– Но за что? – ахнула Маргарита.
Женечка исподлобья оглядела разинувших рты коллег.
– Вам всем не понять! – отрезала она и опять зарыдала: – Я так любила… люблю своего Юрика! У меня никогда не было такой любви – испепеляющей, страстной, необъятной! Я для него была готова на все! Вот сказал бы: кинься в реку – и кинулась бы! Не раздумывая. Головой вниз. Бог меня наказал, послав мне такую любовь. – Медсестра опустила голову. – А Юрка… Он такой взбалмошный… Такой несерьезный… Вот взял и сказал мне, дурачок, что собирается бросить меня… А я и поверила… – Она подняла глаза на Маргариту. – Юрик сказал, что готов меня променять на нее! На нее! – Женечка залилась слезами. – Это же приговор! Мне! Это значит – лишить меня всего: счастья, возможности дышать. Лишить самой жизни. Ради кого? Ради нее! – Она ткнула пальцем в сторону подруги. – И тогда я решила: не позволю! Не бывать этому! Я сделаю все, чтобы сделать жизнь этой стервы невыносимой!
– И поэтому убили Струковского? – спросил молодой опер.
Женечка отыскала его глазами и оскалилась:
– Сначала я украла эфедрин. Но потом, когда поняла, что эта гадина отделается лишь выговором, вернула на место. У меня были идеи получше. Однажды вечером я поднялась в отделение на служебном лифте – я всегда им пользовалась, это очень удобно, – и заперла стерву в процедурной, а сама пошла в ПИТ и выдернула из сети шнур аппарата вентиляции легких. Струковский все равно был не жилец, а Риточке за халатность грозило уже нечто больше, чем просто выговор. – Женечка досадливо цокнула языком. – Но как назло больному Битюцкому приспичило в это время в сортир. Падлюка видел, как я выбегала из ПИТа, когда включился сигнал тревоги. Ну что с ним было делать? – Она развела руками. – Старый пердун наверняка выдал бы меня. Пришлось ввести ему поутру «неправильную» инъекцию.
– Да вы просто дьявол в юбке! – вырвалось у кого-то из врачей.
– Верно, она сошла с ума, если так спокойно обо всем рассказывает! – воскликнул другой.
– Это так называемый момент истины, – пояснил молодой оперативник. – Состояние аффекта, вызванное горем.
Женечка окинула его презрительным взглядом и продолжала:
– Я вошла во вкус. Месть, оказывается, – сладкое дело. Чтобы Ритуля окончательно чокнулась со страху, я разбила ее фотографию и подбросила на стол табличку с фамилией умершего пациента. Марго оставался один шаг до пропасти. – Медсестра хлопнула в ладоши. – Однако моим планам опять помешали. На этот раз – вы, Александр Михайлович! – Она повернулась к Коржу. – Пришел, понимаешь, нахальный опер, повертелся здесь часок и все замял. Нету, говорит, преступлений. Все в порядке. Риточка снова на коне. Ну что, скажите на милость, оставалось делать несчастной женщине, которую бросает жених? Я решила: пропади ты пропадом, подруга. У меня для тебя припасен главный сюрприз. Поздно ночью я поднялась на лифте и обесточила все отделение. – Она помахала рукой «вобле». – Эй, кобыла костлявая, вырубить свет – дело одной минуты, так что не заливай, будто это невозможно! Ритка поперлась к щитку, и тут я ее встретила в темноте с тряпочкой хлороформа. Я в красках представляла себе, что станет с этой гадиной, когда она очнется в ПИТе, под капельницей, с трубкой респиратора во рту, привязанная к кровати, как лягушка, да еще – в полном одиночестве! Марго точно сошла бы с ума от страха и под воздействием лекарств. – Женечка поморщилась. – Я ж не предполагала, что она дотянется до кнопки вызова дежурной медсестры и в ПИТ прискачет наш конь Журналов. Воображаю, что померещилось этому ублюдку. Наверное, он решил, что Ритка его соблазняет!..
– Мне кажется, достаточно, – сказал Корж.
Стараясь не встречаться глазами с Маргаритой, он подошел к дрожащей от ненависти и возбуждения рыжей медсестре и, подхватив ее под руки, заставил подняться с пола.
– Теперь все то же самое расскажете в Управлении, – натянуто улыбнулся он. – Впрочем, если откажетесь – у нас две дюжины свидетелей.
– Ты – тоже мразь, – доверительно сообщила ему Женечка. – И подонок. Если бы вы нормально работали, мой Юрик был бы жив!
– Если бы у бабушки были яйца, она была бы дедушкой, – огрызнулся Корж и кивнул молодому оперу: – Забирай подругу. И наручники не забудь. Первый шок пройдет, и она станет буйная.
«Вобла» поднялась из-за стола.
– Все свободны!
Но народ и не думал расходиться. Взволнованные, потрясенные увиденным и услышанным, люди топтались в холле, переговариваясь вполголоса, как на похоронах по окончании траурной церемонии.
– Все по своим местам! – бодро крикнула Тамара Игнатьевна. – Напоминаю, что рабочий день еще не закончился! – Она звякнула ключами в кармане. – А больных попрошу разойтись по палатам и не высовываться до начала процедур!
Медленно, словно нехотя, сотрудники больницы двинулись из холла в коридор. Кто-то направился к выходу, кто-то скрылся в аппендиксе, ведущем в столовую. Медсестры сбились в стайки и неторопливо поплыли мимо распахнутых дверей кабинетов и палат, похожие на зрителей, покинувших кинотеатр после сеанса.
Через минуту холл опустел. Маргарита все еще стояла у стены, словно найдя в ней поддержку, опору и защиту, и тихо плакала, прислонившись щекой к холодной деревянной панели. Корж пристроился рядом на стуле, поигрывая брелоком от «Ауди» и досадливо морщась.
– Слышь, Марго… – он старался не смотреть на нее, – в общем, я был неправ… Извини. Ты тоже должна меня понять: нервная работа, почти без сна и без выходных… «Псы» еще эти… Ну и ревную я тебя, конечно… Ты ж мне не чужая… Словом, перенапрягся. Нервный срыв.
Маргарита повернула голову и заметила Антиоха. Бородач, оказывается, был здесь и не спешил уходить. Он неторопливо прошелся по холлу, нагнулся, подобрал с пола скомканный газетный лист и, разгладив, сунул его в карман. Потом почесал бороду и виновато пожал плечами:
– Вроде все хорошо… А на душе гадко.
Маргарита растерла ладонями слезы по щекам.
– Почему ты не сказал раньше о том, что знал? – укоризненно спросила она. – Столько бед можно было бы избежать!
– Ничего нельзя было избежать, – вздохнул Антиох. – А мне бы попросту не поверили. Мое слово против ее… Кто я такой? Жалкий бродяжка.
– Поверили бы, – возразила Маргарита. – Я бы поверила.
– И что? – Он наклонил голову. – Бросились бы мстить? Или добиваться справедливости?
– Я бы ее добилась.
– Торжество человеческой справедливости ничего не доказало бы вашей несчастной подруге. Она бы так и не поняла, как жестоко, мерзко и, главное, бессмысленно то, что она делает.
– А сейчас, думаешь, поняла? – горько усмехнулась Маргарита.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});