— Плохо слышно! — с досадой ворчат назади. — Снег этот в уши набивается!
Гнедой доволен и бурчит:
— То-то вот оно!
Разговариваем всю дорогу до деревни, и, лишь войдя в улицу, наши конвоиры снова погрубели и грозно командуют нами.
Но придя в чайную и дождавшись, когда нам дали чаю и хлеба, они свирепо изгнали хозяев, расстегнулись, встряхнулись и снова, подобрев, смотрят на нас мягко и внимательно слушают мои речи.
Жуют хлеб, глотают чай, чмокают губами, и серые стриженые головы их печально покачиваются.
Ряднов спрашивает:
— А что, там в деревне остались ещё люди вашей веры?
Гнедой, чёрт его возьми, гордо орёт:
— А как же! У нас по всей округе…
Я ударил его ногой под столом, солдаты заметили это и хмуро улыбаются, а один спрашивает, подмигивая:
— Ты что, землячок, язык-то прикусил?
Гнедой, красный весь, пыхтит, двигая ногою, и всё-таки говорит смущённо:
— Что ж, двое, что ли, нас?
— Стало быть, — широко ухмыляясь, говорит старшой, — вас отведём — за другими пошлют?
Красные распотевшие рожи солдат разно улыбаются, а один из троих насмешливо говорит:
— Занятие!
И злой чей-то голос вторит ему:
— Приказали бы перебить всех сразу — правых, виноватых, — вот и спокой!
Пользуясь минутой задумчивости, обнявшей их, спрашиваю Гнедого:
— Оговорил-таки тебя Кузьма-то?
— Не он! — быстро отвечает Гнедой. — Это Мозжухин с Лядовым, Скорняков, главное, и другие ещё там! Что говорили! «Ваши благородия, он это я — не иначе китайцами подкуплен и самый вредный человек на деревне: начальство позорит и нас всех тоже, одни, говорит, китайцы хороши!»
Солдаты подозрительно смотрят на нас, и Ряднов спрашивает:
— А ты откуда знаешь их, китайцев?
— Я-то? — гордо кричит Гнедой. — Вона! Да я же на войне на этой был, в плену был, крест имею Егория — вот он, крест-от, он у меня тут…
Торопливо полез в карман штанов, вынул оттуда горсть какого-то мусора и, шевыряя в ней толстым пальцем, сокрушённо бормочет:
— Эх ты, дуй те горой! Крест-от я забыл, ребя! Н-ну, это нехорошо была бы мне всё-таки защита, а я его забыл, а-ах!
— Коли имеешь — это начальству известно! — ободряя его, говорит старшой, потом командует:
— Собирайсь, живо!
Солдаты застёгиваются, берут в руки ружья; они смотрят на Гнедого с любопытством, задумчиво, сожалительно.
Но Гнедой уже оправился; значительно хмурясь, он высоко поднял руку и, кому-то грозя тёмным кривым пальцем, таинственно говорит:
— Я, ребята, людей этих, китайцев, японцев, близко видел — и которые воюют, и которые землю пашут… Ну как они землю свою взбадривают!.. боже мой! постеля невесте, а не пашня! Это же настоящий рабочий народ — и зачем ему драться, ежели такая земля, и, конечно, они всё издали больше, вовсе они и не хотят войны, потому сеют они этакое особое просо…
Снова плотным клубком серых тел катимся мы по дороге сквозь зыбкую пелену снежной ткани, идём тесно, наступая друг другу на пятки, толкаясь плечами, и над мягким звуком шагов по толстому слою мокрых хлопьев, над тихим шелестом снега — немолчно, восторженно реет крикливый, захлёбывающийся голос Гнедого.
Спотыкаясь, позванивая штыками, солдаты стараются заглянуть ему в лицо, молча слушая сказку о неведомой им щедрой земле, которая любит работников своих. Снова их красные лица покрыты мутными каплями талого снега, течёт он по щекам их, как тяжкие слёзы обиды, все дышат громко, сопят и, чувствую я, идут всё быстрее, точно сегодня же хотят достичь той сказочной, желанной земли.
И уже нет между нами солдат и арестантов, а просто идут семеро русских людей, и хоть не забываю я, что ведёт эта дорога в тюрьму, но, вспоминая прожитое мною этим счастливым летом и ранее, — хорошо, светло горит моё сердце, и хочется мне кричать во все стороны сквозь снежную тяжёлую муть:
«С праздником, великий русский народ! С воскресением близким, милый!»
