7.5.8. ПЕРЕСЕЧЕНИЕ ВРЕМЕНИ И ВИДА *
Мы уже видели, что в английском и других языках применительно к будущему нельзя строго провести разграничение между категориями времени и наклонения. Вид тоже «сливается» как с временем, так и с наклонением. Например, перфект в сочетании с just 'только' используется для обозначения самого недавнего прошлого (I have just seen him 'Я только что его видел'); в косвенной речи он выражает «прошедшее в прошедшем» (Не said he'd seen him the day before 'Он сказал, что видел его накануне' может находиться в таком же отношении с предложением I saw him yesterday 'Я видел его вчера', в каком отношении фраза Не said he was reading находится с фразой I am reading); и (говоря словами Пал-мера) перфектные формы в прошедшем и не-прошедшем времени «указывают на периоды времени, которые начались до и продолжались вплоть до некоторой временной точки: в случае настоящего времени — до настоящего момента, а в случае прошедшего времени — до какой-то точки в прошлом». Все эти черты английского перфекта служат основанием для того традиционного взгляда, что по крайней мере в определенных обстоятельствах перфект выступает не как вид, а как вторичное, или относительное, грамматическое время. Не является исключительно видовой и форма прогрессива, которая может иметь модальные оттенки; в частности, она может выражать намерение (например: I am going to London tomorrow 'Завтра я собираюсь поехать в Лондон').
Время, наклонение и вид характеризуются «взаимопроникновением», помимо английского, и во многих других языках. Это объясняется отчасти тем, что, как мы видели, некоторые понятия могли бы с одинаковым успехом относиться к классам модальных, видовых и временных значений; а частично — тем, что при семантическом анализе этих языков следует выделять больше разграничений, чем это обычно делают, основываясь лишь на системе формальных морфологических и синтаксических противопоставлений, именуемых «временем», «наклонением» и «видом». Ни одна из этих трех категорий не является существенным свойством естественного языка; и разные языки значительно различаются по типу группировки или противопоставления тех или иных временных, модальных и видовых понятий. Лингвисты называют их грамматическими понятиями обычно лишь тогда, когда они выражаются с помощью таких средств, как словоизменение или использование частиц. Во многих языках, например, временна́я соотнесенность если вообще и выражается, то это делается с помощью лексических единиц типа «вчера», «завтра» и т. д. или «сейчас» и «потом». Такие случаи обычно не связывают с грамматической категорией времени. Подобным же образом в английском языке разнообразные модальности могут быть выражены в предложении посредством таких наречных слов, как certainly 'конечно', probably 'вероятно', perhaps 'возможно' и т. д., которые либо заменяют модальные глаголы, либо просто добавляются к ним.
Заключая данный раздел, следует подчеркнуть, что предложенный в нем обзор категорий времени, наклонения и вида носит, по необходимости, довольно отрывочный и местами чересчур упрощенный характер. В частности, мы обошли стороной тот важный факт, что в фиксированном контексте значение грамматической категории может более точно определяться (или детерминироваться) посредством наречий или обстоятельственных оборотов, с которыми она связана синтагматическими отношениями.
7.6. ЧАСТИ РЕЧИ *
7.6.1. МНИМЫЙ КРУГООБРАЗНЫЙ ХАРАКТЕР ТРАДИЦИОННЫХ ОПРЕДЕЛЕНИЙ
Критики традиционных определений частей речи чаще всего обращают внимание на их кругообразный характер. При этом указывается, например, что если класс существительных определяется в «понятийных» терминах как класс лексических единиц, обозначающих вещи, место и людей (именно так часто определяются существительные в традиционной грамматике), то с помощью этого определения нельзя установить статус таких английских слов, как truth 'истина', beauty 'красота', electricity 'электричество' и т. д., избежав при этом порочного круга. Порочный круг обусловлен следующим фактом: единственное основание для квалификации истины, красоты и электричества в качестве «вещей» состоит в том, что обозначающие их слова в английском языке являются существительными.
