Он понятия не имел, сколько прошло времени до первого настоящего затишья. У него было впечатление, что удары продолжались часами, но на это нельзя было полагаться: все его чувства сильно пострадали от физических и звуковых ударов. Один раз он слышал треск стекла, разлетающегося на тысячи кусков, но не мог понять, происходило ли это в конце, или в самом начале. Но наконец он понял, что земля снова неподвижна и слышатся лишь отдаленные ее стоны и трески. Наступившая тишина была тишиной не ожидания, а истощения, тишиной после боли, конечным спокойствием. Когда он попытался высвободиться, треск бамбука громко прозвучал в ушах. Освобождаться оказалось нелегко, его зажало прочно, и к тому времени, когда это ему удалось, он вспотел в холодной ночи.
И даже когда он оказался на прочной земле, что-то было не так. Его чувство равновесия? Он подумал, что стоит наклонно. Когда он двинулся по тропе к дому, то споткнулся и чуть не упал. Он остановился, глядя вверх. Небо не изменилось, по-прежнему яркие звезды и луна в первой четверти. И тут Мэтью понял, что не так. Раньше земля была ровной. Теперь она поднималась к западу, в сторону теплиц.
Это открытие ошеломило его. Он знал, что произошло землетрясение, серия землетрясений чрезвычайной силы. Он знал, что теплицы его разбиты, и ожидал, что дом тоже будет сильно поврежден. Но тут сама земля изменила форму!
Во время первого толчка он выронил фонарик (выключив его предварительно, так как не хотел спугнуть собаку, вспомнил он с сухим удивлением). Мэтью оглянулся в поисках фонаря, но его не было видно, и он отказался от поисков. Вместо этого он пошел в сторону дома. Света было достаточно, чтобы разглядеть тропу. Можно ли отсюда увидеть дом? Он сделал несколько шагов, потом остановился. Потом снова пошел, но гораздо медленнее. Лунный и звездный свет освещал груду развалин. Развалины покрывали значительную площадь, но почти не поднимались в высоту. Выше всех стояла дверь, почему-то не упавшая, и из разбитых кирпичей торчала телеантенна. Мэтью смотрел на все это, когда новый толчок бросил его на землю.
Он был не такой сильный, как предыдущие, а следующий — когда он поднялся на ноги — еще слабее, так что он лишь пошатнулся, но не упал. В то же время Мэтью ощутил гораздо больший страх, может быть, потому что прошел первоначальный шок и он мог размышлять более ясно. Бамбук защитил его и сделает это снова. Другого убежища нет.
Он вернулся и скорчился среди стеблей бамбука. Наломав их и уложив на землю, он изготовил нечто вроде подстилки или гнезда — не очень удобно, но лучше, чем ничего. При следующем ударе его убежище затрещало, но не развалилось. Он уселся поудобнее и стал ждать наступления утра. Часы, лежавшие на столике у кровати, теперь погребены в развалинах. Могло быть любое время между полуночью и четырьмя часами утра.
Были еще удары, но не очень сильные, и интервалы между ними становились больше. Он подумал о Джейн и обрадовался, что она далеко от острова. Около двухсот миль — более чем достаточно для безопасности. Потом стал думать о своем будущем. Все его деньги вложены в теплицы и дом. Он попытался вспомнить, что говорится в страховом полисе о землетрясениях. Ему все же повезло. Он жив. С холодной уверенностью он почувствовал, что большинство его соседей погибли. Не слышалось ни звука. Даже собачий вой прекратился.
На востоке небо из черного стало пурпурным, а когда поблекли звезды — голубоватым. Земля время от времени вздрагивала, но не сильно, почти мягко. Мэтью, замерзший, с затекшим телом, спустился со своего насеста и потянулся.
Тропа, шедшая вдоль теплиц, вела к ферме Маржи. Стекло лежало как замерзшее озеро, отороченное, как кружевами, обломками строений. Под ним, как затонувшие водоросли, лежали раздавленные зеленые растения, местами с красными пятнами. Рядом виднелась груда обломков на месте упаковочного сарая, где лишь накануне были подготовлены к упаковке пятьдесят подносов со спелыми помидорами. Больше четверти тонны. Мэтью отвернулся и пошел дальше.
Вид фермы Маржи оказался более шокирующим, чем вид собственного дома. Та же идиотская груда кирпичей и гранитных плит, лишь на несколько футов поднимающаяся над землей. Мэтью медленно пошел вперед. Он думал, что может кому-нибудь помочь, освободить попавшего в завал. Зрелище фермы лишило его такой надежды. Он обошел вокруг груды, не найдя даже места прежнего входа. Самые разные вещи перемешались здесь: занавески и посуда, разбитая мебель, поднятый палец торшера, раскрытая книга, придавленная куском шифера. А в центре торчала человеческая рука в протесте или мольбе. Она выглядела очень молодой и белой. Дочь, вероятно, Тесси. В конце лета она должна была выйти замуж за молодого парня из гаража. Мэтью отвернулся и ушел.
Дойдя до развалин своего дома, он понял, что замерз и проголодался. Он смотрел на груду камня и обломков дерева, пытаясь определить, где была кухня. Осторожно поднялся на развалины и увидел светлую дверцу холодильника. Он сбросил сверху несколько бревен и начал расчищать подход к дверце. Сначала шло легко, но потом все труднее и труднее. Наконец он добрался до непреодолимого препятствия — дубовая потолочная балка прижала дверцу. Он выпрямился, вспотев. Голод грыз еще сильнее из-за разочарования. Осмотревшись, он увидел пеструю этикетку консервов. Подобрал консервную банку. Франкфуртские сосиски. Джейн любила их, а он нет. Он знал, что сможет их съесть сырыми. Мэтью сухо глядел на банку в руках. Теперь нужен консервный нож.
Он вспомнил, что нож лежал в ящике кухонного шкафа. Под ногами скрипнул обломок зеленого стекла — отделка кухонного шкафа. Мэтью начал, как терьер, ворошить обломки. Он нашел чашку, на удивление целую, но консервного ножа не было. Поиски продолжались долго, и он отказался от них, лишь когда нашел еще несколько консервных банок. Жареные бобы, спаржа и сардины. Отбросив первые две в сторону, он взялся за сардины: у них нож крепился к банке.
В саду у Мэтью стояло несколько каменных грибов — древних насестов для гернсийских ведьм. Один из них упал, но остальные устояли. Мэтью сел на гриб и осторожно вскрыл банку сардин. Он пальцами брал рыб и ел их одну за другой. Потом поднял банку и выпил масло. Машинально осмотрелся в поисках урны для банки: в своем хозяйстве он методично следил за тем, чтобы не привлекать мух. Потом вспомнил о руке, торчащей из руин фермы Маржи, и гневным движением отбросил банку.
Теперь совсем рассвело. Взошло солнце, и стало видно всю местность. Странность заключалась не только в грудах развалин на месте дома и теплиц, но и в самом наклоне земли. Впервые Мэтью осознал происшедшее. Боже, подумал он, весь остров, должно быть, изогнуло. Он увидел обрывок провода и узнал его — телефонный провод. Джейн сказала, что снова позвонит утром. Можно ли будет связаться с ней днем? Или провода оборваны на всем острове? Последнее казалось более вероятным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});