— А после того как вы расстались?..
— Был у американцев в лагере. Об этом я узнала в этот раз.
На этом я решил прекратить разговор. Шляхина ушла, ничего не спросив. К вечеру, как и обещал, за мною заехал оперуполномоченный, привезший меня в Борок.
— Ну как? — спросил он с порога.
— Ничего. Думаю, не зря приезжал.
— Может, заночуете? — предложил нам председатель. — Куда на ночь поедете, еще замерзнете где-нибудь в снегу...
Мы решили ехать, несмотря на поздний час и дальнюю дорогу. Прощаясь, Дмитрий Захарович задержал мою руку и сказал:
— Все карты ты мне спутал. Но кроме спасибо, сказать ничего не могу. И как это я, партизан, два года уничтожавший всякую падаль, втюрился и не распознал эту суку? Не могу себе простить. Не могу...
Председатель остался у хаты, из окна которой выглядывали его сыновья.
А мы долго мерзли на санях и только далеко за полночь приехали в райцентр.
35
На шахте в Сибири, куда мы прибыли с Амурским, нас ожидал старший лейтенант Корольков, знавший о цели нашего приезда. Ему было поручено оказать нам необходимую помощь.
Инженера Деева Вячеслава на месте не оказалось, но Корольков сразу же нас успокоил, сообщив, что его послали по каким-то делам в местный леспромхоз, где рабочие шахты заготовляли крепежный материал.
— Он вообще у них часто разъезжает, — сказал Корольков. — Ходовой мужик. В позапрошлом году в Ленинград и в Тулу ездил, какое-то оборудование там выбивал.
— Выбил? — переглянулся я с Амурским.
— Не уточнял, — сказал Корольков.
— Важно, что он там был, — добавил Амурский. — Значит, память на лица у меня еще есть.
Мы быстро договорились с Корольковым о том, что он присоединяется к нам, и, не задерживаясь на шахте, отправились на ближайшую районную авиаточку, как именовался здесь полевой аэродром. Оттуда летали самолеты в леспромхоз.
— Ну и могуча же наша Сибирь, — восторгался Амурский, припав к иллюминаторам знаменитого воина и труженика У-2. Самолет был старенький. Летел на небольшой высоте, и казалось, вот-вот заденет верхушки деревьев. Под нами простиралось безбрежное море тайги, подкрашенное свежей, салатного цвета зеленью. Виднелись невысокие пологие горы и лесистые впадины, извилистые ленты таежных рек.
Я наблюдал за Амурским и видел, с каким упоением он всматривался в необъятные таежные просторы. Понять все то, что вмещается в таком емком слове, как тайга, можно только в Сибири и, видимо, лучше всего глядя с высоты самолета. Жаль, что наш У-2 не мог подняться чуть выше, но и с его «потолка» нельзя было смотреть на открывающийся простор без волнения.
— Вот если бы еще кто-нибудь спел «Бобыля», — неожиданно сказал Амурский, — тогда картина была б полной.
Корольков не знал эту песню, но пустился с ним в спор, предлагая другие удалые сибирские песни. Амурский стоял на своем. Почему-то мотив именно этой песни, как я понял, соответствовал его настроению при виде сибирских просторов.
От районного центра мы добрались до леспромхоза в темноте и заночевали там как приезжие с Большой земли, что звучало для меня не совсем обычно. Корольков и Амурский были заняты поиском кипятка и, кажется, не обращали внимания на местную терминологию.
Местонахождения Деева в леспромхозе никто не знал, и мне пришлось намекнуть Королькову, что не зря ли мы сюда приехали. Я посоветовал ему не терять время и осторожно выяснить, где он находится. Если до него дошло, что им интересовались и наводят о нем какие-то справки, а это могло просочиться, то следовало бы принять незамедлительные меры по его поиску и в других местах.
Корольков уверял меня, что им все было сделано чисто.
— А почему он вдруг накануне нашего приезда помчался в леспромхоз?
— Послали. Я не стал противодействовать, чтобы не вызвать подозрений. Говорю же, что он часто разъезжает.
— А может, его нет здесь?
— Здесь, здесь он, — пообещал Корольков. — Не переживайте.
Не переживать я не мог. Почти три года идти по едва заметному следу, и вдруг, когда преступника настигли и он должен предстать передо мною, след начинает петлять и теряться. А может, сбежал под предлогом выезда в леспромхоз? Это вынуждало меня присмотреться с Королькову как к работнику, к его опытности, от которой зависела поимка коварного преступника. Кнехт все эти годы жил в постоянном страхе, прислушивался к каждому слову и каждому шагу за своей спиной. Один неверный шаг Королькова, одна неосторожность — и все начинай сначала.
С этими тревожными мыслями я долго не мог уснуть на новом месте, но все же сон и усталость одолели, я задремал. Когда проснулся, уже рассеялась предрассветная мгла, и я увидел, что Королькова на койке нет.
Вскоре он вернулся и предложил вместе с бригадиром лесорубов Семеном Павловичем пораньше отправиться на одну из делянок, где должен появиться Деев, поскольку там работали люди с шахты.
По пути договорились, что бригадир все будет делать как обычно, не обнаруживая нашего присутствия в своей будке.
— Все будет сделано, — понимающе сказал Семен Павлович, высокий, сутуловатый сибиряк лет пятидесяти. Я разговорился с ним. Оказалось, что всю войну он служил в стрелковой роте старшиной. Дважды был ранен. После войны вернулся в родные края и его сразу назначили бригадиром лесорубов, что не по его специальности. На бывшего старшину можно было положиться. У меня как-то сразу полегчало на душе. К нашему разговору внимательно прислушивался Амурский, но не проронил ни слова, выдерживая определенную ему перед поездкой линию поведения — больше смотреть и помалкивать. И все же он не удержался и спросил:
— А какая специальность?
— У меня-то? Плотогон, — с гордостью сказал Семен Павлович. — С дедом и отцом ходил по реке. Рука вот, а то ни за какие тыщи не пошел бы сюда. — Бригадир показал закостеневшие глянцевые пальцы на правой руке, которые едва шевелились. — Народ у меня пришлый, больше городские, топора и пилы в руках не держали, из тайги норовят побыстрее удрать. Говорят, комар их тут заедает. А я отсюда — никуда. Вот начальство и назначило.
Так мы доехали до будки бригадира, наспех сколоченной из бревен и досок, в которой летом можно было укрыться от дождя, а зимою отогреться и просушить мокрые рукавицы. Из будки, где мы расположились, в небольшое оконце виднелось метрах в тридцати еще одно такое же строение, как оказалось, инструменталка.
Скоро должны были подъехать рабочие и прибывший с шахты инженер, фамилию которого Семен Павлович запамятовал. Ему говорили, что приехал он для технического контроля заготовки крепежа, чтобы выдерживался установленный стандарт.