Читать интересную книгу Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в России - Савелий Дудаков

При знакомстве Верещагина с Кауфманом художник показал свои работы кавказского цикла, до некоторой степени близкие генералу по службе в тамошнем крае. Рисунки генералу понравились. Убедившись, что Верещагин учился в Петербургской академии и даже получил там отличие – 2-ю серебряную медаль, – Кауфман распорядился принять его в ряды экспедиционного корпуса в чине прапорщика, причем художник выговорил себе право не носить военный мундир и не получать повышения – мода шестидесятников, демонстрирующих пренебрежение к официальной карьере. Художник и знаменитый генерал подружились, хотя взаимные столкновения предотвратить было невозможно, и о них мы расскажем позднее.

После утомительного и длинного путешествия осенью 1867 г. Верещагин добрался до Ташкента, где и поселился на несколько месяцев. Перед ним открывалась незнакомая жизнь, которую он пытался зафиксировать на бумаге. Восточная дикость в первозданном виде, изуверские порядки произвели на него отталкивающее впечатление, особенно же его потрясло положение женщин, неизмеримо худшее, чем даже в Персии и Турции.

Отношения художника с местным населением складывались благоприятно, особенно после удачного врачевания нескольких больных, но позировали люди неохотно, боялись дурного глаза: как только Верещагин брал в руки карандаш, туземцы разбегались.

В это время бухарский хан объявил священную войну (газават) русским, и Верещагин отправился вдогонку за войсками Кауфмана, который ускоренным маршем двигался на Самарканд. Как ни спешил Верещагин, он опоздал: неподалеку от Самарканда генерал успел разбить эмира и без боя вошел в Самарканд. Верещагин был огорчен, что не сумел принять участие в сражении, но судьба была к нему благосклонна. В описании дальнейшего мы следуем в основном за воспоминаниями художника.

Верещагин приехал в Самарканд 3 мая, на следующий день после капитуляции города.

Сам Кауфман, оставив в самаркандской цитадели всего-навсего 500 солдат, да несколько сот раненых, покинул город, преследуя войска эмира, при этом он допустил несколько ошибок, главнейшая из которых заключалась в следующем. Длина стен цитадели равнялась 3 верстам. Многие места следовало отремонтировать, что и пыталась сделать работающая с прохладцей саперная рота. Городские сакли почти примыкали к ветхим стенам крепости – под их прикрытием можно было легко подойти вплотную к не менее старым воротам. Из соображений безопасности Кауфману следовало сжечь прилегающие дома, но, как пишет Верещагин, по доброте душевной он решил не наносить жителям ущерба.

Как только Кауфман с основной массой войск покинул Самарканд, в бывшей столице Тимура началось брожение: эмир был не только светским, но и духовным владыкой среднеазиатских мусульман. В городе началась антирусская агитация, подкрепленная появлением регулярных войск из Шахрисябского ханства. Художник обратил внимание на то, что многие его знакомые, в том числе муллы, которых он рисовал и с которыми поддерживал даже приятельские отношения, стали отворачиваться от него.

Первыми вестниками назревшего восстания были евреи, которые, покинув свои кварталы и захватив семьи и скарб, появились внутри цитадели. К ним присоединились малочисленные индусы и персы, также не ждавшие пощады от мятежников. (Персы хотя и мусульмане, но шииты, в отличие от жителей Средней Азии, мусульман-суннитов). О судьбе части евреев, оставшихся в городе, мы расскажем в главе о Кауфмане. Семьи евреев разместились в тронном зале Тимура.

Положение осажденного гарнизона было отчаянное. Он был отрезан от мира многочисленными отрядами мусульман, общая численность которых доходила до 50 тысяч! Шесть связных, посланных с уведомлением к Кауфману, были обезглавлены шахрисябцами, и только седьмой сумел добраться и передать отчаянный призыв о помощи.

Душой обороны стал находившийся под арестом на гауптвахте полковник Николай Николаевич Назаров. Посажен он был Кауфманом за "злоязычие". Что подразумевается под этим, мы легко можем сообразить, прочитав рассказ об обороне до конца. Сам Верещагин был в первых рядах защитников и неоднократно рисковал жизнью, спасая и увлекая за собой других – солдаты уважительно называли его Василием Васильевичем.

После отбития одной из многочисленных атак Верещагин и Назаров заглянули в Тронный зал. На самом троне Тамерлана расположилась еврейская семья, Верещагин хотел переместить ее в другое место. "Зачем, – отвечал Назаров, – еще и насрать велю!" Далее Верещагин рассказывает, что евреев оказалось здесь "множество, разумеется с чадами и домочадцами; почувствовав свободу с приходом русских, они заважничали, стали носить кушаки вместо веревок, стали ездить на лошадях и проч., что им строжайше запрещено, и, конечно, были бы перебиты, если бы остались в городе.

