Читать интересную книгу Заговор генералов - Владимир Понизовский

Итак, прояснилось… Однако к концу разговора что-то в душе Керенского словно бы перевернулось. Вот так, за здорово живешь, отдать все, чего достиг: царский кабинет, покои Зимнего, почести, славу, власть?.. И кому!.. Angus in herba[22]. И он же ее пригрел!.. О нет!..

Обуреваемый жаждой немедленных контрдействий, Керенский сбегал по лестнице к выходу из министерства, когда увидел поднимающегося навстречу запыхавшегося Львова-2.

— Уже переговорили? Так что же, Александр Федорович, верным я вашим другом оказался, не обманул вас?

О, sancta simplicitas![23] Нет уж, упаси бог от таких друзей! А с врагами он разделается сам!..

— Прошу в автомобиль: вернемся в Зимний и отдадим необходимые распоряжения, — он пропустил Львова впереди себя.

Войдя вместе с ним в свой — свой! — кабинет и убедившись по легкому колыханию штор, что свидетели уже на месте, он обернулся к спутнику:

— Прошу вас снова пересказать предложения генерала Корнилова по пунктам. В целях сохранения тайны мы обменялись с главковерхом лишь общими соображениями.

Львов повторил все слово в слово.

— И вы подтверждаете, что все предложения, изложенные в вашей записке, исходят от самого генерала Корнилова?

— Готов поклясться на распятии.

— Достаточно. — И, обернувшись к колыхающимся шторам, приказал: Выходите, господа! Вы все слышали и сможете подтвердить. Приказываю арестовать участника заговора! — он повелевающим жестом показал Козьмину и Балавинскому, выскочившим из-за штор, как артисты на публику из-за занавеса, на остолбеневшего Львова-2.

Когда же потерявшего дар речи Львова увели, обернулся к адъютанту:

— Вызовите из Малахитового зала Некрасова и Савинкова.

Адъютант бросился по лестницам и анфиладам Зимнего со всех ног.

— Где же вы, Александр Федорович? — укоризненно вопросил товарищ министра-председателя Некрасов, входя в кабинет.

— Мы вынуждены были без вас приступить к обсуждению законопроекта о тыле, — добавил Савинков.

— Ах, без меня? — с иронией произнес Керенский. — Так ознакомьтесь же вот с этим! — и протянул своим коллегам записку Львова и ленты переговоров с Корниловым по Юзу.

— Это серьезное преступление! — оценил Некрасов.

— Это какое-то недоразумение, — возразил Савинков. — Правительство обязано использовать все средства для мирной и без огласки ликвидации конфликта. Противоположное может привести к крайне тягостным последствиям. — Он еще раз перечитал документы. — Ваши вопросы главковерху и его ответы вам — одни общие фразы. Под ними можно подразумевать все что угодно.

— А записка Львова?

— Но ее же написал не Корнилов. А он, он мне обещал!

— Вам!.. — саркастически проговорил Керенский. — Нет! Никаких сомнений! Наш диалог: классический образец условного разговора, где отвечающий с полуслова понимает спрашивающего, ибо им обоим известен один и тот же предмет обсуждения, где все ясно для посвященного и загадочно для постороннего.

— Совершенно верно, — поддакнул Некрасов. — Нельзя же было говорить по аппарату открыто о столь секретном деле!

— Ответы Корнилова полностью совпали с пунктами записки Львова, закончил дискуссию Керенский. — Налицо не конфликт, а преступление. Его нужно ликвидировать мирно, я согласен. Но не путем переговоров с преступным генералом, а волей правительства! Нарушивший свой долг генерал должен немедленно подчиниться верховной власти!

Савинков сам уже понял, что здесь все не так-то просто. Неужели Корнилов обманул его? Не он, Борис Викторович, использовал тупоголового солдафона, а солдафон одурачил его, как вислоухого простака!.. Нет, он не мог столь постыдно ошибиться: не генерал, а взявшие его на абордаж в Ставке Завойко, Родзянко и иже с ними осуществили свой хитроумный план. Обескураженный, разгневанный, он даже и в этот момент куда ясней, чем Керенский, понял, к чему может привести бескомпромиссный разрыв с Корниловым.

— Даю вам честное слово: в этой ситуации я на вашей стороне. Но огласка приведет к тягчайшим последствиям. Я сейчас сам переговорю с Корниловым по прямому проводу! — с решимостью сказал он.

— Категорически запрещаю. Разговаривать больше не о чем!

— По крайней мере, разрешите мне связаться с Филоненко: как-никак он комиссарверх и лицо, мне подчиненное.

— Пожалуй. В моем присутствии.

