Читать интересную книгу Том 17 - Иосиф Сталин

Все мы толпимся вокруг большого стола. Прошло минут 15–20. Наконец, в 8 часов 05 минут вечера к нам вышел тов. Александров и позвал нас к тов. Сталину. Проходим через одну, затем вторую комнаты, в которых справа у окон стоят столы (бюро) его помощников. Открываем дверь в большой кабинет, напоминающий собой зал несколько удлиненной формы. Это, видимо, и есть рабочий кабинет тов. Сталина и одновременно зал важнейших заседаний, которые проходят у тов. Сталина. Слева в зале вдоль стены — большой покрытый темно-синим сукном стол. В конце стола — председательское место с письменным прибором. В правом дальнем углу, у окна, стоит письменный стол, видимо, постоянное рабочее место тов. Сталина. Дверь в противоположной от входа стене приоткрыта. Через открытую дверь в следующую комнату виден огромный, почти в человеческий рост, глобус и на стене — географическая карта…

Мы вошли в зал гурьбой. Нам навстречу поднялся тов. Сталин, и мы почти окружили его уже посередине зала. Лицо его, спокойное и сосредоточенное, и строгое, и одновременно притягивающее, густо покрыто коричневатыми крапинками — то ли от загара, то ли от перенесенной когда-то оспы. Волосы на голове сплошь седые, несколько поредевшие на темени (случилось это, должно быть, уже во время войны). Сталин поздоровался с нами за руку и пригласил сесть за большой стол. Слева от меня, у стены, расположился тов. Поскребышев, рядом с ним, ближе к тов. Сталину, — тов. Маленков. Остальные товарищи расселись с другой стороны стола. На конце стола, напротив тов. Сталина, расположился тов. Шария.

— Ну, рассказывайте, какие у вас были разногласия? — спросил товарищ Сталин. Вопрос был совершенно неожиданный для всех присутствующих. Трудно было предположить, чтобы тов. Сталин что-либо знал о спорах на эти темы в ИМЭЛе, хотя эти споры были даже перенесены на обсуждение Оргбюро ЦК.

Тов. Кружков, директор ИМЭЛа, стал говорить о том, что у нас в этом отношении все уладилось и прочее.

Ничего скрывать от тов. Сталина было нельзя, и я рассказал об основных сомнениях и возражениях по вопросам авторства, какие у меня имелись: 1) в отношении двух статей из газеты “Брдзола” (“Борьба”. — Ред.). Эти статьи написаны в спокойном тоне, несколько отличном от того боевого тона, характерного для более поздних статей; 2) три статьи из “Кавказского Рабочего Листка”. Первая составлялась или редактировалась, безусловно, с участием тов. Сталина, принадлежность ему двух других — сомнительна; 3) вызывала сомнение по стилю статья “Вооруженное восстание и наша тактика”; 4) “Местная пресса” из газеты “Элва” (“Молния”. — Ред.) — в статье имеются разноречия в постановке того же вопроса со статьями “Газета «Искра» и аграрный вопрос” и статьей 1908 года “Лакействующие социалисты”. Таковы были наши споры и мои возражения.

— Вас за это и “вышибли” из ИМЭЛа? — спросил тов. Сталин. — Кто этим занимался?

— Это дело тов. Кружкова, — ответил я и объяснил, что причиной его недовольства мною было мое письмо в ЦК ВКП(б) о необходимости приступить к изданию Сочинений И.В. Сталина. Первый том их, несмотря на то, что перевод его был готов, тов. Кружков даже не прочел, и это после нескольких месяцев его пребывания в ИМЭЛе. Свое недовольство моим письмом в ЦК тов. Кружков высказывал мне неоднократно. Были еще резкие стычки с т. Шария, но больше по принципиальным вопросам. Я отстаивал новые переводы, а он — старые, уже имевшиеся в ходу в литературе и пр.

— Перевод плохой, — начал тов. Сталин. — Переводили слова, пренебрегая законами русского языка… На грузинском языке имеется два слова, означающих “жизнь”. В одном случае это слово обозначает биологическую жизнь (“сицоцкие”. — В.М.), во втором случае — жизнь общественную (“цховреби”. — В.М.). При переводе грузинского слова “жизнь” во втором смысле требуется добавить слово “общественная”, хотя в грузинском тексте его нет и оно не требуется. Или переводят на русский язык придаточные предложения без союза “что”. В грузинском языке это слово — лишнее. А по-русски, если опустить союз “что”, будет безграмотно…

— Переводить труднее, чем писать, — сказал тов. Сталин. — Часть статей артистически переведена, — добавил тов. Сталин. — Видимо, разные переводчики переводили.