Как мне рассказывали, при сильной пальбе у нас они поднимали страшный вой, молились, били себя по щекам, трепали за пейсы!.. Все это, при нашем входе, бросилось спрашивать: что и как, благодарили, целовали полы платьев"183.

Возвращаясь к рассказу Верещагина о семидневном "сидении", укажем, что Кауфман, разбив бухарского эмира, быстрым маршем двинулся к Самарканду; мятежники были рассеяны. Правда, щадя мирное население, Кауфман дал женщинам и детям покинуть город. Верещагин писал: "Генерал Кауфман, не говоря о многих других чудных его качествах, был еще человек высокой доброты: он не дал пальцем тронуть жителей, когда занял Самарканд, и, конечно, не мог решиться уничтожить треть города вокруг крепости и разорить столько народа, ничем еще официально не провинившегося, этим только и можно объяснить то, что он ушел вперед, не приведя крепость в тылу в состояние возможности обороняться…" И далее: "Добрейший Кауфман, понимавший, что надобно дать пример строгости, очевидно, нарочно провел предыдущую ночь, не доходя несколько верст, чтобы дать возможность уйти большему числу народа, особенно женщинам и детям…"184.

В туркестанской серии картин появляются первые известные нам живописные изображения среднеазиатских евреев. Всего известно пять рисунков Верещагина, сам он их перечисляет: "Евреи" (2 рисунка), "Мальчик-еврей", "Еврейка" (2 рисунка).

Этюд "Евреи в Ташкенте" изображает группу из трех лиц, беседующих друг с другом.

Все они одеты в халаты, по-видимому, самый пожилой – хахам (раввин), он представляет центр картины, к его словам прислушиваются мальчик с длинными пейсами и высокий еврей, как ни странно, в европейской шляпе. Местонахождение оригинала неизвестно.

Рисунок молодой еврейки с кольцом в носу и бусами на шее, исполненный в 1867 г., находится в Третьяковской галерее. Содержание и местонахождение других "еврейских" работ неизвестно.

В марте 1874 г. Верещагин познакомился с В.В. Стасовым. Эстетические взгляды Стасова вне сомнения оказали влияние на художника. Сохранилась их обширная переписка, частично опубликованная. Стасов был пламенным и открытым защитником еврейства, и это также оказало влияние на творчество художника. Впервые работы Верещагина Стасов увидел на Венской выставке в 1873 г., куда он зашел с Марком Матвеевичем Антокольским. (Картины Верещагина находились в русском отделе Всемирной выставки). И критик, и скульптор пришли в восторг от работ Верещагина.

Впоследствии Стасов неоднократно защищал художника от нападок на него черносотенного суворинского "Нового времени".

К еврейской теме художник вернулся во время путешествия в Палестину в 1883-1884 гг. Поездка была предпринята для сбора материала к картине "Распятие на кресте"185.

Верещагин рисовал не только руины и гробницы, он рисовал евреев, которые как раз в это время в больших количествах стали прибывать в Палестину. Он нарисовал "Портрет еврейского раввина (Раввин из западных губерний России)". "Евреи, особенно пожилые, – писал он, – приходят в громадном числе в Святой град, чтобы провести здесь остаток своих дней и быть похороненными в долине Иосафата, откуда, по их верованию, они будут призваны ранее других к будущей жизни. Еврейское население сильно возросло за последние годы. Турецкое правительство не на шутку встревожилось этим еврейским нашествием и поэтому воспретило евреям оставаться на Святой Земле более 30 дней и селиться здесь".

Любопытное наблюдение – это были годы первой алии. Раввинов Верещагин рисовал еще несколько раз, гонораром за позирование являлся…стакан водки. Рисовал художник и арабов, отмечая, что часть из них – христиане лишь по названию: они охотно за мзду переходят из одной религии в другую. Это же подтвердил ему палестинский патриарх Никодим. "Денег мало, дайте больше денег, через десять лет я всю Палестину обращу в православие"186.

Мы уже указывали на незаурядные познания Верещагина в толковании Библии.

Священное Писание для него – отправная точка при идентификации того или иного события. Позднее Верещагин при демонстрации картин и этюдов Палестинского цикла в "Американ Арт Галлери" написал каталог, где подробно объяснял, как он достигал исторической достоверности, и ссылался при этом на народные предания восточных народов, в первую очередь еврейские.