– Двадцать пять лет вместе. Это почти рекорд.
– А твои родители, – спросил я осторожно, – большие любители Рубцова?
– Мой отец преподает литературу, – шепнула она.
– В универе?
– Да. Или ты знал?
– Нет, но он не похож на школьного учителя, – ответил я. – На преподавателя хорошего университета – точно.
Она заулыбалась:
– На всякий случай запомни, его зовут Сергеем Константиновичем, а маму – Людмилой Николаевной.
– Не забуду, – пообещал я. – Как они, с такими именами, да еще любители Рубцова, назвали тебя Габриэллой?
Она наморщила нос.
– В тот период была мода на иностранные имена. А мои родители, еще молодые, долго определялись с приоритетами. Папа говорит, что к патриотизму и высокой духовности приходишь не сразу.
Я пытался слушать докладчика, но мысли все время разбегались, как вспугнутые тараканы. Да и о Рубцове ни слова: то ли уже переговорили вначале, то ли его юбилей только повод собраться и почесать языки на любимые темы, а потом пойти и надраться. Думаю, в соседнем зале, куда охрана пока не пускает, сейчас как раз на столы ставят водочку, прикидывая, сколько будет рыл и сколько понадобится, чтобы разговоры о высокой духовности продолжались. Русская интеллигенция обожает под водочку и соленые огурчики возвышенные разговоры о высокой духовности, нравственности и глубинной сущности.
Минут через двадцать докладчик закруглился, а председательствующий пригласил в соседний зал, где можно чуть подкрепиться и заодно обменяться мнениями о состоянии нашего духовного наследия.
Против ожидания присутствующие не ринулись, ломая стулья, к выходу, чтобы первыми ворваться в зал для загула, а поднимались чинно и с достоинством. Некоторые пропускали проходящих мимо, те уступали дорогу, в свою очередь, и так плавно вытекали в фойе, а оттуда так же неторопливо переходили в зал с накрытыми столами.
Глава 11
Мы вышли из зала в числе первых, но Габриэлла придержала меня, ей родителям все-таки показаться надо, раз уж пообещала, что обязательно будет на этом вечере.
– Ты иди, – шепнула она, – можешь вообще спрятаться.
– Зачем?
– Ну так просто…
– А с тобой остаться можно?
– Если тебя это не пугает…
Я расправил плечи, прям орел, хотя сердце колотится, а хвост трусовато опускается к полу.
– Габриэлла! Обижаешь…
– Ладно, стой рядом.
Ее родители выходили из зала в числе последних: так уж получается, кто сидит в первом ряду – к накрытому столу приходит последним.
Я еще издали ощутил к ним симпатию. Скромно и аккуратно одеты, в порядке как прически, так и все те мелочи, что диктуются этикетом, но не замечаются такими, как я. Зато чувствуется, что люди эти милые, достойные, воспитанные и с ними будет хорошо и приятно общаться, а из каких деталей складывается это впечатление – это уже для специалистов, а мы простые юзвери.
Сам я обычно весьма небрежен в одежде и прочей ерунде, ну там ногти забуду постричь, а под них грязи набьется, будто по ночам руками могилы раскапываю. Стричься забываю, даже побриться иной раз лень, в современном мире это тоже стиль, очень удобно, но все-таки приятно видеть людей опрятных от макушки и до пят.
Даже если бы Габриэлла не сказала, что ее отец преподаватель, все равно с первого взгляда видно, что не мясник на рынке. Да и мама выглядит так, словно у нее за плечами двенадцать поколений аристократов.
Отец улыбнулся одними глазами, этого достаточно, а ее мама произнесла нежно:
– Габи…
Они обнялись, расцеловались, Габриэлла наконец отодвинулась и, не выпуская матери из рук, повернулась в мою сторону.
– Это мой друг, Вячеслав.
– Добро пожаловать, Вячеслав, – сказал ее отец и протянул руку. Пожатие его было легким, дружеским, пальцы сухими и теплыми.
Его жена протянула руку следом, я бережно пожал узкую прохладную ладонь, уже потом сообразил, что подавала руку выше, чем обычно подают, явно надо было приложиться губами, но теперь уже поздно, а в черепе заметалась испуганная, как мышь, трусливая мысль: сделать ли вид, что я такой вот пролетарий, не принимаю эти буржуйские замашки, или же признаться всем покаянным видом и телодвижениями, что не врубился вовремя, а теперь сожалею так сильно, что готов сдать в благотворительный фонд червонец, а то и два.
Габриэлла улыбалась сочувствующе и поощрительно, я наконец сообразил, что и это неплохо: есть повод поучить меня, дурака, великосветским манерам. Я как бы дикий интеллигент, то есть с дипломом и на приличной работе, но не обретший лоск приличного человека. А вот когда научусь вовремя ручку целовать и поставлю на полку альбомы французских импрессионистов, то враз стану подлинным русским интеллигентом.
– Вы тоже интересуетесь Рубцовым? – спросил он.
Габриэлла замерла, какой на хрен Рубцов в моей квартире, но я ответил с жаром:
– О да!.. У меня в трех вариантах его песня «Я долго буду гнать велосипед»!.. Ну, не песня, а на его стих песня. Классно! Слезу вышибает.
Они все трое переглянулись, он замедленно кивнул.
– Да, Рубцов – великий поэт. А великие люди умеют зажечь сердца.
Габриэлла сказала торопливо:
– Давайте сядем? Вот здесь как раз удобно…
Я едва дождался, пока неторопливо займут места, а то к нашему столу уже направились какие-то лохматые очкарики.
Из угощений только крохотные пирожные на большой тарелке посреди стола, вино наливают двое официантов за отдельным столом. Я сгреб фужеры, спросил, кому что налить, довольно ловко ввинтился между разглагольствующими у винного столика и вернулся уже с наполненными бокалами.
Сергей Константинович и Людмила Николаевна чинно беседовали об искусстве, Габриэлла издали встретила меня чуть смущенной улыбкой, значит, и мне перемывают косточки, ну да это понятно, интеллигенты тоже люди, еще какие.
– Везде проблемы, – сказала она поспешно, вклиниваясь в разговор, – вот у Вячеслава тоже нерасторопные помощники, все сам за них делает…
Сергей Константинович повернул ко мне голову.
– Почему так?
– Самому быстрее, – ответил я, ставя перед ним бокал. – Им пока объяснишь…
Он вздохнул:
– Да, это знакомые проблемы. Все больше приходит некомпетентных людей. Как в управление, так и в работу. Даже в учебу, представьте себе. Эти, которые лимитчики.
– Кто? – переспросил я, слово пахнуло чем-то древним, я слышал его в детстве, только еще был другой режим, а сейчас, когда границы городов открыты, взамен пришли гастарбайтеры. – И в универах?
– Да, – ответил он хмуро. – Все учебные заведения обязали выделять определенный процент для демобилизовавшихся из армии, а теперь ввели еще и квоту для вышедших из мест лишения свободы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});