После торжественно-пищевой части, с положенными тостами и обязательным отведыванием блюд, занявшей около часа, или чуть больше, наконец, перешли к так сказать «беседе без галстуков»: простому разговору-рассказу у зажжённого камина в уютном кабинете у хозяина, за бокалом вина (конечно, ни чая, ни кофе – ох, похоже до их открытия, или введения в моду она не доживёт!).
По-правде сказать, пятиметровая длина стола, за которым они восседали до этого, причём Катарина с бароном – визави в торцах, да и присутствие толпы слуг не слишком-то располагали к мирной беседе. Особенно, если учесть, что о некоторых моментах их приключений, или новостях она предпочла бы вообще умолчать, или сообщить только наедине.
Барон, будучи человеком разумным, прекрасно это понял, поэтому перебраться в кабинет предложил сам. Мирный уют небольшой комнаты с приятным домашним потрескиванием душисто-смолистых дров в камине, и удобные кресла и диван вполне устраивали всех. Слуг барон отпустил.
Она видела, что барону не терпится узнать, что же и как привело их сюда, и постаралась не разочаровать его. Вначале она попросила Марию подробно рассказать о том, что происходило в доме матери за последние годы, и, особенно, накануне их вынужденного отъезда. И о самой пожилой графине, сказав только предварительно барону, что сама она в этом просветить его пока не в силах. Барон, если и удивился, то выказал это только поднятием бровей.
Няню он слушал с интересом – та, хоть в начале и смущалась, быстро поборола робость и стеснение – Катарина и сама узнала много нового о традициях и жизни семейства деБуа-Трасси.
Затем, когда няня добралась до их отъезда, она взяла беседу уже в свои руки. Рассказала всё. Ну, или почти всё: о своём бездетном браке, о внезапной милости его Высокопреосвященства – хранителя королевской печати, о переезде в Париж, о трагической кончине мужа и домогательствах монсиньора архиепископа, о своей неудачной попытке отомстить, которую интриганы смогли представить как покушение на короля, о суде, и о неминуемой казни.
Здесь она стала рассказывать осторожней. Во-первых, даже у стен, как известно, бывают уши. Во-вторых, совсем незачем знать кому бы то ни было, каким именно образом она сбежала.
Поэтому она просто и мило сказала, что коменданта удалось подкупить за огромные деньги, которые они достали, продав и заложив всё, что было можно. Далее она рассказала о незавидном состоянии своей матери, о своей частичной потере памяти (от волнений), о бегстве из Парижа, о том, какой крюк они сделали, чтобы сбить погоню со следа, о том, как под Бельфором на них напали бандиты, и Пьер застрелил троих, но и сам получил стрелу в ногу – выставила она его при этом героем, спасшего их всех, и сильно приуменьшила число бандитов.
Пьер и Мария только переглядывались. Она же рассказала, как после этого им посчастливилось найти знахарей, и пришлось жить почти неделю в дремучем лесу, пока рана не зажила…
При рассказе о путешествии по Швейцарии и Германии она старалась ограничиться лишь впечатлениями от увиденных красот природы и бытовых мелочей в плохих трактирах и гостиницах. Ну, и о языковых проблемах.
О встрече с виконтом-графом и его наёмниками она не упомянула вообще, чем вызвала ещё серию переглядываний между Пьером и Марией, зато вполне правдоподобно восторгалась романтической и живописной обстановкой в Австрии вообще, и своеобразии окрестностей замка Кирхштайн в частности.
Пьер и Мария, конечно, были предупреждены заранее о том, какую легенду собирается их хозяйка преподнести мессеру барону (невинная оклеветанная слабая женщина), и, разумеется, помалкивали – пытались получше запомнить, что же с ними происходило по дороге «на самом деле".
Поскольку Катарина старалась рассказывать с деталями и интересными подробностями (иногда – смело – чтобы не сказать, нагло – выдуманными!), чтобы и барону было поинтересней, и друзьям нашлось что усвоить, и не брякнуть потом ненароком чего-нибудь лишнего, вниманием аудитории она владела безраздельно. Впрочем, если позже к её легенде они додумают что-нибудь своё, ничего страшного не случится: чем больше версий, тем лучше – труднее докопаться до правды, если кто-нибудь захочет это сделать…
Барон, о неподдельном интересе которого – особенно в первой части рассказа – говорили горящие глаза и раздувающиеся иногда ноздри, вздохнув, сказал, что более захватывающей и печальной истории он в жизни не слышал. Затем, вздохнув ещё раз, сокрушённо добавил, что в сравнении с этим его собственные злоключения выглядят лишь комариными укусами. После естественно заданных вопросов, он поведал и свою историю.
Хотя в общих чертах о произошедшем они уже знали, Катарина старалась подыграть барону, и действительно слушала с большим интересом – они узнали много странных и интересных подробностей о перепетиях жизни клана фонХорстманов.
Дитрих фонРозенберг, сосед и давний друг семьи фонХорстманов, более шестидесяти лет претендовал на половину ленных владений Карла. Это было связано с брачным контрактом отца, Роланда фонХорстмана. Но без одного важного документа, хранившегося в тайнике кабинета барона, все иски, интриги и судебные разбирательства неизменно оканчивались ничем: подтвердить справедливость своих притязаний фактами сосед не мог.
Но полгода назад фонРозенберг сумел завладеть этим документом, и Имперский Верховный суд (проканителившись каких-то три месяца) вынес-таки решение в его пользу. С потерей половины земель, деревень и вассалов барон ещё мог как-то смириться – он признавал подлинность договора отца, и понимал, что приговор суда вполне законен – однако он был потрясён предательством, совершённым, как он считал, близким и дорогим ему человеком – экономкой, помощницей и другом Гертрудой Гессель.
Таким образом, деньги, потраченные на сам процесс и взятки, пропали. Большая часть вотчины и вассалов оказались в руках непримиримого врага, который грозился, воодушевлённый успехами, отобрать и последнее достояние барона – родовое гнездо, замок Кирхштайн.
Впрочем, это было бахвальством чистой воды: денег на новый процесс у мессера Дитриха не имелось – деньги, или наличность, вообще были большой проблемой в этой части страны.
А с «безмозглым», как не стесняясь, назвал его мессер Карл, способом ведения хозяйства своего феода фонРозенбергом, приходилось удивляться, что ростовщики-ломбардцы до сих пор не распродают его владения за долги.
Как ни странно, экономическая база фонРозенберга с присоединением новых земель была не упрочена, а, скорее, наоборот: окончательно подорвана. Большинство новых вассалов, привыкших к относительной демократии (Катарина так поняла для себя, что и фонХорстман не особенно силён в рачительном отношении к феоду – он просто пустил всё на самотёк, довольствуясь тем, что мог собрать со своих крестьян), почуяв, что новый хозяин тиран и скотина (узнать это было нетрудно – ведь феоды соседствовали), разбежались, побросав и посжигав нехитрое хозяйство, да ещё подбили на такое же свинство – это по мнению обиженного в лучших чувствах мессера Дитриха! – и часть его собственных вассалов.