За два дня до нашего сюда прибытия появилось в порте множество акул. Одна из них схватила мальчика, мывшего ноги на набережной, чрез несколько секунд возле английского фрегата мальчик без ноги всплыл.
Послали шлюпку спасти его, но лишь начали подымать, акула с яростью выпрыгнула из воды и в одно мгновение вырвала и проглотила. В городе показывали одну недавно пойманную. Длина сего чудовища была несколько более 6 сажен, подпертая багром пасть его, представляла шесть рядов зубов числом до 200, они весьма крепки, трехгранные и очень острые, последние четыре ряда лежат, загнувшись назад, наподобие листов артишоковых, зубы верхней челюсти проходят в промежуток нижней. Горло так обширно, что нет никакого сомнения, что акула, а не кит, у которого горло узко, проглотила пророка Иону. В желудке акулы, пойманной в Марселе, нашли целого человека в полном вооружении, почему французы и назвали ее ле Рекен (le Requin). Акула часто гоняется за кораблем, хватает все, что с него бросают, и мертвые тела проглатывает вдруг. Она беспрестанно гоняется за рыбой, прожорлива как гиена, дерзка, смела как тигр. Акула опустошила бы моря, если бы зрение ее не притуплялось перепонкой, закрывающей глаза, а верхняя челюсть, будучи длиннее нижней, не препятствовала бы ей хватать добычу. Отворяя пасть, акула должна оборачиваться вверх брюхом, вспрыгивать или ложиться на бок, причем она не может плыть, а рыба имеет время спастись. Сии недостатки заменяются острым слухом и проворством в плавании.
Для ловли акул употребляется толстый железный крючок с цепью в три аршина. Цепь прикрепляется к надежной веревке, завязанной на корме судна. На крюк насаживается кусок солонины и с поплавком, не допускающим цепь упасть на дно, бросают в море. При падении акула бежит к месту по слуху и с жадностью проглатывает приманку, тогда выбрасывают веревку. Когда почувствует она, что ее тянут за кораблем, с остервенением грызет зубами цепь, бросается вперед, опускается в воду, снова появляется, прыгает, кружится и извергает все, что находилось во внутренности ее. Не прежде подымают ее на корабль, как когда она совершенно утомится и изойдет кровью; ибо она весьма живуча и разрубленные ее члены шевелятся как змеиные и умирающая ударом хвоста может убить человека. Мясо ее отвратительного вкуса, трудно для варения желудка, однако ж итальянцы почти согнившее едят его; твердая кожа употребляется на чистку мебелей, а из жиру вытапливается худое ворванное сало.
При появлении акул обитатели вод бегут, рассеиваются в разные стороны. Прилипало, здесь называемая ремора, одна не боится их, всегда предшествует и играет безопасно близ сих истребителей рыбного рода. Прилипало длиной не более аршина, имеет на голове иглы, обращенные острыми концами к хвосту, сей-то частью впивается она в большие рыбы, даже нападает на акул и прицепляется к камням. Основываясь на сей способности ремор, древние писатели думали, что галера, на коей находился Антоний во время сражения под Акцией, была ими остановлена; равномерно и корабль Периандра Коринфского, отправившего в Книд триста юношей для сделания их скопцами, не мог также двигаться, несмотря на благоприятство ветра; почему в Книде в храме Венеры сих ремор (названых кораблеудержателями) чествовали, полагая, что они сотворили сие чудо. Свойство прилипалы преследовать всякую рыбу, впиваться в нее подало повод употреблять ее для ловли других рыб, которая известна была древним, и ныне, как меня уверяли, употребляется в Архипелаге. Ремора так крепко впивается в рыбу, что даже большие не могут от нее вырваться и, утомившись, всплывают вместе с ней наверх.
