С. Л. Петровская тоже отрицала свою причастность к революционному подполью, но признавала свою интимную связь с И. В. Джугашвили{11}.
26 марта 1910 г. была начата переписка, в этот же день составлена «литера А»[51]. 1 апреля ее зарегистрировали в Департаменте полиции, и здесь в 7-м делопроизводстве появилось дело № 737{12}.
На следующий день, 27 марта, поручик Н. В. Подольский направил вологодскому губернатору письмо, в котором ставил его в известность об аресте И. В. Джугашвили и далее спрашивал: «Не встретится ли надобности в названном лице и как следует поступить с задержанным?»{13} Как будто бы он не знал, что на основании розыскного циркуляра губернатор обязан был потребовать возвращения И. В. Джугашвили в Вологду. Так и получилось. 5 апреля вологодский губернатор направил в Бакинское ГЖУ письмо, в котором отмечал, что И. В. Джугашвили «надлежит выслать в Вологодскую губернию для отбывания определенного ему г. министром внутренних дел двухгодичного срока»{14}.
Одновременно 27 марта Бакинское губернское жандармское управление направило запросы в Кутаисское и Тифлисское ГЖУ:
«Прошу распоряжения о высылке из дел вверенного Вам управления справки о политической благонадежности крестьянина Тифлисской губернии и того же уезда селения Диди Лило Иосифа Виссарионова Джугашвили, 30 лет от роду, и не привлекался ли к делам политического характера»{15}.
Письмо Бакинского ГЖУ было составлено таким образом, как будто бы Н. В. Подольский хотел ограничиться только информацией, имевшейся в жандармских управлениях и касавшейся только привлечения И. В. Джугашвили к политическим делам.
Несмотря на это, Тифлисское ГЖУ, как и было положено, прежде чем ответить на письмо своих бакинских коллег, сделало соответствующий запрос в местное охранное отделение.
2 апреля оттуда был направлен следующий ответ:
«Джугашвили Иосиф Виссарионов розыскивается циркуляром Департамента полиции от 19 августа 1909 г. за № 151385/53 ст. 15479 и по обнаружении подлежит обыску и аресту и препровождению в распоряжение вологодского губернатора. Остальные имеющиеся в охранном отделении о названном Иосифе Джугашвили сведения подробно изложены в донесении начальнику Тифлисского ГЖУ от 8 июня 1908 г. за № 2269. Начальник Тифлисского охранного отделения (подпись)»{16}.
Перед нами явная, отписка. С одной стороны, половину письма составляет ссылка на циркуляр о побеге, который не мог быть неизвестен Тифлисскому ГЖУ, а с другой стороны, охранное отделение ни словом не обмолвилось о том, что в 1909 г. И. В. Джугашвили по крайней мере дважды приезжал в Тифлис и занимался там нелегальной деятельностью.
Получив это письмо, Тифлисское ГЖУ, как и в 1908 г., предпочло обойти стороной сведения из биографии И. Джугашвили, относящиеся к периоду после 1904 г. (3 мая 1910 г. № 7735 на № 399):
«Джугашвили Иосиф Виссарионов, крестьянин селения Диди Лило Тифлисского уезда и губернии, 23 л. от роду, в 1902 г. как член революционного комитета был привлечен в числе других лиц при вверенном мне управлении сначала к переписке в порядке Положения о государственной охране „О Тифлисском кружке РСДРП и образованном им тайном Центральном комитете“, а затем и к формальному в порядке 1035 ст. Уст. угол. суд. — дознанию о том же тайном комитете РСДРП в качестве обвиняемого в преступлении, предусмотренном 250 ст. Ул. о наказ.
Переписка о Джугашвили и других по сообщению Департамента полиции от 17 июля 1903 г. за № 4305 по высочайшему повелению 9 июля 1903 г. разрешена в административном порядке с тем, чтобы выслать под надзор полиции в Восточную Сибирь на 3 г. каждого.
Кроме того, по имеющимся в делах Управления сведениям, Джугашвили в 1902 г. привлекался при Кутаисском ГЖУ в городе Батуме. Дознание о Джугашвили производством было закончено к 1 сентября 1902 г., препровождено прокурору Тифлисской судебной палаты, но чем таковое разрешено в делах управления, сведений нет.
Полковник (подпись)»{17}.
А пока шла эта переписка, товарищами И. В. Джугашвили предпринимались усилия, направленные на то, чтобы облегчить его участь. В мае 1910 г. им удалось добиться его перевода в тюремную больницу.
