца Адада Микора, и нареку её Императрицей Экили. Я согласился» — сказал Змей тогда.
С улыбкой я вспомнила непростой разговор, последовавший за этим признанием…
Глава 24. Два лика луны
— Я отправляюсь на встречу. Мне в этом лице идти?
А. Линкольн
— Вчера ко мне явился представитель Сакии с предложением: они дадут Ишшарре в моем лице громадную ссуду, при условии, что я возьму в Старшие Жёны леди Камил, племянницу Верховного Жреца Микора, и нареку её Императрицей Экили. Я согласился.
После этих слов стало тихо, и только шепот дождя за окном вторил течению моих мыслей. Эйтан смотрел на меня выжидающе, и в глазах его поблескивал странный вызов, за которым, впрочем, Сиятельный Император явно прятал страх. Эйтан Хитрый, человек, неоднократно заглядывавший в глаза смерти, боялся моей реакции на свои слова. Это было удивительно, но служило подлинным доказательством его чувств ко мне — которые, кажется, все же были.
Тепло улыбнувшись Императору, я положила ладонь ему на щеку, искренне желая успокоить, стереть грусть со столь дорогого мне лица и вновь увидеть на нём улыбку. Змей, вздрогнув от этого прикосновения, быстро накрыл мою руку своей.
— Омали… — начал он, но запнулся, словно не зная, что сказать. Я поняла, что молчать и дальше было бы просто нечестно по отношению к нам обоим, и постаралась ответить как можно беззаботней.
— Это вполне предсказуемо, — негромко признала я, — И совсем не страшно. Микор хочет гарантий твоего послушания, и брак с этой Камил — разумный политический шаг. Ты правильно сделал, что согласился.
— У меня нет другого выбора, — сказал Змей хрипло, — Но, я надеюсь, ты понимаешь: между нами ничего не изменится. Я не отпущу тебя.
Я только улыбнулась в ответ. Да, разумеется, я знала это. Эйтан Хитрый, Император Ишшарры, не был тем, кто просто так отдаст что-либо свое. Однако, оставаться его наложницей я не хотела, просто не могла, и все тут. И дело было не в эфемерной общественной морали, на которую мне было наплевать, и не в ревности — я всегда знала, что такого человека, как Змей, мне все равно придется с кем-то делить.
Нет, причина моего сомнения крылась в ином. Ты будешь смеяться, читающий эти строки, но это был вопрос власти.
Я ввязалась в эту авнтюру и прошла, можно сказать, по пылающим углям ради того, чтобы после стоять рядом с Императором. Я рисковала, лгала, убивала — и точно знала, во имя чего это делаю; целью моей, озаряющей всю мою жизнь, была свобода. А что может принести её человеку? Только независимость, которой у наложницы просто не могло быть. С самого детства я знала точно: только пэр может, так или иначе, сам распоряжаться своей судьбой.
Потому всегда, сколько себя помнила, я отчаянно желала стать пэри. Со временем, правда, эта мечта отдалилась, померкла — но не пропала. И, спасая Наследника Ишшарры, я понимала, что Эйтан — тот самый шанс, который дается раз.
Змей говорил, что после его женитьбы ничто не изменится между нами, но то была ложь, я знала точно. Я видела ещё в детстве, как время безжалостно отдаляет моих родителей друг от друга, и знала — с нами произойдёт то же самое, если я, как вещь первой необходимости, буду постоянно под рукой. Я не могла этого допустить, да и просто не хотела для себя такого будущего. Я любила Императора Ишшарры, так, как только умела… но правда состояла в том, что свою мечту я любила больше.
С самого начала я рассчитывала, что Эйтан сделает меня Младшим Советником — а потом, словно по ступеням, я взойду вверх и заслужу статус пэри, тем или иным путём. Когда мы со Змеем стали любовниками, я внесла в свои мечты коррективы. Счастье, представлявшееся мне в грезах, теперь состояло из двух пунктов: я — пэри, я — любовница Императора.
Однако правда, лежавшая в тот миг передо мной, была безоговорочной: ничто не сбудется, если он меня не отпустит.
Потому мой разум отчаянно, словно в агонии, искал выход из сложившегося положения, и, нужно сказать, некоторые идеи у меня возникли. Точно зная слабейшее место Змея, я вопросила, с болью глядя ему в глаза: