— Вы шутите, — ощетинился Хьюго.
— Вовсе нет. Я всегда говорю то, что думаю. Можете спросить у него.
— Это правда? — Хьюго обратился к Стипу.
— Правда, — ответил тот бесцветным тоном. — У нее есть все, что мужчина может желать в женщине.
— А у него есть все, что я когда-либо желала в мужчине, — сказала Роза.
— Она сострадательная, заботливая…
— Он жестокий, суровый…
— Она любит душить…
— И ты тоже, — отметила Роза.
Стип улыбнулся.
— У нее с кровью получается лучше, чем у меня. И с детьми. И с лекарствами.
— А у него лучше — со стихами. И ножами. И географией.
— Она любит луну. А я предпочитаю солнечный свет.
— Он любит играть на барабане. А я люблю петь.
Она нежно посмотрела на него.
— Он слишком много думает, — сказала она.
— Она слишком чувствительна, — сказал Джекоб, глядя на Розу.
Они замолчали, устремив глаза друг на друга. И, глядя на них, Хьюго испытал что-то похожее на зависть. Он никогда никого не знал так, как эти двое знали друг друга, и не открывал никому свое сердце, чтобы кто-то мог узнать его. Напротив, он гордился тем, что его душа — потемки, что он — тайна за семью печатями, от всех отдален. Каким же он был дураком.
— Ну, вы видите? — сказала наконец Роза. — Он просто невозможен.
Она изобразила раздражение, снисходительно улыбаясь возлюбленному.
— Ему не нужно ничего, кроме ответов. А я говорю ему: отдайся течению, насладись им. Так нет же, ему нужно познать суть вещей. «Для чего мы здесь, Роза? Зачем мы родились?» — Она бросила взгляд на Хьюго, — Что, опять софистика?
— Нет, — сказал Стип, усмехаясь. — Я тебе не позволю так говорить.
Он встал и посмотрел на Хьюго.
— Вы, может быть, и не признаете это, но и в вашей голове крутится тот же вопрос. И не говорите, что это не так. Этот вопрос мучит всякое живое существо.
— Вот в этом я сомневаюсь, — вставил Хьюго.
— Вы не видели мир нашими глазами. Не слышали нашими ушами. Вы не знаете, как он стонет и рыдает.
— Попробуйте провести здесь одну ночь, — сказал Хьюго. — Я наслушался рыданий…
— Где Уилл? — неожиданно спросил Стип.
— Что?
— Он хочет знать, где Уилл, — пояснила Роза.
— Ушел, — ответил Хьюго.
— Он навещал вас?
— Да, приходил. Но я не смог его вынести и сказал, чтобы он уходил.
— За что вы его так ненавидите? — спросила Роза.
— Я его не ненавижу. Просто он мне не интересен, только и всего. У меня, знаете ли, был другой сын…
— Да, вы говорили, — напомнила Роза.
— Я его любил больше жизни. Вы таких ребят не видели. Его звали Натаниэль. Я говорил?
— Нет.
— Он был замечательный.
— И как Уилл к этому отнесся? — спросил Стип. Хьюго слегка нахмурился: его отвлекли от воспоминаний.
— К чему — к этому?
— К тому, что вы его прогнали.
— А бог его знает. Он всегда себе на уме. Я никогда не знал, о чем он думает.
— Это он унаследовал от вас, — заметила Роза.
— Может быть, — согласился Хьюго. — Так или иначе, но он не вернется.
— Он придет к вам еще раз, — сказал Стип.
— Я уверен, что нет.
— Поверьте мне — придет, — сказал Стип. — Это его долг.
Он бросил взгляд на Розу, которая осторожно присела на краешек кровати Хьюго и положила руку ему на грудь.
— Что вы делаете? — спросил он.
— Успокойтесь.
— Я спокоен. Что вы делаете?
— Это как благодать, — сказала она.
Хьюго обратился к Стипу:
— Что это она несет?
— Он придет отдать вам долг, Хьюго… — ответил Стип.
— Это что такое?
— …и он будет слаб. Мне нужно, чтобы он был слаб.
Хьюго теперь слышал стук у себя в висках, но становился спокойнее.
— Он и без того слаб, — проговорил он слегка заплетающимся языком.
— Как плохо вы его знаете, — сказал Стип. — Он столько всего повидал. Много чему научился. Он опасен.
— Для вас?
— Для моей цели.
Даже в этом полудремотном состоянии Хьюго понял, что они подошли к самому важному — к цели Стипа.
— И… в чем же именно… она… состоит? — спросил Хьюго.
— Познать Бога, — ответил Стип. — Когда я познаю Бога, я пойму, для чего мы родились, — она и я. Мы будем взяты в вечность и исчезнем.
— И Уилл мешает вам?
— Он отвлекает меня, — сказал Стип. — Он распускает слухи, будто я Дьявол…
— Ну-ну, — сказала Роза, словно успокаивая его. — Ты опять впадаешь в паранойю.
— Распускает! — с неожиданной яростью сказал Стип. — Что такое эти его треклятые книги, если не обвинения? Каждый снимок, каждое слово — как нож! Нож! Вот сюда! — Он ударил себя кулаком в грудь. — А ведь я был готов полюбить его!
— Был-был, — подтвердила Роза.
— Я бы холил его, сделал бы его моим идеальным дитятей.
Стип поднялся со стула и двинулся к кровати. Взгляд его был устремлен на Хьюго.
— Вы его никогда не понимали. Вот что обидно. Для него. Для вас. Вы были так ослеплены той смертью — не видели, кто живет рядом с вами, под самым вашим носом. Такой прекрасный человек, такой отважный, что я должен его убить, прежде чем он окончательно погубит меня.
Стип перевел взгляд на Розу.
— Давай кончай с этим, — сказал он. — На него не стоит тратить слова.
— Кончай с этим? — переспросил Хьюго.
— Ш-ш-ш, — сказала Роза. — Выкиньте все из головы. Так будет легче.
— Может быть, для вас… — сказал он и попытался сесть.
Но ей было достаточно легонько надавить ему на грудь, чтобы он остался на прежнем месте. Стук его сердца становился громче, веки — тяжелее.
— Ш-ш-ш, — повторила она, словно обращалась к беспокойному ребенку, — не двигайтесь…
Она чуть наклонилась — он почувствовал ее тепло, дыхание, и ему захотелось свернуться калачиком в ее объятиях.
— Я сказал, — тихо произнес Стип, — что он увидит вас еще раз. Но вы, Хьюго, его не увидите.
— О боже… нет…
— Вы его не увидите.
Он снова попытался встать с кровати, и на этот раз она позволила ему приподняться — достаточно, чтобы подвести под него руку и теснее прижаться к нему. Она стала напевать — тихую, усыпляющую колыбельную.
«Не слушай ее, — сказал он себе, — не поддавайся».
Но звук ее голоса был такой нежный, такой спокойный и утешительный, что Хьюго захотелось свернуться в объятиях этой женщины и забыть о хрупкости своих костей, об ожесточенности сердца; захотелось засопеть и приникнуть губами к ее наполненному молоком соску…
Нет! Это означало смерть! Он должен противиться ей. Его мышцам не хватало силы, чтобы освободиться. Он мог надеяться только на одно: что ему удастся втиснуть какую-нибудь важную мысль между его жизнью и той песнью, что она пела, — что угодно, только бы не раствориться в ее объятиях.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});