Комментарии
Жизнь ненужного человека
Впервые часть повести, составляющая около одной трети её (до слов: «Старик жил в длинной и узкой белой комнате, с потолком, подобным крышке гроба», — см. главу VII настоящего издания), напечатана без разделения на главы в «Сборнике товарищества «Знание» за 1908 год», книга двадцать четвёртая, СПб, 1908. Остальное не могло быть напечатано из-за цензурных препятствий до 1917 года. 25 ноября 1908 года К.П.Пятницкий телеграфировал М.Горькому, что сборник с окончанием повести вызвал бы немедленную конфискацию книги (Архив А.М.Горького). В двадцать пятом сборнике «Знания» напечатано следующее сообщение: «Окончание повести «М.Горький. Жизнь ненужного человека» не могло быть напечатано в этом сборнике по причинам, не зависящим ни от автора, ни от издательства».
Одновременно повесть полностью была напечатана в издании И.П.Ладыжникова, Берлин (без обозначения года издания).
В период работы над повестью М.Горький в своих письмах называл её «ШПИОН». Первые упоминания о работе над повестью содержатся в письмах М.Горького к И.П.Ладыжникову от февраля 1907 года. В одном из этих писем М.Горький сообщал, что он пишет повесть «Шпион». В другом письме говорится о том, что вслед за «Шпионом» и в противовес ему он будет писать другую вещь — «Исповедь» (Архив А.М.Горького).
Повесть «Жизнь ненужного человека» была закончена летом 1907 года, то есть на 7–8 месяцев раньше «Исповеди», но, по указанию автора, была напечатана позднее этой повести. В феврале 1908 года М.Горький просил К.П.Пятницкого оставить пока в стороне «Шпиона» и сообщал, что дней через десять для ближайшего сборника «Знания» будет выслана новая повесть, которую необходимо напечатать в первую очередь (Архив А.М.Горького).
В письме к В.Л.Львову-Рогачевскому, относящемся к середине 1907 года, М.Горький сообщал, что повесть написана «по рассказу героя, служившего в одном охранном отделении, и автобиографической записке его товарища» (Архив А.М.Горького).
До Октябрьской революции большая часть повести оставалась под цензурным запретом. Было строго запрещено также и распространение заграничных изданий повести на русском и иностранных языках. Так, 24 февраля 1910 года цензор докладывал центральному комитету иностранной цензуры в связи с выходом повести в переводе на французский язык: «Автор задался целью нарисовать всю грязь шпионства и провокации, с одной стороны, и благородство революционеров — с другой… Такая тенденция романа уже затрудняет его дозволение, а так как автор при всяком удобном случав упоминает о царе, о намерениях революционеров относительно его особы и дает понять, что всё, что делается худого в России, то делается во славу царя и по его приказанию, то ясно, что книжка подлежит запрещению… полагаю, что книжка эта не только должна быть запрещена, но и не выдаваема по просительным запискам».
Комитет постановил: «Запретить и не выдавать». (Сб. «М.Горький. Материалы и исследования», М.-Л., 1941, т. III, стр.431).
В 1914 году издательство «Жизнь и знание» решило выпустить «Жизнь ненужного человека» полностью десятым томом сочинений М.Горького. Книгу отпечатали, но она была задержана цензурой.
В феврале 1914 года петербургский комитет по делам печати постановил «возбудить уголовное преследование против автора… и наложить… арест на книгу «М.Горький. Жизнь ненужного человека». 19 мая 1914 года решение это было приведено в исполнение: «…из всех арестованных 10400 экземпляров книги… — говорится в специальном донесении комитету по делам печати, — сделаны вырезки… со стр.138 до конца книги» и «в переплётной Кана уничтожены» (Архив А.М.Горького). В книге осталась лишь та часть повести, которая входила в двадцать четвёртый сборник товарищества «Знание», с добавлением текста из VII главы объёмом меньше страницы (кончая словами: «Он всё время тихонько барабанил по столу длинными пальцами», стр.74).
«Вырезки», то есть две трети повести, рисующие деятельность органов царской охранки и её служителей, впервые появились в свет только в 1917 году. Издательство «Жизнь и знание» в своём предисловии к книге, говоря о цензурной расправе над повестью в 1914 году, сообщало: «Распорядительное заседание судебной палаты почти полностью присоединилось к мнению цензуры, и нам удалось спасти от уничтожения только первые шесть с половиною глав… причём мы могли лишь глухо оговориться в примечании, что «независящие от нас обстоятельства заставили нас выпустить книгу в крайне сокращённом виде» — ничего другого по этому поводу царская цензура нам не разрешила напечатать… В настоящее время мы выпускаем в свет, как вторую книгу десятого тома, весь конец, начиная с VII главы, этого произведения А.М., руководствуясь тем, что многие читатели уже приобрели его первые шесть глав, выпущенные нами в десятом томе и которые мы будем теперь считать лишь первой книгой этого тома».