Этот упрек в кругообразности теряет свою силу, как только мы примем во внимание разграничение между «формальными» и «понятийными» определениями и учтем возможность такого подхода, при котором «понятийные» определения частей речи будут использоваться исключительно для установления названий (хотя и будут оставаться неприменимыми для установления состава) основных синтаксических классов английского и других языков. Допустим, что на «формальном», дистрибутивном основании (ср. § 4.2.9) мы выделили в английском языке некоторый набор синтаксических классов — X, Y и Z (а также еще несколько классов) — и что члены каждого из этих классов перечислены в лексиконе, или словаре, связанном с определенной грамматикой:
Х = {boy 'мальчик', woman 'женщина', grass 'трава', atom 'атом', tree 'дерево', cow 'корова', truth 'истина', beauty 'красота', electricity 'электричество', ...}
Y = {come 'приходить', go 'идти', die 'умирать', eat 'есть', 'кушать', love 'любить', exist 'существовать', ...}
Z = {good 'хороший', beautiful 'красивый', red 'красный', hard 'твердый', tall 'высокий', ...}
Путем обращения к лексикону для каждого слова языка мы можем узнать, к какому синтаксическому классу или классам оно относится. Верно, что не все члены класса X обозначают вещи, место и людей (причем «вещь» понимается как «дискретный физический объект»). Однако при этом может быть верным утверждение, что все или огромное большинство лексических единиц, обозначающих вещи, место и людей, попадают в класс X; и если это так, то мы можем назвать X классом существительных. Иначе говоря, мы имеем «формальный» класс X и «понятийный» класс А; они не являются равновеликими, но если А целиком или главной своей частью входит в X, то классу X может быть дано название, вытекающее из «понятийного» определения класса А. Именно поэтому в английском языке класс, имеющий в своем составе не только слова boy, woman и т. д., но и слова truth, beauty и т. д., обыкновенно получает название класса существительных. Есть ли среди языков мира такой, для которого подобное определение существительного не годится, — это вопрос эмпирический. В большинстве случаев утверждения лингвистов о том, что существительное не является универсальной категорией естественного языка, выглядят неубедительными, ибо в них не разграничиваются критерии включения слов в классы и критерии наименования классов. На практике лингвисты, как правило, не испытывают больших затруднений при решении вопроса о том, какой из классов слов в конкретном языке следует отождествлять с классом существительных. Как мы увидим, с другими частями речи, признаваемыми в традиционной грамматике, дело обстоит несколько иначе. Но в принципе разграничение между «формальным» и «понятийным» определением применимо и к ним.
Более серьезный упрек состоит в том, что критерии, используемые в определениях, очевидным образом зависят от языка (являются «глоссоцентрическими») в том смысле, что они неприменимы за пределами очень узкого круга языков (включающего латинский и греческий, для которых и были первоначально установлены части речи). Это положение можно проиллюстрировать на примере определений существительного, глагола и предлога, данных Дионисием Фракийским (и воспринятых от него большинством его последователей в рамках западноевропейской грамматической традиции; ср. §1.2.5): «Существительное — это часть речи, изменяемая по падежам, обозначающая человека или вещь»; «Глагол — это часть речи, не изменяемая по падежам, допускающая изменение по категориям времени, лица и числа, обозначающая деятельность или состояние объекта деятельности»; «Предлог — это слово, которое помещается перед всеми другими частями речи при оформлении слов и образовании синтаксических конструкций». Существительное и глагол определяются не только в «понятийном» плане, с точки зрения типа «обозначаемых» объектов, но и в терминах их словоизменительных характеристик, тогда как определение предлога опирается на совершенно иное свойство — свойство относительного порядка (как в морфологических, так и в синтаксических конструкциях). Во-первых, словоизменение — далеко не универсальная особенность языка; во-вторых, языки со словоизменением не обязательно обладают категориями падежа, числа и времени; и, наконец, общее разграничение, проводимое в традиционной грамматике между падежами и предлогами, не может быть перенесено в общую синтаксическую теорию (ср. § 1.2.5; 7.4.1; 7.4.7). Вопрос, на который, по замыслу, должны отвечать определения Дионисия Фракийского, можно сформулировать следующим образом: при условии, что все предложения языка сегментированы на слова, к какому классу будет относиться каждое слово? При этом грамматические критерии классификации базируются в основном на поверхностных свойствах слов.