сказал:
— Пригласите ко мне господина Трещенкова.
Ротмистр Трещенков не заставил себя долго ждать. Он вошел в кабинет неслышными шагами, — Теппан приучил всех по коврам ходить тихо, — чисто выбритый, надушенный. Медные пуговицы сверкали, как золотые.
Теппан небрежным жестом пригласил его сесть. Трещенков с независимым видом сел, закинул ногу за ногу.
— Не знаю, то, что я вам сейчас сообщу, будет для вас новостью или вы уже тоже знаете?
— Что именно? — спросил ротмистр.
— В это воскресенье забастовщики намерены осадить главную контору, разрушить здание и расправиться с чиновниками корпорации. Вам об этом известно?
Ротмистр отрицательно покачал головой.
— Так вы ничего не знаете? — удивился Теппан. — Ну, знаете… Вы же в полном неведении. В воскресенье тысяч пять забастовщиков двинутся к Надеждинскому прииску, прямо к главной конторе.
— Вы не сказали о главном, Александр Гаврилович, — подлил масла в огонь Коршунов. — Забастовщики намерены напасть на воинскую команду и обезоружить ее.
Трещенков вскочил, звеня шпорами, потом опять сел:
— Из каких источников вам стало сие известно?
— Из самых верных, господин ротмистр, — ответил Теппан, — так что прошу быть начеку. Думаю, вам не надо подсказывать, что делать?
— Вы мне предоставляете свободу действий? — спросил Трещенков.
— Разумеется. Как только увидите, что толпы движутся к зданию главной конторы, вы вольны будете поступить, как найдете нужным.
— Они не пройдут, — тоном клятвы сказал ротмистр. — Патронов у нас достаточно.
— Я одобряю вашу решительность, господин ротмистр. Но пока сохраняйте все, что вы тут услышали, в полнейшей тайне.
Коршунов одобрительно закивал головой.
— Они не должны знать, что нам известны их гнусные намерения, — продолжал Теппан. — Пусть свершится то, чего не миновать. Господь бог простит нас, а государь не взыщет. На вас вся надежда, господин ротмистр.
— Слушаюсь, — вскочив, сказал Трещенков. — Я исполню свой долг до конца. Можете на меня положиться.
— Полностью полагаюсь. Вы свободны, господин Трещенков.
Когда ротмистр ушел, Теппан пристально посмотрел на щеку Коршунова.
— Кто это вас разукрасил, господин Коршунов?
Коршунов смутился.
— Что, заметно?
— Если приглядишься.
— Пустяки, господин Теппан. Пройдет раньше, чем кончится эта проклятая забастовка.
— Я бы хотел наоборот, — пряча улыбку, сказал Теппан.
Коршунов заглянул в глаза Теппану и просительным тоном сказал:
— Я слишком часто надоедаю вам, Александр Гаврилович, своими просьбами.
— Какая у вас просьба, Константин Николаевич? — с готовностью спросил Теппан.
— Распорядитесь выпустить в воскресенье якута, арестованного в числе четверых членов стачкома. Фамилия его Владимиров.
Теппан удивился:
— Вы меня озадачиваете, Константин Николаевич. Может, вы объясните, чем продиктована столь странная просьба?
— С удовольствием. Я хочу сделать этого якута нашим человеком, а для этого нужно, чтобы он был на свободе.
— А почему именно в воскресенье, а, скажем, не в субботу или в понедельник? Вы меня все больше и больше удивляете.
— Непременно в воскресенье, — упрямо сказал Коршунов.
— Хм… А что скажет иркутское жандармское управление?
— А это вы предоставьте мне. Я сам с ними объяснюсь.
— Господин Курдюков может меня ослушаться.
— Он не посмеет. Вы здесь верховный правитель.
— Ладно, распоряжусь, — сдался Теппан. — Значит, в воскресенье. — Делая у себя на календаре пометку, главный инженер вдруг спросил: — Нынче ночью вы были с женщиной?
Вопрос был задан так неожиданно, что Коршунов опешил.
— Да…
— С кем же?