Плавание от Мессины до Кастель-НовоПриняв от консула свинец и бумагу для патронов, оставили Мессину 11-го января. У мыса Спартивенто дожидал нас английский фрегат «Сигорс», построенный по образцу «Венуса»; мы его обогнали при тихом ветре, когда же оный посвежел, то ушли из виду. 13-го с сильным северо-западным ветром приближились к южному проливу Корфы и уже готовились часа через два увидеть своих знакомых; но здесь мы испытали, что в море вперед располагать не можно, и вместо Корфы против воли и желания угнало нас в Кастель-Ново. Захождение солнца предвещало бурю, черные облака неслись со всех сторон, луна скрылась за облаками, ни единая звезда не сверкала, вдруг сильный шквал от юго-востока принудил нас взять рифы и лавировать, к полуночи поднялась буря, ночь сделалась мрачна и ужасна. При рассвете выбило из парусов, и мы, не могши войти ни в северный, ни в южный пролив Корфы, принуждены были пуститься по ветру в Адриатическое море.
По восхождении солнца небо прояснилось, море было бело как снег, синий пар носился над Албанскими горами, коих снежные вершины превышали течение облаков, фрегат под одним фоком шел по 22 версты в час и от столь большого хода казался утопавшим в волнах. Купеческие суда, шедшие с нами по одному направлению, отставали точно так, как бы они стояли на месте, всем мы желали доброго пути! и неслись мимо, как из лука стрела. Ничто не может сравниться с удовольствием скорого плавания, предметы показываются, идут навстречу, летят и скрываются, новые заступают их место и также скоро утопают в море. Прошед Валлону, северо-восточный переменился на прежний юго-восточный ветер и дул с жестокими порывами; у Дураццо, идучи в полветра, ночью быстро промчались мы мимо нашего флота, по числу фонарей[73] узнали мы адмиральский корабль, но как порох должно было доставить в Катаро, то мы продолжали тот же курс и, несмотря на бору, темноту и камни, лавируя под рифлеными марселями, ночью 15 января бросили якорь у Кастель-Ново. Тут нашли мы корабли «Петр», «Москву» и «Параскевию» с 3 мелкими судами, под командой капитана 1-го ранга Баратынского, которому поручено защищать Катаро. Эскадра, состоящая из 5 кораблей, под командой капитан-командора Игнатьева, в начале сего месяца прибыла из Кронштадта на здешний рейд и вместе с адмиралом отправилась в Корфу. Сим усилием флота желание государя императора всемерно продолжать покровительство сего края весьма обрадовало народ и утвердило в непоколебимой преданности и усердии к России.
Взятие островов Курцало и БрацоНеприятель после неудачного покушения взять Кастель-Ново, стоял у Старой Рагузы и ничего не предпринимал. Адмирал при наступлении ненастного времени, оставив 2300 нерегулярных войск, прочие распустил, но в случае нужды оные помощью телеграфов могли узнать об опасности и в 24 часа собраться. Оставленные на службе приморцы и черногорцы, при каждом байраке, для руководства в движениях имели по одному офицеру и несколько рядовых. 4 октября, дабы увериться, в каких силах находится неприятель, и, если слухи справедливы, что оный отступает, занять Рагузу, митрополит, взяв нерегулярные войска и 13-й егерский полк, выступил к Старой Рагузе; адмирал с 4 кораблями туда же прибыл; но французские войска в тех же силах стояли в укрепленном лагере; почему митрополит, в легких перестрелках взяв несколько пленных, без потери возвратился в Кастель-Ново. Впрочем, по близкому пребыванию неприятеля происходили частые стычки и беспрестанные упражнения войск, в которых наши имели преимущество и всякий почти день приводили пленных. Малое число войск наших, отдаленность от отечества, откуда не было надежды скоро получить помощь, не позволяли предпринять что-либо важное; нельзя было помышлять о приобретениях; сбережение сил для защиты провинции было лучшим и необходимым средством; но как в Далмации искра возмущения тлела под пеплом, то и французы опасались напасть на нас, и как война в Пруссии уже началась, то оба войска оставались в бездействии, ожидая решения участи юга от событий на севере.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});