Читать интересную книгу Пан Володыёвский - Генрик Сенкевич

— Работы закончены, мы ждем! — ответил Потоцкий.

Весть эта достигла толпы, которая зашумела как волна.

— К воротам! К воротам! — кричали в городе. — Неприятель Жванец занял!

Горожане и горожанки бежали на крепостные стены в надежде увидеть оттуда неприятеля, однако несшие там службу солдаты отказались их впустить.

— Домой ступайте! — кричали они толпе. — Коли станете обороне мешать, жены ваши, чего доброго, скоро турков вблизи увидят!

Впрочем, паники в городе не было, поскольку весть о нынешней победе уже разнеслась повсюду, и, разумеется, весьма в преувеличенном виде. Этому причастны были и солдаты, рассказывавшие чудеса о сражении.

— Пан Володыёвский янычар разбил, саму гвардию султанскую, — передавалось из уст в уста. — Куда басурманам мериться силами с паном Володыёвским! Он самого пашу засек. Не так страшен черт, как его малюют! Все ж не устояли они перед нашим войском! Так вам, сукины сыны! Смерть вам и султану вашему!

Горожанки сызнова появились на шанцах, на башнях и бастионах, но теперь нагруженные бутылями с горелкой, вином и медом.

На сей раз их встретили радушно, солдаты предались веселью. Потоцкий этому не препятствовал, желая удержать в воинах бодрость и присутствие духа, а так как снаряжения в городе и замке было предостаточно, он разрешил и пальбу в надежде, что такого рода проявления радости, будучи услышаны, вызовут замешательство во вражеском стане.

Володыёвский тем временем, дождавшись сумерек на квартире генерала подольского, сел на коня и украдкой, в сопровождении одного лишь слуги, попытался пробраться к монастырю — очень уж не терпелось ему поскорее увидеть жену. Но не тут-то было. Его узнали, и многочисленная толпа тотчас окружила его коня. Послышались приветственные клики. Матери протягивали к нему детей.

— Вот он! Смотрите и запомните! — повторяло множество голосов.

— Восхищались им безмерно, но всего более удивлял людей, в войне не искушенных, маленький его рост. У обывателей просто в голове не умещалось, как низенький этот человек с веселым и добрым лицом мог быть самым грозным, не имеющим себе равных воителем Речи Посполитой. А он ехал в толпе, топорща желтые свои усики, и улыбался — все же был доволен. А приехав наконец в монастырь, тотчас попал в Басины объятья.

Она уже знала о нынешних его подвигах, о высоком его ратном искусстве, перед тем был у нее подкоморий подольский и, как очевидец, подробно обо всем поведал. Бася в самом начале рассказа созвала всех находившихся в монастыре женщин — игуменью Потоцкую, пани Маковецкую, Гумецкую, Кетлинг, Хотимирскую, Богуш — и по мере того, как подкоморий рассказывал, стала ужасно важничать перед ними.

Володыёвский вошел почти тотчас после ухода женщин.

Когда они нарадовались встречей, маленький рыцарь сел ужинать. Он был очень утомлен. Бася, усевшись рядышком, сама накладывала ему еду на тарелки и доливала мед в кубок. Михал ел и пил с аппетитом — целый день и маковой росинки у него во рту не было. При этом он кое-что рассказывал Басе, а она, с горящими глазами слушая его, трясла, по обыкновению, головой и жадно спрашивала:

— Ага! Ну и что? Ну и что?

— Вояки добрые меж ними встречаются и весьма отчаянные, однако же искусные фехтовальщики средь турков — большая редкость, — говорил маленький рыцарь.

— Выходит, и я могла бы со всяким сразиться?

— Разумеется! Да только не бывать тому, не возьму я тебя!

— Хотя бы разочек один! А знаешь, Михалек, когда ты на вылазку идешь, я нисколечко не беспокоюсь. Оттого что знаю — тебя никому не осилить…

— Будто бы и подстрелить не могут?

— Тише, или господа бога нет? Зарубить себя ты не дашь, это точно!

— Одному и двоим не дамся.

— И троим, Михалек, и четверым!

— И четырем тысячам! — вставил, подразнивая ее, Заглоба. — Знал бы ты, Михал, что она тут вытворяла, пока пан подкоморий рассказывал! Я думал, со смеху лопну, ей-богу! Фыркала, что твоя коза, и каждой бабе по очереди в лицо заглядывала — должным ли образом та восхищается. Я уж струхнул даже, ну, думаю, сейчас кувыркаться начнет, а это все же занятие не слишком приличное.

Маленький рыцарь, потянулся после еды, очень он был уставший, и вдруг, обняв жену, сказал:

— Квартира моя в замке уже готова, да больно не хочется туда возвращаться! Баська, я, пожалуй, тут останусь, а?

— Как хочешь, Михалек, — ответила Бася, потупив очи.