— С Марией, — поспешно ответил Коршунов.
Теппан пристально посмотрел на горного инженера.
— Мария была со мной, — невозмутимо сказал он.
— Вот как, — оживился Коршунов, — значит, полная преемственность. Ваш предшественник передал вам не только дела, но и любовницу. А что же она говорит о ваших мужских качествах?
— Поразительная женщина, — начал восхищаться Теппан. — Делает из человека лимон.
— Да-да, я от многих это слышал. Очень рад за вас.
Чтобы не остаться в долгу. Теппан прямолинейно спросил:
— Ну, так кто же вам дал оплеуху?
Коршунов, помолчав, ответил:
— Моя горничная.
— О-о! — Теппан пристально посмотрел на Коршунова. — А вы шутник, Константин Николаевич.
Придя на обед, Коршунов не застал Майю. В квартире было не убрано, холодно. В кабинете, на кресле, лежала одежда, которую Коршунов справил для Майи. На столе лежало сорок рублей — это Майя оставила свой заработок, выданный ей наперед, и десять рублей, которые она не успела отработать.
Коршунов пересчитал деньги, бросил их на стол, прошел в спальню. Там все было так, как он оставил утром: постель измята, одеяло валялось на полу. Инженер поднял одеяло, бросил его на кровать.
Через час в квартире Коршунова хозяйничала Стеша. В кабинет она вошла без стука, бросила на хозяина беглый взгляд — так смотрят на предмет, который надо бы передвинуть, — и, нагнувшись, стала скатывать ковер. На Стеше был совершенно новый ситцевый халат, явно коротковат на нее, плотно облегающий полнеющую, но еще стройную фигуру. Коршунов не отводил взгляда, когда Стеша, поворачиваясь к инженеру спиной, низко наклонялась…
Евстигней в таких случаях по-собачьи взвизгивал и говорил: «Стеша, закройся, сука, или я тебя тут же накрою прямо…» — «Напужал, — смеялась Стеша. — Попробуй подойди. Ка-ак двину!»
Но угроз она своих не осуществляла. Когда Евстигней, теряя над собой власть, подходил, Стеша, похохатывая, задом прижимала его к стене.
«Ой, Евстигнеюшка, Евстигнеюшка… — словно на кипяток дула она… Потом распрямлялась, широко открытым ртом ловила воздух. — Сладко, — тоном непорочного дитяти говорила Стеша, закатывая глаза. — Тепло пошло, пошло…» — Она гладила себя по животу.
Все время, пока Стеша подметала пол, расстилала выбитый ковер. Коршунов, не меняя положения, смотрел на нее. Стешу это начинало злить. А когда Стеша злилась, она делалась отчаянной и находчивой.
— Душно, — сказала она, расстегивая на халате пуговицы. — Константин Николаевич, можно, я сниму халат?
Не дождавшись ответа, Стеша подошла к окну, решительным движением опустила гардину с тяжелой бахромой. Кабинет наполнился полумраком. Стеша сняла с себя халат и села Коршунову на колени.
— Пошла вон, — невозмутимым голосом сказал Коршунов.
— Ой, Константин Николаевич, какой вы строгий… Ой, какой строгий… — ерзая, приговаривала она.
Коршунов столкнул ее, встал, поднял гардину и снова сел в кресло.
— Разденься, — сказал он. — Хочу посмотреть, как ты сложена.
На щеках Стеши вспыхнул густой румянец.
— Хитрый… — нараспев сказала она, не спуская с Коршунова удивленных глаз.
— Раздевайся, дура! — прикрикнул он. В глазах у него стоял хищный блеск.
Стеша послушно сняла с себя все, до последней нитки, повертелась и, приплясывая, стала приближаться к Коршунову.
К себе он ее не подпустил.
— Пардон, мадам, — сказал Коршунов с издевкой в голосе. — Вы не в моем вкусе.
Стеша постояла перед ним, подбоченившись, и ядовито ответила:
— Был бы ты мужик, как все, думаешь, я бы оголилась у тебя на глазах? Да ни в жизнь! — И, не обращая на Коршунова ни малейшего