Ныне невозможно представить себе те места, по которым двигались колонны русской армии. Зрелище дикой, девственной природы, необъятных просторов не могло никого оставить равнодушным. Сохранились воспоминания П. Э. Кемптена — вюртембергского протестанта, который вместе со своими родственниками и товарищами пришел из Германии в Северное Приазовье и в 1733 году основал поселение неподалеку от разоренного в 1713 году Таганрога. Читая эти записки, нельзя не вспомнить историю колонизации Северной Америки, когда такие же смельчаки, как Кемптен, двигались по бесконечным прериям все дальше и дальше на запад. Кемптен пишет: «Природа делалась все более и более очаровательной: вокруг нас были горы, озаренные солнцем, леса, реки, безграничные степи, покрытые волчцом и вереском вышиною в рост человека. Мы видели, что нам легко будет обрабатывать эту землю, и потому, с общего согласия, решились основаться на реке Донец в 12 милях от Таганрога. На запад от этого места расстилалась степь, в которой далеко сверкало озеро, на юг виднелись горы и холмы, на север простиралась равнина, на краю которой подымались конусообразные горы, на восток от нас была широкая и быстрая река. Солнце величественно скрывалось, и яркие звезды загорались на безоблачном небе, когда мы достигли вершины холма, на котором хотели переночевать. Начав рыть на том месте землю, мы открыли родник светлой и холодной воды. Нарубив толстой колючей акации в лесу, которого нам было бы достаточно на тысячу лет, мы сделали шатер, защитивший нас от солнечных лучей, а через несколько дней уже были построены двадцать хижин для нас и столько же сараев для наших животных. Богатая растительность свидетельствовала, что эта земля орошается часто дождями. Бывшие с нами женщины косами и серпами срезали волчец и тростник, толстый, как палец, и липкий внутри, подобно испанскому тростнику. Из него мы делали решетки, а терновник употребляли на дрова. Наконец, мы начали пахать землю. Глыбы ее, взрываемые плугом, имели зеленоватый цвет и солоноватый вкус…»
Осенью поселенцев ждал невиданный урожай: «Колосья стояли вышиною в рост человека, а репа была величиною с детскую голову. Выросший у нас хрен был толст, как мужская рука. Спаржа росла на свободе, горчица, засеянная моим отцом, густо покрывала гряды…» Люди были поражены обилием дичи: «Мы увидели буйволов, шакалов, рысей и барсов, часто пробегавших к воде через степь. Около наших домов рыскали черно бурые лисицы и волки… Птиц мы ловили силками, а рыбы водилось много в озере, лежавшем за милю от нашей деревни. Одним словом, светло и радостно было для нас грядущее». Но жизнь на этих диких просторах была все же трудной и опасной. Благоуханная весна сменялась невыносимо жарким летом, превращавшим степь в пустыню, по которой ветер нес пыль и пепел — следствие частых степных пожаров, обгонявших в своем движении по сухим травам самую быструю лошадь. Жителей вюртембергской деревни Калеб, расположенной ближе к воде, подстерегали две другие опасности, одна из которых обрушилась на них ранним утром 11 июня 1736 года — в тот день, когда армия Миниха двинулась из завоеванного Гёзлева (Евпатории) к Бахчисараю: «Над нашими головами появились тучи саранчи, затмившей солнце подобно облаку. Она остановилась над нами, начала опускаться и вдруг рассыпалась подобно граду. В 24 часа не стало у нас ни одного колоса, ни листочка, ни цветка. Половина роя, пожравши все, улетела, а другая половина (самцы) осталась на месте и на третий день издохла. К счастью, скоро пошел дождь и уничтожил смрад от гниющих тел саранчи». Вторая опасность оказалась еще серьезней. Однажды утром поселение, не имевшее оборонительных стен, было внезапно окружено кочевниками, «каждый из них имел копье и широкий нож за поясом. Сопротивляться было невозможно, потому что на каждого из нас приходилось их по двадцати. С криком они бросились на нас… Беспрепятственно завладели разбойники всем, что находили, согнали женщин и детей в долину, связали нас, и не прошло 15 минут, как нас уже выгнали из Калеба и увезли на маленьких тощих лошадках. Что сделалось с моим отцом, с моей матерью, родственниками, знакомыми, мне не известно, потому что с тех пор я их больше никогда не видел». Через день автор был продан на невольничьем рынке в Азове…
Но вернемся к русской армии, двигавшейся по степи в сторону Крыма. Миних постоянно торопил командиров, чтобы они привели колонны к границе с турками непременно к годовщине коронации Ее императорского величества — 5 мая, вероятно для того, чтобы в праздничный день победно рапортовать о вступлении доблестного войска во вражеские пределы. 7 мая 1736 года произошла первая стычка с татарами, напавшими на русский авангард. Нападение было отбито, но с тех пор вся армия двигалась в большом каре, в центре которого находился обоз. Как только из степи налетали кочевники, каре останавливалось, солдаты выставляли перед собой рогатки, которые не позволяли татарам прорвать ряды батальонов, составлявших каре. Кочевников отгоняли ружейным огнем, потом солдаты брали рогатки на плечи и медленно двигались дальше, не размыкая каре. Наконец войско подошло к Перекопу — глубокому рву с валом, делавшему Крым островом. Примерно посередине этого гигантского и совершенно бесполезного десятикилометрового сооружения располагалась турецкая крепость Ор-Капы с четырехтысячным гарнизоном, охранявшим единственный проход через ров. Обойдя крепость и форсировав ров, русские с минимальными потерями (шесть убитых) легко овладели валом, а вскоре им сдалась и сама крепость.
Впервые нога русского солдата ступила на землю Крыма. Так начался очередной этап в драматической истории русско-крымских отношений. Ему предшествовали столетия набегов татарских орд на южные пределы России и Украины. Не раз и не два грозные и безжалостные воины крымского хана подступали к Москве, сжигали ее посады, сеяли смерть в десятках городов русского Центра. Сотни тысяч русских пленников — мужчин, женшин, детей — были захвачены во время бесчисленных набегов и проданы на невольничьих рынках Гёзлева, Кафы, других городов Причерноморья. После распада Золотой Орды и падения Казанского и Астраханского ханств крымский хан считал себя повелителем Великого Московского князя — русского царя, и лишь Петр I в начале XVIII века прекратил выплачивать татарам ежегодную дань, которую в России стыдливо называли «поминками». Любопытно, что саксонский посланник Лефорт сообщал в мае 1732 года, что татары ведут себя очень вызывающе и потребовали от русского правительства уплаты недоимок по дани за 80 лет!
Теперь, 22 мая 1736 года, наступил черед Крыма — Миних получил приказ разорить дотла цветущий край, названный в указах «гнездом разбойников». На военном совете у Перекопа большая часть генералов высказалась за то, чтобы разорять Крым карательными экспедициями из единого центра — перекопского лагеря. Однако, как писал военный историк Баиов, «Миних, влекомый честолюбием и славолюбием, решается действовать вопреки мнению большинства — ведь никто еще из русских не вторгался на Крымский полуостров. Надежда на дешевые лавры затемняет способность правильно оценить обстановку и действовать менее эффектно, но более соответственно этой обстановке».