этим завтра, на новом месте. Возможно, время поможет ей собраться с мыслями.
Но ночь выдалась беспокойной. Прошло несколько часов с тех пор, как Нина и Катя легли спать, как вдруг Екатерина Николаевна вспомнила, что забыла заехать в Татьяне Петровне. Бедная Нина, она жила в своем собственном мире и поэтому ничего ей не напомнила. К счастью, к пожилой женщине наверняка заехали зять или невестка, и эта мысль немного успокоила Екатерину Николаевну.
Она до самого утра писала воображаемые письма сперва Тине, потом Шуре, а потом, по очереди, Пане, Вове и Коле. Она благодарила Бога за сегодняшнюю новость. Ей стало спокойнее, и эта ночь показалась ей воистину волшебной.
До рассвета Екатерина Николаевна не сомкнула глаз. Она была счастлива, зная, что следующий вечер оставит ее наедине со своими мыслями, и эта мысль помогла ей смириться с вынужденным переездом.
А больше всего ее радовало то, что она сумеет наладить связь Кати, пусть и не физическую, с ее родителями. Если бы она только могла отправить внучку к ним! Маленькая девочка, дитя нового режима, росла вдали от своей семьи. Наблюдая за внучкой, Екатерина Николаевна видела, в насколько отличных от прежних условиях растет девочка. Если Катя останется здесь и будет взрослеть в новой России, то бесконечные очереди, заводы и фабрики, грубые рабочие и вечная нужда начисто лишат ее женственности и нежности. Возможно, письма, которые она собирается написать, помогут девочке в будущем. Ведь ей уже исполнилось десять лет. Вот уже семь лет она растет без матери и отца, в мире коммунистов, и это, несомненно, сказывается на ее характере. Даже когда Катя играла и веселилась, Екатерина Николаевна не видела в ней той радости, которые испытывали ее собственные дети. Женщине невыносимо хотелось отослать внучку подальше отсюда, прочь от железных оков режима, к свободному небу, пока нрав девочки не огрубился окончательно. Ведь советские люди относятся к детям совсем иначе и иначе их воспитывают, подменяя любовь к себе и близким любовью к долгу и партии.
Екатерина Николаевна знала это уже давно и давно пыталась решить свою проблему. Несколько лет назад, сначала в Кисловодске, а затем и в Ленинграде, она подавала заявления, чтобы получить разрешение для заграничной поездки Кати, но не получила положительного ответа ни на одно из них. Однако женщина не сдавалась. Она собиралась пробовать еще и еще, поклявшись себе любой ценой выслать внучку из России.
Глава тридцатая. Новости от Гриши
Несмотря на то что Париж больше не привлекал и не вдохновлял Шуру, этот город все равно изменил ее, как менял многих. Она больше не была маленькой Шурочкой, любимицей своей матери, как не была окрыленной возлюбленной или наивной молодой женщиной, только приехавшей во Францию. Одиночество сделало ее сильнее. И она больше не переживала о неопределенности будущего. Ее борьба почти закончилась. Теперь Шура верила, что справится со всем сама и обязательно устроит себе и комфортную жизнь, и надежную любовь. В трудный час она теперь сжимала зубы и храбро шагала навстречу судьбе.
Живя в Париже, Шура научилась быть внимательной к людям, элегантно одеваться, устраивать званые ужины, пить хорошее вино и выбирать хорошие подарки. Ее доходы, конечно же, были ничтожно малы по сравнению с доходами ее знакомых, однако ее с детства приучили делать все на совесть, и она старалась не отступать от этого принципа. Живя одна, она не тратила лишнего. Маргарита, превосходная портниха, шила ей прекрасные и вполне доступные наряды, и Шура, хоть и не могла расплатиться, всегда находила другие способы отблагодарить невестку. Она так и не дотронулась до денег, которые ей вернул Гриша, и каждый месяц упорно откладывала часть жалованья на переезд в Америку и на помощь братьям и Тиночке. Новая жизнь ей удавалась, и Шура жила в гармонии с окружавшей ее культурой. Хотя знание турецкого здесь не пригодилось, хорошие французский и английский помогли ей понять и полюбить приютившую ее страну.
Если бы Шура захотела, она могла бы стать по-настоящему богатой. Однажды ей предложили поработать моделью на съемках открытки, где она за один день заработала бы столько, сколько зарабатывала за несколько месяцев показов в IRFE. Оказавшись в студии фотографа, Шура поняла, какие съемки тот имел в виду, и сразу же ушла оттуда. Возможно, некоторые друзья назвали бы ее дурой за подобный поступок, однако ей было все равно. Разумеется, даже в модельный дом Юсуповых иногда приходили похожие мужчины – они приводили на показ жен или любовниц, а сами заглядывались на моделей, надеясь соблазнить одну из них.
Отказывать таким мужчинам, считавшим, что модель можно купить, как платье, было сложнее, нежели фотографу, так как они все же считались клиентами и приносили IRFE деньги. С другой стороны, разразись на этой почве скандал, модному дому пришлось бы еще тяжелее.
От своих коллег Шура узнала, как следует вести себя в таких деликатных ситуациях, не причиняя вреда репутации IRFE. К примеру, оказалось, что фраза «Я помолвлена» не является этическим препятствием для человека, которому взбрело в голову соблазнить модель, – он же принял это решение, будучи в отношениях, так что статус избранницы абсолютно не волновал их. Но вот если сказать им, что ты больна неизлечимой заразной болезнью, то ухажер мгновенно испарялся.
И хотя подобное случалось нечасто, внимание со стороны мужей клиенток всегда служило поводом бурного обсуждения среди моделей. Некоторые из них не гнушались подобными связями и неплохо устраивали свою жизнь.
Однажды, получив твердый отказ от Шуры, один из европейских аристократов решил попытать удачу с ее коллегой, однако та тоже напугала его, сославшись на неизлечимую болезнь.
– Представьте себе, – сказала тогда Шура, – люди подумают, что князь Юсупов собрал у себя самых больных девушек.
Да, Шура вела стильную и веселую жизнь, однако, чтобы добиться этого, ей приходилось очень много работать. Посторонние не понимали этого. Она научилась жить, ограждая себя от