«Мы, — вспоминала Елизавета Адамовна Есаян, — старались сделать все, чтобы т. Сталина перевели в тюремную больницу, где он был бы в сравнительно лучших условиях, чем в общей камере тюрьмы. Для этого вот что мы сделали. В тюремной больнице тогда сидел некто Горячев, у которого был туберкулез 3-й степени. Мы взяли его мокроту и сдали в городскую больницу на анализ доктору Нестерову. Этот последний был пьяница и большой взяточник. За деньги мы получили от него листок диагноза туберкулеза 3-й степени на имя т. Сталина. Благодаря этому диагнозу удалось т. Сталина перевести в тюремную больницу. Через 3 месяца т. Сталина приговорили к высылке из Баку»{18}.
25 июня ротмистр Федор Иванович Гелимбатовский{19}, который заменил Ф. В. Зайцева на посту помощника начальника Бакинского ГЖУ, постановил переписку прекратить, С. Л. Петровскую освободить, а И. В. Джугашвили подвергнуть новой административной ссылке{20}. 26 июня он как временно исполняющий обязанности начальника Бакинского ГЖУ подписал соответствующее постановление, в котором после изложения результатов переписки говорилось:
«Принимая во внимание все вышеизложенное, я полагал бы: настоящую переписку в отношении Петровской ввиду отсутствия данных, которые указывали бы на ее участие в период проживания ее в г. Баку в деятельности каких-либо противоправительственных сообществ, прекратить без всяких для нее последствий. Что же касается Джугашвили, то ввиду упорного его участия, несмотря на все административного характера взыскания, в деятельности революционных партий, в коих он занимал всегда весьма видное положение и ввиду двухкратного его побега из мест административной высылки, благодаря чему он ни одного из принятых в отношении его административных взысканий не отбыл, я полагал бы принять высшую меру взыскания — высылку в самые отдаленные места Сибири на пять лет»{21}.
Узнав о принятом решении, И. В. Джугашвили 29 июня обратился к градоначальнику с прошением:
«Ввиду имеющегося у меня туберкулеза легких, констатированного тюремным врачом Нестеровым и врачом Совета съезда одновременно в начале мая с. г., после чего я все время лежу в тюремной больнице, — честь имею покорнейше просить Ваше превосходительство назначить комиссию врачей для освидетельствования самочувствия по состоянию своего здоровья, что комиссия подтвердит сказанное выше упомянутыми врачами, и, принимая во внимание, что при аресте ничего предосудительного не найдено у меня, покорнейше прошу Ваше превосходительство применить ко мне возможно меньшую меру пресечения и по возможности ускорить ход дела. Одновременно с этим прошу Ваше превосходительство разрешить мне вступить в законный брак с проживающей в Баку Стефанией Леандровой Петровской. 1910. 29 июня. Проситель Джугашвили»{22}.
На следующий день, 30 июня 1910 г., он направил на имя бакинского градоначальника новое прошение:
«Его превосходительству г. градоначальнику г. Баку содержащегося под стражей в Баиловской тюрьме Иосифа Виссарионовича Джугашвили
ПРОШЕНИЕ
От моей жены, бывшей на днях в жандармском управлении (речь идет о С. Л. Петровской. — А.О.), я узнал, что г. начальник жандармского управления, препровождая мое дело в канцелярию Вашего превосходительства, вместе с тем считает от себя необходимым высылку меня в Якутскую область. Не понимая такой суровой меры по отношению ко мне и полагая, что недостаточная осведомленность в истории моего дела могла породить нежелательные недоразумения, считаю нелишним заявить Вашему превосходительству следующее.
Первый раз я был выслан (в административном порядке) в Иркутскую губернию в 1903 г. на 3 года. В 1904 г. я скрылся из ссылки, в следующем же (1905-м) был амнистирован. Второй раз я был выслан в Вологодскую губернию на 2 года, причем на первом же допросе в конце апреля или начале мая 1908 г. мною чистосердечно было заявлено ротмистру Боровкову и начальнику Зайцеву о бегстве из ссылки в 1904 г., об амнистии и т. д., в чем нетрудно удостовериться, просмотрев соответствующий протокол, снятый вышеупомянутыми чинами жандармского управления. Между прочим, результатом такого моего заявления явилась упомянутая высылка в Вологодскую губернию, ибо ничего предосудительного у меня не было найдено, а других улик кроме проживательства по чужому виду не имелось. В 1909 г. самовольно уехал из Вологодской губернии, о чем при аресте же было заявлено мною чинам жандармского управления. Причем ничего предосудительного не было у меня найдено.