Связь была установлена. Но каково же было удивление Савинкова, когда он, поведя туманный, обиняками, разговор, понял, что его соглядатай при Ставке совершенно не в курсе дела!..

— Подтвердите комиссарверху, для передачи Корнилову, что вы и я завтра выезжаем в Ставку, — сказал Керенский.

Теперь уже настал черед удивиться Савинкову:

— Вы все же собираетесь ехать в Могилев?

— Безусловно, нет. Нам нужно ввести в заблуждение Корнилова, чтобы выиграть как можно больше времени. — Керенский наконец понял, что ему нужно делать. Больше того, прострация первых минут сменилась в его душе ликованием. Ненавистный соперник сам дал повод низвергнуть его. Мало того, счастливая звезда осветила путь к самой вершине!.. — Какими силами мы располагаем, чтобы обуздать мятежного генерала?

— В его руках вся армия. Конный корпус и еще несколько дивизий уже на подходе к Петрограду. Вы сами их вызвали, — ответил Савинков.

Он не мог понять перемены настроения Керенского. Он был опытный заговорщик и долгие недели плел заговор. Теперь он оказался опутанным своею собственной сетью. Корнилов, как сабля в его руке, — это понятно. Но он не желает оказаться в подчинении у Корнилова-диктатора. Да и самому генералу он будет не нужен: эсер, террорист Савинков конечно же не меньше ненавистен Корнилову, чем все иные противники престола.

— А полки столичного гарнизона? А моряки Кронштадта? А фабричный и заводской люд? — продолжал выспрашивать Керенский.

— Они все заражены большевизмом.

— После июльских дней большевизм утратил всякую реальную опасность. А вот мне революционные массы поверят!

— Неужели вы захотите вооружить рабочих?

— Из двух зол выбирают меньшее. Сегодня вооружим, завтра разоружим. Как вы отнесетесь к моему желанию назначить вас военным генерал-губернатором Петрограда? Впрочем, к этому мы еще вернемся. А, сейчас я объявляю экстренное заседание правительства!

Никто из министров еще не покинул резиденции, и поэтому все собрались в Малахитовом зале уже через полчаса. Заявление министра-председателя о последнем ультиматуме Корнилова вызвало единодушную реакцию: испуг. Большинство испугались за себя, а кое-кто — министры-кадеты и «внепартийный» Терещенко, — что планы заговора оказались раскрытыми преждевременно и генерал чересчур зарвался.

— Я смогу бороться с мятежом, поднятым Корниловым, лишь при условии, что правительство предоставит мне единолично всю полноту власти! вычеканил заготовленную фразу Керенский.

— Единоличная диктатура? — подал из угла встревоженный голос Церетели.

— Если хотите, можете назвать и так, — дерзко ответил премьер.

Куранты в этот момент начали отбивать полночь.

4

Корнилов вернулся из аппаратной в свой кабинет, где его терпеливо ждал генерал Краснов, с которым главковерх вынужден был прервать беседу на полуслове.

— Ну вот, все складывается как нельзя лучше, — торжествующе возгласил он. — Фигляр принял все мои условия: двадцать восьмого он будет уже здесь! Так на чем мы остановились, Петр Николаевич?.. — Он еще находился под впечатлением столь легкой победы над «штафиркой» и потерял нить беседы. Да, так вы берете Третий корпус?

— Я старый солдат, ваше высокопревосходительство, и всякое ваше приказание исполню в точности и беспрекословно.

— Ну вот и отлично. Поезжайте сейчас в Псков. Отыщите Крымова. Явитесь и к главкосеву Клембовскому. От них получите последующие указания.

Краснов, казачий офицер «от младых ногтей», во многом походил на Корнилова: решительный, прямолинейный, не расположенный к лишним рассуждениям. Голос гулкий, с сипотцой — привычный к отдаче команд на ветру, на скаку. Но он был из старых «служилых» генералов, неторопливо поднимавшихся со ступени на ступень, и эта неторопливость и последовательность выработала у него основательность, которой не хватало главковерху. Поэтому, приняв предложение возглавить корпус, он высказал и некоторые сомнения:

— Разумно ли на такое… гм… гм… деликатное дело, как переворот, бросать туземную дивизию?

— Этим неграмотным, далеким от политики чучмекам все равно, кого резать, — лишь бы резать. Они верят своему командиру князю Багратиону. Кого князь прикажет, того они зарубят или расстреляют.

— Но туземцы не знают ни меня, ни Крымова. И Уссурийская дивизия не знает меня. Только донцы, которыми я командовал… К тому же разворачивать дивизию в корпус на походе, в вагонах… Для такой операции требуется особая подготовка: победные марши, напутственное слово, обещания добычи и наград.