— Ха, — вскричал Заглоба, — а меня уж тут и не мужчиной вовсе, а старым грибом почитают — игуменья позволила мне жить в монастыре. Ну, она еще поплачет об этом, ужо я постараюсь! А вы заметили, как пани Хотимирская мне подмигивала? Вдовушка она… Все, больше ни гугу!

— Ей-богу, кажется, останусь! — сказал маленький рыцарь.

А Бася на это:

— Лишь бы тебе отдохнуть хорошо!

— А отчего бы ему не отдохнуть? — спросил Заглоба.

— Так ведь мы говорить будем, говорить, говорить!

Заглоба принялся искать свою шапку, чтобы тоже пойти отдохнуть, наконец нашел ее, нахлобучил на голову и сказал:

— Да не будете вы говорить, говорить, говорить!

С тем и вышел.

ГЛАВА LII

Назавтра чем свет маленький рыцарь отправился под Княгин, где сразился со спаги и захватил Булук-пашу, знатного турецкого воина. Весь день прошел у него в боевых трудах, часть ночи на совете у Потоцкого, лишь после первых петухов сумел приклонить он усталую голову. Но едва он забылся сладким глубоким сном, как его пробудил гул орудий. И в ту же минуту в комнату вбежал денщик Пентка — жмудин, верный слуга, почти что приятель Володыёвского.

— Ваша милость! — вскричал он. — Неприятель к городу подходит!

Маленький рыцарь тотчас вскочил на ноги.

— Какие орудия слыхать?

— Наши басурман пугают. Там, разъезд большой, скот угоняет с поля.

— Янычары или конница?

— Конница, ваша милость. Как есть черные. Наши святым крестом их отпугивают, похоже черти они.

— Черти не черти, а нам туда надобно, — ответил маленький рыцарь. — Ты к жене ступай, скажи ей — в поле я. Захочет в замок прийти поглядеть, пускай идет, но чтобы с паном Заглобой вместе, на его осмотрительность только и полагаюсь.

Полчаса спустя Володыёвский уже мчался в поле во главе драгун и охочих из шляхты — эти надеялись показать себя в поединках. Из старого замка отлично видно было кавалерию неприятеля числом около двух тысяч, состоявшую частью из спаги, в основном же из египетской султанской гвардии. В этой последней служили богатые мамелюки с Нила. Сверкающие доспехи, яркие, шитые золотом куфьи на головах, оружие в драгоценных оправах — словом, великолепнейшая в мире конница. Вооружены они были дротиками, насаженными на тростниковые древки, кривыми булатами и ножами. На лошадях, резвых как ветер, они, словно радужные облака, с воем носились по полю, вертя в пальцах смертоносные свои копья. Те, кто был в замке, не могли отвести от них глаз.

Володыёвский с конниками вынесся им навстречу. Однако противникам не сразу удалось пустить в ход клинки. Турков сдерживали пушки из замка, а маленький рыцарь мог вступить с ними в единоборство только под прикрытием своих оружий — противник числом был много сильнее. И те, и другие какое-то время кружили на отдалении, потрясая оружием и громко вопя. Наконец пылким сынам пустыни надоели, как видно, напрасные угрозы, отдельные всадники оторвались вдруг от общей массы и, приблизившись, стали громко вызывать противников. Затем они рассыпались по полю и замелькали на нем, как цветы, колышимые ветром.

Володыёвский взглянул на своих:

— Нас приглашают! Ну, кто к поединку готов?

Первым вызвался отважный воин Васильковский, за ним Мушальский — меткий лучник, но и поединщик отменный; за ним выскочил Мязга герба Прус, этот на всем скаку копьем перстень поддевал, за Мязгой вызвался Топур-Падеревский, и Озевич, и Шмлуд-Плоцкий, и князь Овсяный, и Маркос-Шелюта, и несколько десятков других славных рыцарей, и драгунов кучка тоже пошла — их прельщали надежда на богатый прибыток, и в особенности бесценные арабские кони. Во главе драгун шел суровый Люсьня; покусывая льняной свой ус, он издалека высматривал, кто побогаче.

День стоял чудесный, видно было отлично. Пушки на валах умолкали одна за одной, наконец и вовсе замолкли — пушкари боялись угодить в своих, да к тому ж предпочитали наблюдать за схваткой, нежели стрелять в рассеянных по полю поединщиков. А те двигались друг другу навстречу шагом, не спеша, потом рысью, и не в одной линии, а розно, как кому сподручнее; наконец, съехавшись, осадили коней и принялись осыпать друг друга бранью, дабы разжечь в сердцах гнев и отвагу.

— У нас не разживетесь, псы басурманские! — кричали польские воители. — Сам здесь! Не защитит вас подлый ваш пророк!..

А те вопили в ответ по-турецки и по-арабски. Многие из польских поединщиков понимали оба языка, ведь многие подобно славному лучнику, побывали в тяжкой неволе, а так как басурманы изрыгали страшную хулу на пресвятую богородицу, волосы на головах верных слуг девы Марии зашевелились от ярости, и они тронули коней, жаждая отмстить за оскорбление ее имени.