— Кое-что пришлось поправить, — сказал он. — Например, статьи “Анархизм или социализм?” предназначались для газеты. Их приходилось писать по кусочкам, писать тут же, в типографии, наскоро, на коленке и давать наборщику… Хотя готовился я к ним хорошо. Они печатались с перерывами, поэтому когда это собрано вместе, получились лишние резюме. Их пришлось исключить.

Одним из присутствующих было замечено, что мы не могли этого сделать сами.

— Да, это уж право автора, — сказал тов. Сталин. — Я не гнался за всем, много вычеркнул. Тут, видать, стремились побольше включить в том, хотели раздуть значение автора. Я в этом не нуждаюсь…

Кто-то заметил, что в Сочинения В.И. Ленина входит все им написанное.

— То Ленин, а то я, — ответил на это тов. Сталин.

— В “Брдзола” пишущим был я, да, быть может, еще Северин Джугели… Кецховели был практиком, организатором. Орган вел Кецховели, но писал он мало. И вышло, что Кецховели был фактическим редактором, а редактировать не умел.

— В 1900 годах у нас была в Баку большая типография. В ней мы размножали “Искру” и распространяли ее на всю Россию…

— Первое столкновение внутри “Месаме-даси” (грузинская социал-демократическая организация 1892–1903 годов. — Ред.) было по вопросу о нелегальной прессе. Левые придавали главное значение нелегальной прессе. Правые превозносили легальную прессу. С этого и начались расхождения у левых с правыми. Те, кто был за легальную прессу, почти все потом ушли к меньшевикам… Руководители “Месаме-даси” не хотели иметь в Тифлисе нелегальной прессы, поэтому и издание “Брдзола” пришлось перенести в Баку.

— Верно, что тон моих статей в “Брдзола” несколько иной, спокойный. Спокойный тон был… Я тогда тянул в профессуру — хотел поступить в университет. Кецховели меня за это ругал. Батумские расстрелы перевернули все во мне. Я начал ругаться… Тон изменился…

— Батумская листовка (“Товарищи”) — моя. Там больше некому было писать. Но я ее вычеркнул… Осталась в томе только прокламация “9 марта”, имеющая историческое значение.

— В “Кавказском Рабочем Листке” писали Спандарян и я. Правильно, что статьи “Эпизод великой русской революции” и “Елисаветпольские события” — не мои. Статья “Тифлис, 20 ноября” — моя. Это я помню.

— Статьи “Анархизм или социализм?” не были окончены… Заметки, которые я сделал, имея в виду писать дальше, при обыске в Баку затерялись. Да и надобность в продолжении отпала. Анархистов скоро не оказалось. Они появились в Тифлисе как-то налетом… В этой работе есть одно неправильное, устарелое положение. Раньше революционные социал-демократы обуславливали возможность социалистической революции наличием большинства пролетариата в стране. Потом мы это условие выкинули. Это надо было оговорить, что я и сделал. Первый вариант “Анархизма или социализма?” отнесен в приложения. Из двух предисловий к двум разным вариантам сделано одно…

— Кое-что не найдено. Прежде всего, программа занятий в кружках. Дело было в 1898 году. Программа, по которой кружки занимались, была трафаретная. Сначала пропагандист рассказывал о первобытном коммунизме. На смену первобытному коммунизму наступила эпоха рабства. Потом капитализм. Таким образом, общественный строй менялся. Точно так же на смену капитализма должен прийти социализм… Я все это изменил. Программу построил иначе. Первой темой была такая: “Почему мы бедны, хотя все создаем?” Вторая тема: “Почему мы бесправны?” и т. д. Потом давалась историческая справка. Новая программа рабочим очень понравилась. Вано Стуруа еще с одним рабочим (тов. Сталин называл фамилию и второго рабочего, но я плохо расслышал, кажется, Ниниа) размножили программу и раздали кружкам. Пропаганда стала вестись потом по этой программе. Она разошлась во многих экземплярах. Хорошо было бы найти эту программу…

— Не могут еще найти мое “Кредо”. Дело было в 1904 году. Тогда я только что вернулся из ссылки. Знакомых старых работников в Тифлисе не оказалось: одни были отправлены в ссылку, другие находились в тюрьме. В Тифлис понаехали новые люди — студенты из Риги, из Томска и других мест. Они приняли меня в штыки. Хотя низовые работники и середняки знали меня хорошо. Я однажды сказал: плоха у вас организационная сторона, пропаганда еще ведется, а организация дела слаба. На меня донесли, сказали еще, что “Искру” ругает… Мне за это “припаяли”… и потребовали: пусть Сталин напишет свое “Кредо”. Я такое “Кредо” написал. Помню, в нем были разделы: теория, практика, организация… Потом это “Кредо” распространялось в организации. (За несколько дней до этой беседы передавали, что тов. Сталин будто бы даже помнил, что передал 70 экземпляров “Кредо” одному армянину, работнику Союзного комитета, кажется, как потом было с ним уточнено, Шавердову Дакуш. — В.М.)…