В первой же своей пластинке в фирме «Мелодия» я опробовал монтажное построение. Речь идет о стихах Ф. И. Тютчева. За основу был взят Денисьевский цикл. Последняя трагическая любовь поэта — Елена Денисьева. Стихи, обращенные к ней или написанные в связи с ней, и одно, написанное от ее имени, обращенное к себе самому, получили название Денисьевского цикла. В композиции я решил использовать письма Тютчева и Денисьевой, дневники и воспоминания современников. Впоследствии на основе этой пластинки я поставил на ТВ фильм «О ты, последняя любовь», о котором уже упоминал. На пластинке «О время, погоди!» звучат два голоса: от Денисьевой — Беллы Ахмадулиной и мой — от Тютчева. Потом добавилась музыка Скрябина и Листа. Возник маленький поэтический спектакль, имевший успех, и пластинка затем выходила несколькими тиражами. С тех пор я всегда рассматривал работу над диском на фирме «Мелодия» как создание отдельного, драматургически законченного произведения, даже в том случае, когда ограничивался только стихами, без привлечения дополнительного подспорного материала. Пушкинский альбом тоже построен по законам монтажа. Там меня интересовал принцип перепада состояний поэта, диалектика мыслей и чувств гения. Это и послужило отправной точкой при создании пушкинского альбома, состоящего из двух пластинок.
Был у меня и успешный опыт мелодекламации: «Черные блюзы» негритянского поэта Ленгстона Хьюза. Вообще сочетать стихи с музыкой следует умело и крайне осторожно: можно загубить и то, и другое. Так, по вине звукорежиссера, в пушкинской пластинке погибло мое любимое стихотворение «Осень». Звукорежиссер без моего ведома подпустил в это стихотворение тему из «Времен года» П. И. Чайковского. Сама по себе эта музыка прекрасна, но она перечеркнула музыку пушкинского стихотворения и потеряла в звучании. Теперь я сам довожу каждую пластинку до конца, не передоверяя никому ее окончательного оформления.
Стихи Ленгстона Хьюза просили джазового сопровождения. Они написаны в ритмах блюза и в сочетании с джазовым трио (фортепиано, ударник, бас-гитара, иногда труба) прозвучали разнообразно и в полный голос. В этом диске тоже есть своя драматургия, и я с полным основанием назвал его моноспектаклем.
В каком-то смысле моноспектаклями на пластинках были композиции стихов «Поэты — Пушкину» и «Тайны ремесла». «Тайны ремесла» — название цикла стихов Ахматовой. Ее стихи цементировали всю композицию. Вот когда пригодилось ощущение, которое я испытал в юности, слушая ее чтение! Басовые регистры ровного голоса, неторопливое исполнение, значительность и классическая простота ее стихов, где «зрели прозы пристальной крупицы…».
В композиции «Тайны ремесла» прозвучали стихи моих любимых поэтов: Блока, Маяковского, Пастернака, Есенина, Мандельштама, Цветаевой, Ахматовой. Сначала каждый из них о себе, о поэзии, о тайнах ремесла. Потом их стихи друг другу, друг о друге при жизни, а затем стихи на уход из жизни. Последней оставалась недолгое время, до 1966 года, Анна Андреевна. И тогда прозвучал ее бессмертный «Приморский сонет»: «Здесь все меня переживет…», «дорога, не скажу куда», а подытожил всю пластинку начавший ее Блок:
«Над нами сумрак неминучийИль ясность Божьего лица…»
Читая в одной композиции стихи разных поэтов, следует помнить, что они разные и неповторимые. Важно в звучании отделить Ахматову от Пастернака, не смешивать Маяковского с Цветаевой. Если проводить параллель с пианизмом: тщательно отрабатывать стиль звучания, не спутать Бетховена с Брамсом. Во фразе «я играю Бетховена» или «я играю Брамса» ударение на фамилию композитора, а не на местоимение «я». Глубина проникновения в замысел поэта и строй стихотворной речи, только ему присущий стиль и есть, на мой взгляд, высшее мастерство исполнителя и его самовыражение.
Это относится и к постановке театральных спектаклей. Если Гоголь, Шекспир, Горький и, скажем, Игнатий Дворецкий открываются одним и тем же ключом, пусть талантливого современного режиссера, то вообще-то совершенно справедливая заповедь «не отступаться от лица» будет в этом случае звучать крайне уныло и плоско.
Монтажный метод был открыт и многократно с блеском использован Яхонтовым. О стиле исполнения замечательно написано Закушняком. Когда в начале главы я писал о чтении на эстраде как бы «для себя», я не имел в виду интимность исполнения (интимность — вещь прекрасная!), я подразумевал открывание поэтических дверей одним привычным, раз и навсегда сработанным ключом. Что Пастернак, что Самойлов… «Нет, нет! Я не чтец, я не исполнитель. Я просто люблю поэзию и просто делюсь с вами этой любовью». Позиция, возможная для домашних чтений, в полном смысле этого слова. Но на эстраде этого недостаточно. Если уж ты взялся читать чужие стихи или прозу, ты тем самым несешь ответственность перед поэтом и писателем в высшем смысле этого слова. Об этом сказано у Гоголя, сказано навсегда: «Прочесть, как следует, произведение лирическое — вовсе не безделица: для этого нужно долго его изучать; нужно разделить искренно с поэтом высокое ощущение, наполнявшее его душу; нужно душою и сердцем почувствовать всякое слово его — и тогда уже выступать на публичное его чтение. Чтение это будет вовсе не крикливое, не в жару и горячке. Напротив, оно может быть даже очень спокойное, но в голосе чтеца послышится неведомая сила, свидетель истинно растроганного внутреннего состояния».
По монтажному принципу сделан мною и альбом-моноспектакль «Гамлет. Тема и вариации» на фирме «Мелодия».
Снова Гамлет. Спустя двадцать восемь лет после Гамлета у Охлопкова. В. И. Немирович-Данченко писал, что нельзя вполне хорошо сыграть Гамлета, пока ты молод, так как ты не можешь глубоко трактовать эту роль, требующую большого опыта, жизненного и профессионального. Но парадокс состоит в том, что когда ты можешь хорошо трактовать эту роль — нету молодости, чтобы ее играть… Гамлет. Однажды соприкоснувшись с этой ролью, ты никогда не сможешь от нее освободиться. Мысли, слова, созвучия, заключенные в роли, будут прорастать в тебе, постоянно о себе напоминая. Я играл Гамлета всего три сезона, а все последующие долгие годы я проигрывал эту роль еще и еще раз про себя. Ни одна из сыгранных и оставленных мною ролей не снилась мне так часто. Гамлета, в разных свойственных снам модификациях, я играл многократно и, просыпаясь, продолжал думать о нем. Такова уж энергия, вложенная Шекспиром в эту роль. Собственно, я думал о ней, в тайне души мечтал о ней, боясь себе в этом признаться, еще до того, как состоялось мое первое свидание с Н. П. Охлопковым на даче в Переделкине, когда он пригласил меня в свой театр.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});